Рецепт Мастера. Революция амазонок. Книга 2

— Пойдем, — мертвенно сказала Чуб.

— Куда?

— В ее долбаный театр. Сейчас я покажу ей настоящее шоу. Сейчас я покажу, кому они поставили памятник!

— Пойми, — ведьма отпрыгнула в сторону, — нужно ликвидировать не Розы, 13, а вот эту дату, — Акнир показала на название улицы:

25 октября.

— Уйди от меня! Ты должна была сказать сразу! — зарычала Чуб, бросаясь к Акнир. — Я их урою… Разорву на куски. Идем! — Даша схватила ведьму за руку, потаенное золото, обнимающее руку Акнир, блеснуло из-под рукава. Девчонка попыталась вырвать запястье — но не успела.

Грянул гром. Небо разрезали две крестообразные молнии. Одна из них ударила в гипсовую статую женщины с ружьем, разорвав ее на сотни кусков. Сзади послышался воющий человеческий крик.

Дальше была темнота — красная, наполненная множеством криков, точно Даша попала прямо в ад, где стоял памятник Дьяволу, бывшему на поверку рогатой богиней Макош.

* * *

Компьютер антиквара был под стать его ретрокабинету. Экран оправлен в корпус из красного дерева, на вырезанной из того же благородного материала клавиатуре сияли золоченые буквицы. Подобный изыск наверняка влетел Арнольдовичу в копеечку и натолкнул Катю на мысль ценой в миллион…

— Вы делали эту вещь на заказ? Здесь, у нас? Я могу узнать имя мастера? Желаю одну безделицу соорудить… То есть хочу сделать одну цацку.

— Я весь к вашим услугам. Сейчас дам вам визиточку, — засуетился директор.

Катя нашла поисковую систему, ввела имя «Анна Ахматова», нажала на «поиск». Результат был почти нулевой. Пара однофамильцев: «Женя Ахматов — замечательный фотограф…», «Паша Ахматов на фестивале зимнего экстрима…»

Затем, больше из пустого любопытства, Катерина Михайловна набрала имя «Иван Сикорский». Гугл сразу выбросил множество ссылок. «Иван Сикорский. Википедия», «Иван Сикорский, биография», «Иван Сикорский, нобелевский лауреат, детская психология…»

Взгляд зацепился за одну:

«Одной из жертв стал всемирно известный психиатр Сикорский. Страшная смерть… в доме на Садовой, 5, или Катерининской, 13…»

Катерининская, 13 — дом с чертополохом и дивными розами, уже исчезнувший с лица Киева, навеки утратившего свое модерновое лицо.

Дображанская оживила ссылку. Но «новое окно» не спешило заполняться информацией. Непонятно почему, Катя занервничала, положила руку на грудь. Отчего ей так беспокойно?

— А ведь наш диван — не ненастоящий. Реплика. Он просто похож. Он никогда не стоял у Сикорского.

Катя оглянулась. Странно поеживаясь, словно сгоняя с плеч колючий озноб, директор смотрел на нее.

— Что-что? — не поняла причин столь внезапной откровенности Катя.

— А профессор Сикорский — просто легенда, бесплатная реклама. Сами понимаете — имидж, журналисты… Я их брата давно раскусил. Им ведь тоже все равно, правда то или нет, им тоже нужен миф — тема для репортажа…

Речь директора была такой непривычно простой, а правда такой внезапной и ненужной, что Катя не нашла что сказать. Она даже не спрашивала его ни о чем.

— Кстати, вы случайно не знаете, — спросила она, только чтобы заполнить неловкую паузу, — что случилось с домом на Катерининской, 13? На нем еще были розы… Когда его снесли? И при чем здесь Сикорский?

— Он погиб там, — непонятно отчего директору сразу стало легче. — В революционные годы киевляне не зря называли Катерининскую самой длинной улицей в мире. По ней можно было уйти и не вернуться уже никогда. Там была пыточная. Розы Шварц. Известной чекистки.

— Розы Шварц? Роза в доме с розами?

— И даже на улице имени Розы. В 19 году Катерининскую переименовали в улицу Розы Люксембург.

«Роза, — услужливо напомнила память Кати, — символизирует абсолютную женскую власть».

— А потом подпольщики взорвали его. Дом буквально взлетел на воздух. Загадка истории.

— В чем же загадка? — не уразумела Катерина Михайловна.

— Вы действительно никогда не слыхали? — неподдельно удивился директор. — Никто до сих пор не знает, кто это сделал. Против красных были настроены многие. Вернее, все — войска директории, Петлюры, белогвардейцы. Да и гибель нобелевского лауреата в подвалах киевского ЧК наделала в мире много шума. То был самый разгул красного зверства… Удивительно другое — кто смог сделать такое? В один прекрасный, точнее ужасный день — 13 июля 1919 года все красные были перебиты.

— 13 июля 1919, — повторила Катерина Михайловна, чувствуя, как у нее немеет спина, холодеет шея. — На следующий день после Брыксов? Петровок.

Вздрогнув, Катя взглянула на экран, где уже проявились красные буквы заголовка «Профессор А. А. Чуб. Страшная смерть Ивана Сикорского».

— Можно я распечатаю эту статью?

Директор кивнул, продолжая:

— И не просто перебиты… Растерзаны, разорваны на куски. Их тела валялись по городу. Свидетели видели, как головы Розы Шварц и ее помощницы Инесс Фарион катились по Институтской вниз. На следующий день армия Деникина взяла город. Без малейшего сопротивления. Сопротивляться уже было некому. Но в своих мемуарах Антон Деникин честно отметил, что он не может даже предположить, кто мог устроить такое?

Копировальная машина, шурша, печатала текст. Катерина Михайловна смотрела на свои руки.

Она знала, кто мог сделать такое!

Катя могла сделать и не такое, если…

«13 числа грядущего года ваша Маша умрет».

* * *

Темнота рассеялась только в гостиной дома на Большой Подвальной, 1.

Даша сидела в кресле, — напротив нее висел пронзенный стрелами дартса портрет княгини Шаховской.

— Почему я опять ничего не помню? — спросила Чуб. — Я что-то сделала?

— Правда не помнишь? Вот и хорошо… — сказала Акнир.

— Я что-то сделала? — повторила Даша.

— Ничего. Разрушила собственный памятник. Оглушила пару людей. А потом мне опять пришлось тебя оглушить. Ты чистокровная ведьма. Тобой нельзя управлять, как и нашей Великой Матерью.

— И это все?

— Все, — сказала Акнир и быстро отвернулась.

Глава девятнадцатая, в которой Город восстал

День выдался таким солнечным, что счастье показалось неотвратимым, и даже странно стало, с чего люди берут, будто жизнь тяжела и дурного в ней больше. В дурное не верилось, так же как в снег, измучивший город. Какой еще снег, был ли он?

Март вспомнил, что он по должности весна, и мигом навел свой порядок. Сугробы осели, почернели, растеклись, зажурчали ручьями — ручьи понеслись с киевских гор. Девичьи лица стали улыбчивыми, будто всем им приснился минувшей ночью вещий сон о прекрасном суженом…

Так уж устроен человек — он неотделим от земли, и стоит земному миру улыбнуться ему солнечным счастьем, ощущает счастье вместе с Землей. Не зная, что это чувство роднит его с тысячью пращуров, не отделявших себя от Великой Матери, праздновавших свой прилив счастья — самый-самый первый языческий Новый год — в первые дни весны, когда земля воскресает после зимней смерти и все начинается вновь.