Редкие земли
Шрифт:
Как и подобает настоящему денди, он любил все редкое и дорогое: автомобили «Бугатти» и «Испано-сюиза», океанские яхты и пентхаусы с коллекциями оригиналов русского авангарда, ну и так далее; придумайте сами. Мы же добавим еще одно немаловажное обстоятельство. Со младых ногтей Вадим нередко напевал один куплет из песенки о Генрихе IV:
Еще любил он женщин И знал у них успех. Победами увенчан, Он был счастливей всех.Должно быть, в этой роли он видел и самого себя. Красавицы Москвы и стран атлантического побережья не обделяли его своим вниманием, а на одной из них,
В те дни, когда распространилась горькая новость о гибели Макса Алмазова, неразлучные Ленка и Пашенька Стратова были завидной добычей для наглого мужичья в разных дискотеках. Забавно было раздразнить пацанов, нажравшихся экстази, а потом продинамить, то есть сквозануть, раствориться в ночи, а еще лучше спровоцировать какое-нибудь шаривари и в разгар оного отъехать в кабриолете. Известие об убийстве Пришельца застало их в ялтинском заведении «Матрица», откуда девушки собирались перебазироваться в Мисхор для встречи с таежными братьями, один из которых приходился одной из них родным отцом. И вдруг пришел молодой француз Жан-Клод Крутояр и на ломаном языке своего предка распространил сообщение агентств о гибели в Крыму известного геолога, открывшего в Сибири удивительную цепь месторождений редких земель; она видна из космоса с высокой орбиты, что порождает сомнения в том, была ли наша планета местом его рождения.
«Максу крышка, хана, примитэ силь ву плэ мэ сополезн», — сказал Жан-Клод, печально покачивая хорошо оформленной головой.
Остаток ночи девушки прорыдали, обнявшись в одной постели. Они вспоминали так и не разгаданные намеки тайги и руки Макса, нежные несмотря на то, что были похожи на бойцов, занявших огневую позицию.
Лена поняла, что на этом завершается ее роман с Геном. Теперь он исчезнет либо уйдет в толпу или в пустыню; скорее второе. Этот человек выдержал унижения «Фортеции», однако его горделивая и вроде бы готовая ко всему поза осталась именно там, в той вонючей крытке.
Так и получилось, как она предполагала. После гибели Макса Ген оказался полностью инкоммуникадо и не проявил ни малейших попыток утешиться с чемпионкой Большого шлема. В конце концов появилась идея как-то решить свою судьбу, и она дала понять Высоколобому Бутылконосу, что хочет быть с ним. Навсегда. В законном браке. С регистрацией в мэрии. Со свадьбой на всю тусовку. С медовым месяцем. Ну, в общем, как у людей.
Интересно, что, став как все, то есть счастливой, Стомескина потеряла страсть сражаться в теннисе. Всякий раз, как она выходила на корт, появлялась предательская мысль: «А чё это я? А я-то чё тут?» — и она начинала терять свои подачи, и не принимать чужих, и совершать дикую кучу не инициированных противником ошибок. В результате из первой десятки быстро свалилась в третью сотню и тогда торжественно завязала с этой игрой; к тому же и первый пузик стал уже округляться. Ну, в общем, вот так, а если иначе, то богатые тоже плачут, когда вспоминают о любви.
Произвольное отношение к летоисчислению позволяет нам, как я уже заметил, произвольно перемещаться внутри страниц, которые, будь они написаны в хронологическом или просто в логическом порядке, составили бы тома и тома. Ну вот, например, почти забытый читателем гигантский старец Винсент Лярокк. Дело идет к столетнему юбилею, а он продолжает, сидя верхом на большом сёрфборде, поучать скандинавских юнцов, как нужно правильно бегать по волне. Французских и русских у него учеников, честно говоря, стало маловато. Он долго не понимал, почему он перестал быть для них непререкаемым авторитетом, пока один молодой француз, имеющий хоть и весьма отдаленное, но бесспорное отношение к династии Романовых — ну хорошо, назовем его имя,
это Жан-Клод Крутояр, — не спросил его слегка язвительным тоном: «Это правда, мой мэтр, что ваш лучший ученик навсегда исчез в океане?»За пределами романа ему еще не было в тот момент ста лет, но он явно приближался к девяноста. В растрепанных чувствах он позвонил мне — а я к этому моменту уже хорошо шагнул за семьдесят — и пригласил поиграть в баскет. «Послушай, Вэнс, — сказал я, — ты, наверное, забыл, что две известных нам площадки подверглись кардинальному переоборудованию. Поставлены новые щиты и в Биаррице, и в Англете. Да-да, в этом нет ничего плохого, если не учесть тот факт, что на одной площадке кольца подвешены на полметра ниже, а на другой на полметра выше стандарта. Какую ты выбираешь?»
«Мне все равно», — сказал он, и мы договорились встретиться там, где повыше. К довершению несуразностей мы оба в расчете на партнера не привезли мячи. Говорят, что в теннис еще можно играть без мяча, но в баскетбол затруднительно.
Мы стояли под летящей луной на площадке и смотрели друг на друга, как смотрят ночные барсуки. В ста метрах от нас надсадно шумел прилив.
«Скажи, Базз, это правда, что Ник Оризон пропал без следа?» — спросил Лярокк и поправил нижнюю челюсть, как будто собирался напасть.
«Откуда мне знать?» — сказал я.
«Но ведь это ты тут постоянно что-то придумываешь, связанное со Стратовыми».
«Вэнс, я ведь тебе не раз говорил, что в построении романа наступает момент, когда персонажи перестают подчиняться автору или продолжают подчиняться, но с каким-то двойным смыслом. Конечно, я знал, что Ник будет проходить через очередную ломку, через неудержимый рост, однако до последнего момента я не предполагал, что он исчезнет с глаз долой и нырнет так далеко».
«Он жив?» — сухо спросил Лярокк, и я понял, что наша дружба может покачнуться.
Мне пришлось ответить вопросом на вопрос:
«Ты получаешь по e-mail сигнал ERB?»
Он проговорил с неприятным смешком:
«Я получаю каждый месяц кучу посланий со странными значками. Обычно это нацеленные на стариков рекламы медикаментов для повышения потенции. Ты тоже, наверное, их получаешь. Обычно сбрасываю их на delete».
«Проверь еще раз: если найдешь ERB, значит, он жив».
Мы попрощались.
«Спасибо за хорошие новости», — сказал он.
Я промолчал.
Неожиданно всякие противоречивые сообщения о детях олигархов Стратовых стали появляться на страницах международной печати. В британской «Guardian» было напечатано открытое письмо корнуэльских фармацевтов Брендона и Пенелопы Хорайзент, в семье которых Никодим Стратов провел около семи лет на правах сына. Вот некоторые пассажи из этого пронзительного документа:
«…Родители мальчика за весьма приличное вознаграждение попросили нас дать ему приют в связи с угрозой, исходящей от их русских конкурентов. O tempora, o mores!.. Мы дали ему наше имя, образованное, между прочим, от русской фамилии Горизонтов, обладатели которой, революционеры 1905 года, в свое время нашли себе приют в Объединенном Королевстве… Джизус, Мэри и Джозеф, как мы его любили!.. Без всякого сомнения, Ник принадлежал к лучшим представителям так называемых „индиго кидс“, которые сейчас стали появляться в мире, как провозвестники новой, улучшенной расы землян…
…Ранней весной наш преждевременный выпускник отправился в большое путешествие, связанное с международными соревнованиями по сёрфин– гу… Он посылал нам интернет-депеши из устья Амазонки, из Южной Африки и из французского Биаррица… Вскоре, однако, там начались какие-то странные события, не помещающиеся в сфере нашего воображения… и Ник пропал с нашего горизонта; извините за каламбур… (кончик этой фразы, по всей вероятности, был пристегнут сотрудником op-ed section этой миловидной газеты)… кончилось это тем, что Ник пропал совсем и, по слухам, доходящим из Биаррица, добровольно превратился в морское животное, обреченное на… простите, не хватает слов…