Рефераты для дурёхи

Книжный дендизм Онегина, поза Мельмота или Чайльд-Гарольда на фоне косогоров, полей, сосен, берез и рек настолько неестественны, что он о них забывает. Онегину нет надобности проглатывать это необъятное пространство большого мира Руси (ср. столкновение двух пушкинских эпиграфов перед II главой: «О rus» Hor. (О деревня! Гораций) и «О Русь!»). Онегин даже вписывается в него. Вот почему «Онегин живо тронут был» искренностью любовного письма Татьяны, пускай и насквозь книжного. Он не пожелал уничтожать «доверчивость души невинной», не стал так сказать «проглатывать» Татьяну, как петербургских «кокеток записных» или устриц, сбрызнутых лимоном. Наоборот, он «явил // Души прямое благородство», сохранив в тайне этот немыслимый с точки зрения светской морали поступок Татьяны – все потому, что пространство его личности расширилось и раздвинулось до просторов природного мира, который окружал его в деревне.

Впрочем, ценности подлинной жизни победили выморочный книжный дендизм в душе Онегина ненадолго. Широта Руси, на минуту открывшаяся ему в процессе жизни, не сумела излечить Онегина от привычки эгоистично всё разрушать. Он, недовольный истерическим видом Татьяны на ее именинах, мстит ей жестоко: заново вооружившись всеми достижениями «науки страсти нежной», он внушает Татьяне надежду и сразу же ухаживает за Ольгой, делаясь смертным врагом Ленского.

Книги и смерть – вот и еще одна тема пушкинского романа, объединяющая главных героев романа. Эта тема, будто музыкальная пьеса, все время меняет тональность: она обретает то трагический, то пародийный, то юмористический колорит. И в этом тоже осуществляется «алхимия» пушкинского слова по-русски.

В Петербурге Онегин, чтобы избавиться от скуки, в поисках очередной пищи для разочарованной души решил поглотить книжную премудрость («Себе присвоить ум чужой») и

Отрядом книг уставил полку,Читал, читал. А всё без толку (…)Как женщин, он оставил книги,И полку, с пыльной их семьей,Задернул траурной тафтой (I, XLIV).

Любопытно, что книги и женщины в мире Онегина отождествляются. И те и другие подобны трупу в гробу – за «траурной тафтой».

В финале Онегин, отвергнутый Татьяной, опять возвращается к книгам и всю зиму их читает. Однако в своем петербургском кабинете, у пылающего камина, Онегин, прошедший через муки совести после смерти Ленского и любовные страдания, через книжное, в определенном смысле мертвящее пространство прозревает иное, подлинное, жизненное пространство – деревню, письмо Татьяны, смерть Ленского «на талом снеге». Его воображенье «свой пестрый мечет фараон», снова и снова призывая Онегина на нравственный суд собственной совести, расставляя все точки над i:

Он меж печатными строкамиЧитал духовными глазамиДругие строки. В них-то онБыл совершенно углублен.То были тайные преданьяСердечной, темной старины,Ни с чем не связанные сны,Угрозы, толки, предсказанья,Иль длинной сказки вздор живой,Иль письма девы молодой (VIII, XXXVI).То сельский дом – и у окнаСидит она… и всё она! (VIII, XXXVII)

Подобный же путь, что и Онегин, проходит Татьяна. Духовный путь героев пушкинского «Евгения Онегина» к жизни и подлинным жизненным ценностям пролегает через книжное пространство. Сквозь буквы, строчки, чужие и чуждые мысли герой должен обрести себя, свою истинную личность. Душа как будто должна вылупиться из шелухи книжного яйца и выйти на свет Божий иной, сильной и уже не подверженной власти «чужих причуд истолкованья», спокойной и равнодушной к соблазнам двух-трех романов,

В которых отразился век,И современный человекИзображен довольно верноС его безнравственной душой,Себялюбивой и сухой,Мечтанью преданной безмерно,С его озлобленным умом,Кипящим в действии пустом (VII, XXII).

Душа Онегина, выразившаяся на страницах, строчках и на полях байроновских поэм «Гяура» и «Дон-Жуана», в «Мельмоте-скитальце» Метьюрина, «Адольфе» Бенжамена Констана и пр. вполне материально, отгадывается Татьяной; озарение превращается в убеждение: «Уж не пародия ли он?»

Хранили многие страницыОтметку резкую ногтей;Глаза внимательной девицыУстремлены на них живей.Татьяна видит с трепетаньем,Какою мыслью, замечаньемБывал Онегин поражен,В чем молча соглашался он.На их полях она встречаетЧерты его карандаша.Везде Онегина душаСебя невольно выражаетТо кратким словом, то крестом,То вопросительным крючком (VII, XXIII).

Опыт прочтения книг Онегина послужил Татьяне горьким лекарством для исцеления от собственной книжности. Она начинает интуитивно постигать свою личность.

Последнее поражение Онегина – его тщетная попытка «поглотить» замужнюю Татьяну в Петербурге. Да, он любит ее по-настоящему. Но мыслит и чувствует по-прежнему. Ключевое слово в обиходном словаре Онегина – «блаженство». В первом объяснении с Татьяной – деревенской девочкой он говорит: «Но я не создан для блаженства». Как будто семья, которую он мог бы образовать с Татьяной, есть форма блаженства!

В письме к Татьяне он опять о своем: «Пред вами в муках замирать, // Бледнеть и гаснуть… вот блаженство!» Что предлагает ей Онегин? Стать его любовницей! Подобная мелочь в сравнении с обретенной духовной вселенной, понятно, порождает отповедь Татьяны, вспомнившей о деревне, которую она называет «пустыней». Но и здесь, в Петербурге, она как в пустыне. На словах она хочет скрыться от петербургской «ветоши маскарада», вернуться в деревню, в прошлое, к полке своих книг, конечно, уже изжитых ею и оставленных. Туда обратного пути нет.

4. 3 «Алхимия» слова «любовь» у Булгакова

«Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви?» [211] Это слова Булгакова из романа «Мастер и Маргарита».

Булгаков высказался на эту тему ярко, оригинально, самобытно, по-своему. Эти слова звучат в начале 2-й части. После вопроса, заданного автором, есть и ответ: «Да отрежут лгуну его гнусный язык!» [212]

О чем дальше идет речь? О Маргарите, о том, как она превращается в ведьму, как летит на шабаш в Вальпургиеву ночь, о том, как она продает душу дьяволу – ради чего? Ради Мастера и любви к нему.

211

Булгаков М. Мастер и Маргарита. М., «Худ. литература», 1989, с. 211.

212

Булгаков М. Мастер и Маргарита. М., «Худ. литература», 1989, с. 211.

В общем виде мысль Булгакова постепенно открывается в тексте: «настоящая, верная, вечная любовь» есть, она существует; любовь Мастера и Маргариты – пример и доказательство такой любви.

Вот первая встреча Мастера и Маргариты. Маргарита, такая благополучная, обеспеченная богатым мужем, праздно живущая в большой удобной квартире с домработницей, вдруг выходит на улицу с букетом желтых цветов, тревожного, кричащего цвета. Желтые цветы на черном фоне ее пальто. Как будто это вопль отчаяния: я больше не могу жить без любви! И Мастер, который чувствует этот призыв, внезапно преодолевает свою робость, идет рядом с Маргаритой, отвечает на ее вопрос, нравятся ли ему ее цветы, категорическим отрицанием.

Маргарита бросает цветы в канаву, потом берет Мастера под руку. «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!» [213] – говорит Мастер Ивану Бездомному.

Странная встреча. Странное сравнение – любви с убийцей, к тому же еще с ножом, который подстерегает жертву в темном переулке.

Возможна ли такая встреча в реальности? Вряд ли! Известно, что прототипом для Маргариты явилась для Булгакова Елена Сергеевна Булгакова, его вторая жена. Может быть, их встреча произошла так же, как встреча Мастера и Маргариты? Вот как описывает их знакомство М.О. Чудакова, известная и авторитетная исследовательница творчества Булгакова: «Вернемся еще раз к зиме (!) 1929 года. 28 февраля, на масленицу, в одном из московских домов Булгаковы познакомились с Еленой Сергеевной Шиловской, женой крупного военачальника Е.А. Шиловского. Она стала бывать в их доме, подружилась с Любовью Евгеньевной» (первой женой писателя)» [214] .

213

Булгаков М. Мастер и Маргарита. М., «Худ. литература», 1989, с. 139.

214

Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., «Книга», 1988, с. 323–324.