Regeneration

В ожидании я подошел к доске и стал разглядывать мудреные знаки.

– Вы что-ли Лебедева ждете?
– раздался возле меня незнакомый голос, - вон идет.

Я повернулся и сразу узнал Лебедева.

Шел он неторопясь; осторожно, но не сбиваясь с ритма, переступал через валки распаханного тракторами снега; почти не поворачивая головы осматривался по сторонам, как бы боясь пройти мимо знакомого человека, не поздоровавшись с ним. Это был средних лет мужичек небольшого роста, плотный и широкий в плечах. Одет просто, я бы даже сказал, через чур просто, так что будь он мне не знаком, я бы и не отличил его среди рабочих.

– Добрый день, Виктор Николаич, - поздоровался я, подавая руку подошедшему Лебедеву.

– Здравствуйте, - отвечал он.

В кабинете он сразу же сел на стул возле двери, пользуясь тем, что Орлов был занят телефонным разговором. Я прошел чуть ближе к директорскому столу.

– Ну, что?
– окончив разговор посмотрел на нас поочередно директор, - действуйте! вы сами начальники! место у нас всего одно, так что...

Мы поднялись и вышли на улицу. Нужны были какие-то слова, но никто не решался начать первым: я - потому что просто не знал с чего начать, а Лебедев... Лебедев, вероятно, не испытывал большой охоты к разговору, так как не видел разницы между мной и своим шефом.

В молчании пересекли улицу, протиснулись каким-то узеньким прогончиком и вышли на полевую тропинку, промятую в глубоком снегу. Тут уж идти можно было только гуськом и необходимость разговора как-то сама по себе исчезла. Я видел впереди себя широкую спину Лебедева и сутуловатость при его росте казалась мне странной. "Мизантроп", - подумал я.

Года два тому назад, когда появился Лебедев в наших краях, строительные дела в совхозе шли из рук вон плохо, бригады были малочисленны; рабочие по большей части не имели квалификации, перебои в снабжении самыми необходимыми материалами считались обычным делом. Нельзя сказать, что предшественник Лебедева, довольно смышленый, но очень молодой парнишка, был уже испорченный человек; мне он чем-то нравился, так как искренне стремился к улучшению своего хозяйства, но то ли отсутствие организаторских способностей, то ли слабоволие вкупе с неопытностью в конце-концов подорвали его юношеский задор и, не боясь последствий, просто сбежал из совхоза.

Какое-то время отношения Лебедева с директором были довольно сносными, что объяснить можно было тем, что Орлов слишком натерпелся в последнее время, практически взяв на себя руководство стройкой, да и Лебедев не проявлял поначалу всех тех качеств, которые обнажились сейчас. Они занимались каждый своим делом, не беспокоя друг друга, и эта идиллия могла продолжаться сколько угодно долго и к обоюдному удовольствию, если бы однажды Николаю Лукичу не захотелось "помочь" прорабу.. Лебедев снисходительно выслушал советы и тут же в присутствии посторонних легко и насмешливо доказал их никчемность. И хотя он быстро понял свою ошибку и даже постарался как-то смягчить неприятное впечатление, но Орлов, задетый за живоё, с этого момента заметно изменил своё отношение к подчиненному. Какое-то время он, правда, держался и не давал повода заподозрить себя в мстительности, но видимо, справиться с собой не смог, к тому же время от времени "замечал" злонамеренность в действиях соперника. К тому же, Лебедев, не почувствовав ожидаемой реакции, не долго мучился угрызениями совести, очень скоро решил, что Орлов просто боится потерять его и дал смелости своей карт-бланш.

Конечно, многого я знать не мог, а то, что как-то доходило до меня через знакомых прорабов - ибо они между собой более откровенны в извержении эмоций - позволило мне как-то очертить круг причин подобных отношений, ибо в них, в отношениях людей, редко когда бывает идиллия, чаще всего эта злосчастная доминантность, то есть непозволительность низшего по чину присваивать себе несвойственные функции, тревожит сознание более, чем прямые оскорбления.

Лебедев "закусил удила".

Возле того самого дома, где я надеялся увидеть Лебедева, нам преградили дорогу двое непрятного вида, явно дожидавшиеся прораба. Лебедев попытался обойти их сторонкой, но один из ожидавших шагнул наперерез, заставив нас остановиться.

– Вы чего вернулись?
– чуть слышно и очень недружелюбно спросил Лебедев.

– Да вот, - вызывающе, но заметно боязливо отвечал один из них, - директор просил остаться, работать.

Лебедев сделал вид, что не считает причину возвращения достаточно уважительной и мягко, но решительно отодвинул с дороги нахала.

– Задается начальник, - прокомментировал второй, скрывая, как мне показалось, истинные чувства и уже нам в спину прокричал, - так что, работать нам или нет?

Лебедев приостановился, чуть повернув голову вбок, только чтобы была заметна его реакция, ответил: "ваше дело! выполняйте моё задание! или как хотите".

– Тогда по-среднему плати...

Реакции на эти призывы не последовало.

Мы уходили, а оба приятеля как-то униженно улыбались друг другу и один из них крепко выругался. Они сели на бревно, достали сигареты, и по нервным движениям их рук, вдруг ставших ненужными, я понял как они переживают случившееся.

– Ну что, Федя, съел плюху?
– засмеялся здоровенный парень, пронося мимо них доску.

– Иди, иди...
– только и мог ответить тот, скосив злые глаза.

Мы прошли улочку из белых домиков и остановились в конце намятой в снегу дороги. Чувствуя нерешительность Лебедева я первым шагнул в глубокий снег и, проваливаясь по колено, смело двинулся в сторону небольшого возвышения, откуда можно было видеть и крутой изгиб берегов неширокой, но красивой речушки, и голубой силуэт елового леса, полукольцом охватившего большое поле за рекой, и живописно расползшиеся по отрогам холма черные крыши деревни.

– Откуда начнем смотрины?
– спросил я Лебедева.

Он пожал плечами:

– Всё перед вами. Думаю, места здесь хватит.

– Да, места хватит, - согласился я, - только жаль мне этой площадки: такое райское место и линейная застройка...

– Сделайте нелинейную.

Надо бы объясниться, но попытки прежних бесед такого рода всегда заканчивались легкой драмой и я ограничился улыбкой сочувствия, предложив поискать вместе другую площадку.

– Строите вы конечно добротно, смотреть любо-дорого, - пробовал я как-то сгладить недоразумение и заметил, что мне это удалось: Лебедев молча посмотрел мне в глаза, - каменщики свои?

– А чьи же?
– и спокойно добавил, - раз десять переделают и начинает получаться.

Какое-то время шли молча. Я никак не хотел, чтобы Лебедев заподозрил меня в раскаянии и потому пытался вести себя так, будто ничего особенного не случилось.

– Виктор Николаевич, - повернулся я к нему лицом, - где вы до этого работали? на важных стройках?

– Было дело, - ограничился Лебедев малословием.

Я попробовал разговорить его, но удавалось плохо.

Мы шагали по гладкой, наезженной деревенской дороге, по обеим сторонам которой теснились присмиревшие днем деревенские домики, спрятав узенькие оконца в густые заросли палисадников. Почти не видно было плохих домов, всё больше обшитые тесом, окрашенные, некоторые под шиферной кровлей, и всё чаще в промежутках между домами густой сеткой чернелись изогнутые стволы яблонь. Нам стоило большого труда подобрать подходящую площадку, но когда она была найдена на месте покосившегося совхозного сарая, взгляд прораба чуть подобрел и смягчился:

– Здесь и водопровод поближе, - как бы самому себе подсказал он.

Я кивнул головой в знак согласия.

– Лет двадцать назад, может чуть больше, - неожиданно начал он после длинной паузы, - строили мы большой офицерский клуб в К. И вот там мне посчастливилось увидеть настоящую работу. Взяли меня тогда, юнца сопливого по особому блату в бригаду каменщиков. Дел, конечно, серьезных не доверяли, так, на забутовке да на, что называется, "поднеси-подай", вот я и подавал. Но и без дела не сидел, понемногу присматривался к мастерам, - Лебедев достал папироску, предложил мне, закурил сам, - однажды в свой обед выложил кусок перегородки, старался как мог и, надо сказать, не зря: мастера меня заметили и с тех пор дело пошло...