Река Гераклита

— Прощевай, — сказал Иван и ткнулся Марине в плечо.

— Я еду к тебе. Помни, Ваня. И пиши! — Марина поцеловала его в заросшую шею.

Поезд дернулся, но, перегруженный, не взял сразу с места, а еще разок поднатужился и тут пошел.

Иван оторвался от Марины, кинулся к теплушке и швырнул на крышу свой тощий сидор. Несколько рук протянулось к нему, он ухватился и оказался наверху.

На крыше товарного вагона отправлялся рядовой революции строить новую жизнь в тамбовской деревне…

Часть вторая

КОЛОКОЛА

Стокгольм встретил Рахманиновых неласково. Они приехали в разгар рождественских праздников, а в такое время все живут своей жизнью, своими маленькими радостями, своим домашним теплом, и никому нет дела до чужаков, свалившихся невесть откуда. Человек никогда не бывает так одинок, как на чужбине посреди праздника, в котором ему нет места.

Город сверкал рождественскими огнями, люди обменивались поздравлениями, поцелуями, подарками, все так любили друг друга в дни, когда взошла над миром звезда Вифлеема, а приезжий русский музыкант с семьей никому не были нужны.

«Настрой задан — раз и навсегда», — сказал Рахманинов жене, точно угадав предстоящую им жизнь.

Ну, а потом началась работа. Изнурительная, выматывающая, не оставляющая времени для игры душевных сил, а стало быть, для творчества. Бесконечные гастроли и связанные с ними хлопоты: переезды, гостиницы, поиски рояля для упражнений, репетиции, неизбежные столкновения с импресарио, утомительное отстаивание своего достоинства и своих прав. Он заставил считаться с собой, затем стал диктовать условия, но на это ушли годы.

Рахманинов часто и охотно играл с оркестром. Он выступал с большими дирижерами: Коутсом, Купером, позже с Орманди, Стоковским, но сам лишь однажды взял в руки дирижерскую палочку. Запад признавал лишь Рахманинова-пианиста; ему не препятствовали исполнять свою старую музыку, но новой не ждали и, похоже, не хотели. В России шутили: Рахманинов жжет свою свечу с трех концов, теперь он жег ее лишь с одного.

Успех пианиста стремительно рос, все больше цветов летело на сцену, роскошные корзины заполняли артистическую уборную. Наталия Александровна восторгалась:

— Какие розы!.. Хризантемы!.. Дома тебя так не забрасывали цветами.

— Здесь не хватает одного, — задумчиво говорил Рахманинов.

— Чего?

— Белой сирени…

А затем Рахманиновы пересекли океан. Это не значило, что они порвали с Европой. Сергей Васильевич будет там по-прежнему выступать, проводить лето, его старшая дочь выйдет замуж и обоснуется в Париже, он построит дом-виллу Сенар в Швейцарии, но последнее случится много позже.

А пока что любитель налаженного, прочного быта лишился точки прикрепления к земной тверди: его дом был на колесах, как у цыгана, хотя кибитка имела вид комфортабельного пульмановского вагона и тащил ее мощный локомотив, а не заморенная лошаденка. Из-за частых перемещений Рахманинов с женой поселились в вагоне, который по мере надобности или отводился на тупиковые рельсы или прицеплялся к очередному экспрессу. Часть вагона занимал рояль «Стейнвей», другая была оборудована под жилье. Это избавляло Рахманиновых от возни с гостиницами, упрощало походный быт.

Трясся, раскачивался вагон. Стука колес не слышно за грохотом рояля, на котором упражнялся Рахманинов. Наталия Александровна безнадежно глядела в окно; на столике перед ней не прекращалась пляска разных мелких вещиц, доводившая до мигрени.

Наконец за окошком возникали обязательные приметы окраины каждого американского города: соперничающие бензозаправочные, сосисочные, бары, рекламные щиты: огромная шина «Денлопп», сверкающий боками автомобиль последней фордовской модели, женщина в умопомрачительном бюстгальтере, ковбой, курящий сигареты возле пачки «Кэмела» величиной с дом, аппетитные булочки теннисных мячей «Шлезингер», выкатывающиеся из банки с изображением гепарда.

На горизонте — гроздь небоскребов центра…

Вокзал с семафорами, водокачками, перроном, киосками…

Приехали, отыграли концерты и снова в путь. Только меняются таблички на вагоне: только что была — «Лос-Анджелес — Атланта» и вот уже «Атланта — Филадельфия». Поезд трогается, а с ним и вагон, «окутанный» музыкой, что крайне волнует зевак, но спущенные шторки не дают заглянуть внутрь…

И снова бензозаправочные, сосисочные, бары, шины, автомобили, бюстгальтеры, сигареты, теннисные мячи…

Табличка на вагоне снова меняется: «Филадельфия — Бостон»…

Бензозаправочные, сосисочные, бары, шины, автомобили, бюстгальтеры.

Табличка меняется: «Бостон — Питтсбург»…

Бензозаправочные, сосисочные, бары, шины, бюстгальтеры…

Страшный Наташин крик оборвал музыку ее мужа.

Рахманинов кинулся к жене.

— Прости, — сказала Наташа, — я, верно, заснула… Мне показалось, что мы кружимся на одном месте: заправочные, сосисочные, бары, шины, лифчики, теннисные мячи… Мне почему-то стало страшно…

Рахманинов произнес печально:

— Выхода нет. Чтобы вновь осесть, мы должны накрутить тысячи и тысячи километров…

В безостановочной гонке минуло десятилетие. Недолгий отдых они проводили в Швейцарии. Сергей Васильевич подыскивал место для будущего дома. А пока они снимали дачу на берегу озера.

Рахманинов вернулся после очередного поиска к самому обеду. При всей своей пресловутой сдержанности он был радостно возбужден.

— Кажется, я нашел, что нужно. На взгорке… Прекрасный вид. Кругом вода. Правда, говорят, место дождливое. А разве в Ивановке не шли все время дожди?

— Если это окажется единственным сходством… — начала Наталия Александровна.

— Сходства нет никакого. Даже дожди будут другие: короткие, теплые, сразу просыхающие. Не то, что наши милые затяжные, безнадежные ивановские потоки, от которых хляби на все лето. Короче: я дал задаток. Построимся быстро.

— Я вижу, тебя не перестало тянуть к земле.

— Разве это земля? Сплошной камень. Помнишь нашу тамбовскую землицу? Как пахла!.. Ну, ничего, цветники разобьем на привозной земле.

— Mittagessen, bitte schon! — пригласила служанка.

Рахманиновы прошли в столовую.

— Боюсь, что наши девочки не будут в восторге от твоего приобретения, — заметила Наталия Александровна.

— Почему? У нас будет теннисный корт, купальня, моторная лодка. Я не позволю им скучать.

— Наши парижаночки привыкли веселиться по-другому.

Рахманинов отодвинул тарелку с супом.

— Тебе не нравится суп с клецками?

— Суп как суп. Просто я не успел проголодаться. Наш дом будет называться Сенар — Се-ргей — На-таша — Р-ахманиновы.