Река голубого пламени

Когда подобный вопрос задаст слепая женщина, которая несколько предыдущих дней провела на грани безумия, любой способен догадаться, что такая группа в беде.

Разводит Огонь В Воздухе и другие члены племени Красной Скалы, которых я не знала — похоже, к ним присоединилось большинство местных семей — пришли незадолго до заката. Нас отвели к подножию огромного горизонтального дерева, на котором сидели трое старейшин племени. Отец пропавшей девушки страстно рассказал о ее похищении. Ожерелье, которое она всегда носила, было найдено возле входа в пещеру ее семьи, это указывало на то, что Сияет Как Снег покинула ее не по своей воле. Другие семьи заявили, что ничего не видели и не слышали, и напомнили о том, как много времени прошло с тех пор, как любое другое племя из долины совершало набеги ради похищений. Когда Флоримель потребовала, чтобы нам предоставили возможность задавать вопросы и говорить в свою защиту, ей было отказано. Самый дряхлый из старейшин, настолько высохший, что, казалось, у него уже не только кости пустые, но и все внутренности тоже, вежливо, но твердо пояснил, что, поскольку мы чужаки, то и любым нашим словам верить нельзя. От также отметил, что если нам позволят допрашивать свидетелей, то мы можем воспользоваться такой возможностью, чтобы наслать на них какие-нибудь чары.

После этого судьи пришли к заранее известному решению — нас следует подвергнуть испытанию для проверки правдивости. И они весьма серьезно объявили, что отведут нас в какое-то Место Потерявшихся.

Никому из нашей группы это не понравилось. Я видела, что при иных обстоятельствах Флоримель или Т-четыре-Б попытались бы пробиться на свободу силой, но сейчас на каждого из нас приходилось по сотне туземцев, а долгий день заключения поколебал нашу решительность. И мы позволили себя схватить, причем гораздо менее грубо, чем можно было ожидать — полагаю, эти люди не были в душе кровожадными, — и вывести на свет умирающего дня.

Хотя пленникам и охранникам пришлось идти, а не лететь, к месту испытания нас сопровождал впечатляющий воздушный парад, поскольку чуть позади летела и парила целая армия зевак, напоминая стаю чаек, кружащих над мусоровозкой. Нас заставили шагать почти час, а потом спуститься в скальное углубление диаметром в несколько сотен метров — естественный амфитеатр, в котором аэродромцы поколений эдак через тысячу смогут устраивать симфонические концерты. Это сглаженное углубление — явно работа какого-то ледника — оказалось пустым, если не считать усыпанного щебенкой дна и большого круглого камня в центре, который мне показался жертвенным алтарем.

Я предположила, что наши виртуальные тела подвергнут «испытанию тысячи надрезов» или чему-то в этом роде, и меня впервые потрясла вероятность пытки и смерти. Я начала потеть, хотя вечерний ветерок был прохладен и приятен. В голову пришла неожиданная и странно жуткая мысль — а вдруг они что-то сделают с моими глазами? Сама мысль о причинении вреда этим самым бесполезным органам моего тела, к тому же виртуальным, тем не менее наполнила меня таким ужасом, что я забилась и наверняка упала бы, если бы меня не поддержали стражники.

Десятка два молодых и крепких мужчин опустились возле камня. Они навалились на него, кряхтя и даже вскрикивая от напряжения, пока тот наконец не дрогнул и не сдвинулся на метр-другой в сторону. Под камнем оказалось отверстие, куда нас, одного за другим, подтащив, и сбросили. Уильям полетел туда первым, и с удивительным достоинством. Когда настала моя очередь, я постаралась сделаться как можно более маленькой, а когда меня толкнули в пропасть, развела руки, чтобы задержать падение. Я не знала наверняка, сможем ли мы летать в пещере, но там было много странных восходящих потоков — непредсказуемых, но достаточно сильных, чтобы зависнуть в воздухе, если постараться.

Кван Ли еще не успела освоить искусство парения, и я ощущала ее неподалеку — бабушка Кван пыталась удержаться в воздухе. Однако не успела я сказать ей что-нибудь ободряющее, как валун водрузили на место, и мы очутились в полной темноте.

Если ты, Неизвестный Слушатель, слышал предыдущие записи этого дневника, то, конечно же, уже догадался, что для меня ситуация была не столь скверной, как для моих товарищей — поначалу. Темнота — моя стихия, и исчезновение света стало для слепой лишь изменением той картины, которую сама симуляция показывала в видимом свете, а не той, какой я ее видела своими новыми органами чувств. Я «ощущала» куполообразное пространство пещеры вокруг нас, и даже «видела» ее рифленые стены и иглы сталактитов как завихрения в потоке информации — подобно тому, как наблюдение за рекой может выявить расположение подводных камней по завихрениям, которые они образуют на поверхности.

Я уже пообещала себе, что буду принимать более активную роль в решении собственной судьбы, поэтому, пока остальные испуганно перекликались, я спокойно изучала детали нашего нового окружения, стараясь нарисовать его мысленную карту.

Спокойно? Если честно, то я в этом не уверена. Один из моих университетских любовников — это было еще до того, как я укрылась в своем доме под Черной Горой и метафорически замуровала ведущий в него туннель — как-то сказал, что я холодна и тверда, как титан, и такая же гибкая. Он имел в виду мою привычку держаться от всего в стороне. Для того, кто меня не знает, наверняка странно слышать, как я спокойно описываю разные ужасы, которые уже произошли, и еще более значимые и странные события, которые нам только предстоят. Хотя слова того мужчины и уязвили меня тогда, я спросила его:

— А чего ты ожидал? Или, по-твоему, незрячей женщине следует нырять в жизнь, не раздумывая?

— Нырять? — переспросил он и рассмеялся, искренне забавляясь. Хоть он и оказался мерзавцем, но понимал толк в хорошей шутке. — Чтобы ты да ныряла? Да ты и в комнату никогда не войдешь, не изучив сперва ее чертежи.

И он не очень-то преувеличивал. Я и сейчас слушаю себя и слышу голос прежней Мартины — той, которая должна все изучить и систематизировать, наверное потому, что мне всегда приходилось создавать для себя карту, чтобы перемещаться по миру, в котором другие просто жили.

Так что, возможно, мои слова могут прозвучать слишком холодно или уверенно. Мои товарищи заблудились во мраке. Я такого чувства не испытывала. Но все же мне было страшно, и я быстро поняла, что этот страх оправдан.

Пещера представляла собой огромную структуру наподобие сломанных пчелиных сот, полную «карманов» и извилистых туннелей. Мы зависли в воздухе под отверстием, но вокруг в темноте затаились острые каменные выступы и смертельно опасные иглы сталактитов. Да, мы могли летать, но какой от этого толк, если ничего вокруг не видно, а всего в нескольких дюймах в любом направлении может оказаться препятствие, способное искалечить или убить? Кван Ли уже поранила руку о зазубренный камень. И даже у храброй и решительной Флоримель голос дрожал от паники, грозившей в любой момент выйти из-под контроля.

Кроме того, хотя никто из остальных этого еще не понял, мы здесь были не одни.

Получив хоть какое-то представление об окружающем нас пространстве, я крикнула своим спутникам, чтобы они, если смогут, оставались на месте. Раздавая указания о том, куда следует переместиться, чтобы избежать немедленной опасности, я начала ощущать изменения в информационном поле — сперва только мельчайшую рябь, которая быстро становилась крупнее и заметнее. Из всех остальных Кван Ли первой услышала голоса.

— Что это? — крикнула она. — Там… там кто-то есть.

Звуки становились громче, нам словно кто-то нашептывал со всех сторон лабиринта — скопище невидимых существ, наполняющих пустоту тем, что сперва казалось лишь стонами и вздохами, но из которых начали возникать слова.

«…Нет…» —шептали они, и: «Потерялись…»Другие всхлипывали: «Помогите!..»и рыдали: «Холодно, так холодно, мак холодно…»— тысячи тихо рыдающих призраков, бормочущих и шуршащих вокруг, подобно ветру.