Река снов. Том 3

Первый по списку отошел от шеренги обреченных, но не пошел к помосту, а остановился и обратился к набольшим. Одет он побогаче прочих, хотя одежда тоже истрепалась. Голос громкий, явно командирский. Лица я не вижу, ибо спиной ко мне стоит. И отчего-то я понимаю его речь, хотя минуту назад, когда приговор читали, этого не было.

И предлагает он своим врагам заключить пари. Если он, лишившись головы по их воле, после смерти встанет и пройдет вдоль шеренги казнимых, то те, мимо которых он прошел, пусть будут помилованы.

Господа ржут. Ржут, прикрываясь платочками с кружевами, у одного даже слезы выступили. Аборигены, что с них взять… Почуяв доброе расположение духа господ, в смех включаются палач, герольд, писарь за столиком. Пробежали смешки по солдатам, но там их немного.

Отсмеявшись, господа соглашаются. Пари, в общем, беспроигрышное. Если даже этот парень пойдет мимо всех приговоренных, то сколько есть способов не дать этим приговоренным выйти живыми из тюрьмы. Но и это невероятно. Человек не курица и не лягушка, бегать без головы долго не будет. Пара шагов. То есть неясно, дойдет ли он даже до шеренги.

Один из господ машет платком. Двое солдат втаскивают спорщика на помост, наверху толкают его сильнее, и он приземляется на колени. Палач поднимает меч.

Тут мне вспомнилась баллада о смерти юного рыцаря. В ней говорилось, что он был так юн, что до смерти он успел поцеловать только плаху.

Глухой удар. Голова откатывается в сторону. Ее подбирает помощник палача и прячет в мешок. Выставят теперь где-то, чтоб все видели, что того точно нет в живых.

Но что это? Фигура без головы, как-то странно и неправильно встает с колен. Разворачиваясь и отчаянно качаясь из стороны в сторону, она идет к шеренге. Всеобщий вздох, сильный и протяжный. Ноги фигуры заплетаются как у пьяного, но она идет и идет. Вздох сменяется гробовым молчанием. Только крики чаек доносятся. Первые стоящие в шеренге оторопело подались назад. А фигура пошатываясь идет, сохраняя равновесие буквально на грани возможного. Спустилась с эшафота. Пройден второй, третий… Из толпы взвивается протяжный женский крик и тут же обрывается, словно кто-то из соседей с маху двинул ей локтем под ребра. Двое набольших аж встали. Рты раскрыты, но из них ничего вырваться не может. Фигура, опасно качаясь из стороны в сторону, идет дальше. Пять, шесть… Стоящие рядом со мной обреченные выпрямляются и с надеждой смотрят на приближающуюся фигуру. Один стонет: «Клаус…» – Наверное, это имя этого героя.

Палач резко срывается вперед, догоняет безголовую фигуру и толкает ее в спину. Фигура падает к ногам девятого человека, переворачивается, откинутая рука задевает еще одного. Палач не выдержал, видя, что деньги за казнь ему не достанутся. Площадь снова давится криком, так и не вырвавшимся из уст. Фигура дергается, несколько раз пытается встать. Но движения с каждым разом все слабее, наконец и они замирают. Уже не встанет. Конец.

Я больше не верю глазам своим. Разве такое возможно? Но я лично видел это. Своими глазами, глазами души, глазами своего предка – кто знает? Но видел. И не могу поверить в то, что видел.

Взоры всех сосредоточены на набольших. Они усиленно переговариваются. Герой этот парень. Из абсолютно безвыходного положения он смог спасти не то восемь, не то девять, не то десять своих товарищей. И они увидят утро следующего дня. Конечно, уморить их можно и без казни, но вдруг им еще раз повезет? Как уже раз повезло совершенно неожиданно, по-королевски, как никому и никогда не везло?

Сейчас небось господа будут заниматься мелкой торговлей – считать ли десятого помилованным, ибо обезглавленный Клаус не прошел мимо него, а только его задел.

Господа уже договорились. Они возвращаются в кресла и снова машут платком. Солдаты хватают первого человека в шеренге и тащат его наверх. Но ведь это тот, мимо которого прошел мертвый Клаус и спас его тем? Ведь эти, в креслах, обещали?!

Блеск меча, стук, голова отлетает в сторону. Подручные оттаскивают тело. Народ ахает, кто-то кричит, кто-то явно ругается, опять возносится женский визг.

Подводят второго приговоренного. Он вырывается из рук, что-то кричит господам. Но те мерно машут платочком. Его завалили, снова блестит меч… Все!

Боги такого клятвопреступления не потерпят. Это где же такое государство было, где правили столь безрассудные и вероломные? Даже граф Гислер Черная Душа (официально он звался граф Гислер Пятый Справедливый) так нагло клятвы не нарушал.

Прозвище Черной Души он заработал, когда пообещал сохранить жизнь восставшим вассалам. Он поклялся так: «Небо не увидит вашей крови, если сложите оружие». Небо крови не увидело, ибо шестерых вассалов, что сдались, утопили в реке. Граф предусмотрительно уехал, чтоб тоже не видеть.

Казнь идет своим чередом. Палач работает как автомат, через равные промежутки смахивая головы с плеч мечом правосудия. Это считается высшим проявлением мастерства среди палачей, что голова отрубается с одного удара. Наверное, сегодня всех не казнят. Больно их много, палач устанет. Но он рубит и рубит и не просит перерыва на отдых. Шеренга обреченных заметно укорачивается. Зато растет груда мертвых тел. Удар, удар, удар… Вот и последний. Рука палача не дрогнула, и голова, чисто отрубленная, вновь отлетает. Все. Народ начинает расходиться.

Палач подходит к креслам. Я вновь начинаю понимать разговор. Его хвалят за великолепное выполнение своего дела и спрашивают: не устал ли он, так добросовестно выполняя свой долг? Палач, лопаясь от гордости, сообщает, что нисколько не устал и смог бы сейчас отрубить головы всему магистрату города Амбурга, если бы в этом возникла нужда. Или Ямбурга – я плохо расслышал.

А, это даже не дворяне, это выборные городские начальники. Купцы небось, по мере разжирения решившие еще и городом поруководить. Но городов Амбург или Ямбург я не припомню. Или это было очень давно…

Пока я вспоминал, слышал ли о городе Амбурге, начался последний акт трагедии. Первые морды города обиделись на то, что палач посмел намекнуть, что он и им может головы отрубить. Палача уже скрутили воины, прижали к земле, и некто из прихлебал городской власти заносит меч. Увы, до палача ему еще очень далеко – голову он отрубил тремя ударами.

Ну и зрелище! Странное, завораживающее… Что это было – прошлое, настоящее, будущее?

И есть у меня ощущение, что я как-то причастен к этому событию. Или не я, а мой предок? Или потомок?

Люди расходятся, подавленные. Нет удовольствия и интереса, хоть и казнь была на славу – почти полсотни жертв. Солдаты подгоняют особо медлительных древками. Подручные палача берут одну голову, окунают ее в бочку с разогретой смолой. Наверное, это голова Клауса. Набольших уже нет. Пошли заливать испуг пивом. Или вином, в зависимости от скаредности.

Картина перед глазами тускнеет, тускнеет…

Очнулся я на этом же самом месте в пещере, ощущая, что нога болеть потихоньку перестает. Почти перестала, зато болит душа. Ладно, когда я выберусь наружу, то всю академию на уши поставлю, но выясню, что это за Амбург и кто этот Клаус!