Река снов. Том 3

Да и ему Армир пойдет на пользу: тамошние дамы его отвратят от одинокой жизни, а герцогу можно иметь полон дворец фавориток и оттого не чувствовать тягот семейной жизни! И делать ничего не надо по соблазнению – сами прибегут и соблазнятся.

Или самому армирский трон потребовать от Светлой Четверки в награду за побитые ноги и моральные неудобства от общения с существами женского пола в этих пещерах?

Экий у меня злобный юмор прорезался в результате подземной жизни. Нельзя такому на трон всходить, ибо подданные назовут «герцогом Юрием Первым Злоехидным».

Глотнул воды. Есть не хочу, хочу прилечь, но надо идти. И пошел.

На этом участке речка промывала участок твердого камня вроде базальта. И смогла промыть только узкую щель – прямо как черная пасть. Мне сразу вспомнилась картинка из снов – воротный проем, превратившийся в пасть чудовища. Потому я не спешил лезть, а сначала попробовал разглядеть, что там, впереди, при помощи фонарика. Видно было плохо, потому и воспользовался Астральным Глазом. Проход неравной ширины и высоты – где можно на коленках лезть, где ползком, а в одном месте бес знает как. Всего такого гадостного прохода метров пятнадцать, дальше он уже начинает расширяться и приобретает нормальные размеры, какие были до того. Острых граней нет. Магической активности – тоже. Вода не течет.

Теперь полезу. Но прежде снял куртку, кольчугу, жилет и ранец. Из жилета куртки и кольчуги сделал узел, который и толкал впереди себя, а ранец привязал к поясу и волок за собой. Карабин ремнем на шее и фонарик включен, подсвечивая дорогу. Пока двигался на четвереньках, было еще ничего. А когда стал ползти, возникла неожиданная проблема – сползают штаны. Стали слишком свободными. Вес от прогулок сбросился. А в таком положении делать дырку новую в ремне неудобно. Эх, поползу уже как получится, авось штаны не убегут.

Через узкое место прополз без проблем. Видимо, переоценил узость лаза. А последние пять метров пошли как по маслу.

Вылез, оглядел себя – да, я и раньше грязноватым был, а сейчас вообще. Потратил на лицо немного воды, а на одежду немного Силы, чуть облагообразив себя. А штаны-то болтаются. Нашел в кармане жилета медный гвоздь и пробил им дырку.

Вынул из-под панамы «защиту головы» и вернул вещи в ранец. И двинулся в путь. Ноги тащили меня с трудом, но тащили. А куда ж им деваться?

Тут вспомнился один древний полководец, который обратился к самому себе в бою: «Скелет, ты дрожишь? Ты б задрожал еще больше, узнав, куда я сейчас тебя поведу!»

Мой скелет тоже дрожал. Правда, скорее от усталости. А долгонько длится эта пещера! Все никак не кончится. Что же мне еще…

…дадут увидеть?

Овражек мне дали увидеть. С моей стороны овражка – полоса мелкого кустарника. Дальше за ней – ржаное поле и лес.

А вот с противоположной стороны проходит проезжая дорога. И над ней вдали столб пыли. Но кто едет – не разберешь. Полез в ранец и достал пострадавший прицел. Идет колонна смешанного состава. Впереди явно офицер на коне, затем человек десять пеших и трое-четверо конных, замыкает все подвода. Пусть теперь подойдут ближе и разгляжу.

И разглядел. Четверо конных, считая офицера плюс один на подводе – эти в формах. Формы похожи на современную, только ткань однотонная, без камуфляжной расцветки. На головах фуражки, но с черными козырьками. На брюках – лампасы. А это сейчас не принято. Вооружены трехлинейками и шашками. У офицера деревянная кобура вроде маузеровской на боку. Ей-ей, опять все та же Междоусобная война! А вот пешие – это явно пленные. Одеты разномастно, половина босых, а у тех, чья обувь сохранилась, она такая, что на нее смотреть тошно. Оттого и сохранилась. У троих повязки на голове и руках. Вид изможденный. Руки связаны за спиной. На подводе лежат двое, судя по повязкам – тяжело раненные. Понятно – пленных взяли, до нитки обобрали, а теперь начальству ведут показывать дела рук своих.

Офицер что-то скомандовал (ветер дует от меня и сносит слова), конные спешились и, подталкивая прикладами, погнали пленных к оврагу. Нашли место для привала – если кто из пленных смыться попытается, то погоня и на меня наткнется. Но нет – их строят гуськом, буквально впритык друг к другу: спина одного к груди следующего. Для чего?

Офицер командует что-то типа «Давай!». Рыжебородый солдат вскидывает винтовку, подходит к концу строя и стреляет в спину последнего. Семеро падают. Оставшиеся трое дергаются в стороны. Их добивают шашками. Потом двое подходят к подводе. Как мешки, сбрасывают с нее лежачих и добивают их.

Затем трупы отправляются в овражек. Уменьшившаяся колонна бодро трогается в обратный путь. На траве валяется оброненный бинт, сиротливо так белеет.

Что я ощущаю – не передать. Сродни тому нордлингу, что сходил за вином в Каскелен. Я кое-что читал про Междоусобную войну и знаю, что там друг к другу относились без жалости. Пленному могло повезти только в случае, если его, дав для порядка в зубы, победители ставили в свой строй воевать против вчерашних друзей. Если его завтра брали в плен бывшие свои, то было немногим лучше. Но одно дело – читать, другое дело воочию увидеть это!

Пока я приходил в себя, на дороге опять поднялась столбом пыль. Глянул в прицел – эти же! Ведут очередную партию!

Я опять должен смотреть на это – я, который здесь во плоти?!

Ничего, подходите поближе. Вы меня не видите и обо мне не знаете. Карабин самозарядный, так что пара безответных выстрелов у меня есть точно. А может, и больше. Жаль, что прицел поломан. Заменил в карабине магазин на магазин с обыкновенными патронами. Вот они подъехали туда же. Значит, первая пуля – офицеру. До него метров двадцать, промахнуться трудно. А там будет видно. Их всего пятеро и нападения они не ожидают. Может, и кто-то из пленных веревку развяжет и в бой вступит. Где-то неподалеку есть еще эти, раз так быстро привели вторую партию пленных. Но если выстрелов будет чуть больше, то те, близкорасположенные, могут подумать, что пленные бежать бросились, и их теперь неэкономно расстреливают.

Офицер командует. Навожу ему в грудь и нажимаю спуск. Щелчок! Выстрела нет. Передернул затвор, еще щелчок, опять осечка. Да что это такое! Третий раз – третья осечка.

А у расстрельной команды все в порядке. Выстрел повалил восьмерых, а двух оставшихся зарубил офицер. Помахать клинком ему захотелось. Лежавшего в телеге тяжелораненого добили прикладом. Начали сбрасывать в овраг. Я вновь поймал на мушку туловище офицера, нажал на спуск…

Я снова в пещере. Карабин у меня в руке, на полу валяются два выброшенных мною осекшихся патрона. Поднимаю их – на капсюлях нет следа удара бойка. Т-т-твою дивиз-з-зию!!!

Чтоб удостовериться окончательно, я попытался выстрелить осекшимся патроном. Плевать на осторожность и осмотрительность! Как я и ожидал, сработал он безукоризненно. Тут я сел и предался размышлениям.

«Тебя не оставят» – так сказал Исмаил. И не оставили. Не подстрелил я там никого, не испортил будущего своим грубым вмешательством, и коль мой предок был там в расстрельной команде (чего совсем исключать нельзя), то и я никуда не делся. Он родил сына, а тот его внука, а далее родился тот, кто пережил Перенос. Правда, ежели его расстреляли, то тоже ничего не изменилось. Все осталось так, как было, только отчего мне так паршиво на душе? И отчего так бьется сердце – от удовлетворенности ходом исторического процесса или от горького бессилия?