Река времен. Артисточка

– Тимофей Харитонов я. Сосед Барабашевых, значит. Насть, ай не признала?

– Тимоха, никак ты? Да как признать-то? Сколько лет не видались, да и темно туточки. Ты давай, проходи-ка, погутарим, стол сейчас накрою. – Радостно засуетилась Настя. – А с чего это ты меня Барабашевой-то величаешь? Я с перепугу и позабыла, что это я… Ты давай, проходи, проходи. Вот это гостюшку к нам занесло!

– Да нет, я на минутку заскочил. В другой раз как-нибудь посидим.

Но на кухню все же прошел вслед за Настей. Только раздеваться не стал. Так и присел за стол в телогрейке. Стянул только шапку с головы и бросил на пол около табурета. Григорий после гостя выглянул на улицу, оглядел пустынный в ночное время двор, закрыл дверь и прошмыгнул в комнату.

– Ох, постарел-то как! – Невольно ахнула Настя. – Белый уж весь!

– Побелеешь от такой жизни, – невесело ухмыльнулся Тимофей, – Ты смотрю, тоже не помолодела. Письмо-то уж года три тебе везу, не меньше.

– Это как же так?

– Да ведь оно как вышло? В тридцать седьмом еще Нюся с Мотькой Хмелевым встренулись на улице. Ну, старое вспомнили, слово за слово и повздорили. Мотька и зачал ей угрожать. Дескать, погоди, ужо и до вас доберемся! Всех, мол, вражин пересажаем! Завтрева, значит, соседа твоего Тимоху за ж… возьмем, а там и ваша очередь подойдет. На-ка, вот, держи письмо, – Тимофей, наконец, достал мятый потрепанный конверт из каких-то своих тайников.

– Вот ведь злыдень, никак на этого Мотьку угомону нет, – горько покачала головой Настя.

– Угомонится он, как же! Пока всех казаков не изведет, не успокоится.

– Так ведь сам же казак!

– Одно только название от казака и осталось. Весь с потрохами продался антихристам, будь он не ладен! Не к ночи будь помянут, – перекрестился Тимофей. – Ну, Нюся-то к нам той же ночью прибежала, предупредила, значит, что завтра могут прийти нас раскулачивать, и письмо передала для тебя. Советовала к вам ехать. Дескать, сами намыкались, может, и вам чем помогут в обустройстве.

Настя разглядывала письмо, на котором не было написано ни адреса, ни фамилии получателя.

– А что же она даже не подписала?

– Страшно подписывать-то. А ну как в чужие руки попадет? Вот, потому и забыл твою новую фамилию. Родительскую помню, а эту за три года из памяти вышибло.

– А адрес как же?

– И адрес из головы вылетел. Ну, город-то запомнил. Сталинабад! – разве ж такое забудешь? – хохотнул Тимофей. – А вот улицу и дом запамятовал. Улицу еще вспомнил, а дом – ни в какую. Пришлось шпионить за тобой целых два дня…

– Я же говорила тебе, что за мной кто-то следит! А ты мне все: «Не выдумывай! Не выдумывай!» – повернулась Настя к Григорию, вошедшему на кухню с бутылкой водки.

– Ну, кто ж знал-то! – Григорий развел руками. – Думал, какие ни то бабские страхи.

– А это у тебя откуда? – удивилась Настя, увидев бутылку водки.

– Откуда, откуда? Оттуда! – засмеялся Григорий.

– И где только прятал? Вроде все нышпарки твои проверяла.

– Так тебе все и расскажи! Не чай же нам с Тимохой за встречу пить. Ты давай-ка лучше закуску какую сооруди.

Настя быстро сбегала в сарайчик, набрала из бочки тарелку квашеной на зиму капусты.

– А чего же сразу ко мне не подошел? На улице-то? – спросила Тимофея, нарезая хлеб. – Картоху-то подогреть?

– Холодная пойдет. Да не суетись ты, я не надолго. А что не подошел, об том после скажу.

Григорий тем временем уже разливал водку по стопкам.

– Тебе плеснуть, что ли? – спросил Настю.

– Ну, если только глоточек. Такая встреча, грех не выпить. – Кивнула Настя.

– Ну, за встречу, земеля!

Стукнулись, выпили, закусили, скорбно помолчали.

– Как там Кубань-то наша? Все течет? – прервал молчание Григорий.

– А что ей сделается? Течет, поди.

– Мужики, верно, рыбалят знатно?

– Рыбалят, наверное. Я ведь там тоже уже три года не был.

– Да погоди ты со своей рыбалкой. – Остановила Настя мужа. – Так что же вы сразу-то к нам не приехали? И чего сейчас один? Семья-то где? Не бобылем, поди, живешь-то?

– Да все как у людей. Жена, две девчонки растут. А что один, так я же и рассказываю: Нюся ночью прибегла к нам, предупредила. Дескать, Мотька выхвалялся, что не сегодня-завтра нас раскулачивать придут. Посоветовала не тянуть время, бежать сразу утром, рассказала, как найти вас в этом самом Сталинабаде, письмо вот передала для тебя…

Тимофей, не спрашивая хозяев, налил себе еще водки, выпил залпом, не закусывая, махнул рукой, словно отгоняя какое-то страшное видение.

– Ну? – поторопила его Настя.

– Что «ну»? Не успели мы тогда сбёгнуть. Вот тебе и все «ну». Утром, чуть свет, пришли энти ироды раскулачивать нас. В чем были, погрузили в товарняк и погнали, куда Макар телят не гонял. Даже вещей, что ночью собрали, не дали забрать. Почитай, в чем мать родила в Сибирь отправили, звери!

– Ох, матушки мои! – горестно охнула Настя. – А детки-то большие?

– Сейчас уже 10 и 7, стало быть. Вот и считай, сколько им было, когда выселяли. Жена у меня Марья Миронова, может, помнишь? Из наших, станичных.

– Может, и вспомню, когда увижу. – Пожала плечами Настя. – Столько времени прошло. Да ты и младше нас был. Еще бепорточный бегал, когда мы с Нюсей уж невестились.

– Что все про меня-то? У вас самих дети-то есть? У твоей Нюси ведь ничего не выведаешь. Спросишь, бывало: «Где Настя-то твоя, как живут?». «Живут где-то!». Вроде, как и не знаетесь вовсе.

– Так, считай и не знаемся с 22-го года. Раньше еще как-то писали, а с 30 года, так уже и не пишем друг дружке. Мотьку этого самого остерегаемся, как бы не нашел нас. Зуб у него на Гришу моего, все грозится найти и под расстрел подвести, вот и прячемся, как можем. А деток у нас трое. Девочки уж большие 16 и 13 лет, а мальцу 10.

– Малец – это хорошо. Завидую. А мы с Марьей, так и не состряпали себе помощника.

– А ты не завидуй. С девками-то, пожалуй, спокойнее будет. Они всегда при матери. А наш оголец шкодливый да верченый, уж и не знаю, какой из него еще помощник вырастет. – Махнула рукой Настя.

– Да ладно тебе, – вступился за сына Григорий. – Мал он еще, глуп по молодости. Он как жеребенок у нас: носится с ветром наперегонки, взбрыкивает, а как узду или хомут наденут, так и присмиреет. И будет всю жизнь тот хомут тянуть, как добрый коняка. Пусть хоть сейчас побегает, порезвится.

– Скучаешь по коням? – посочувствовал Тимофей, услышав боль в голосе Григория.

– Да как не скучать? Что за казак без коня? И по краям родным, так тоскую, что слов нет, как сказать. Были бы крылья, так хоть на денек бы слетал, чтобы хоть глазком глянуть на степи, где эти коняки пасутся, на поля, на станицу. А уж в ночное бы сходить… – размечтался Григорий.