Река времен. Жребий брошен

Не знаю, сколько прошло времени с того момента, как начался полет над землей, когда вдруг вновь появилось ощущение земли под ногами, холода в руках и ногах, голода в желудке и тепла на лице.

– Серега, не спи! Подкидывай, – толкнул меня в бок маленький и худющий парень. – Времени мало!

– Не спеши, Володь! – послышался мой, какой-то совершенно незнакомый хриплый голос. Я открыл глаза.

Прямо передо мной в немецкой каске теплился маленький костерок, к которому сидящие вокруг четыре человека протягивали руки, согревая их. Мои же руки начали вновь ломать сосновые ветки и подкидывать их в каску.

Впрочем, это были не мои руки. Пальцы на них – какие-то излишне длинные и узловатые – казалось, жили отдельно от меня. Я на мгновение остановился и оглядел ладони, но, вспомнив, что огонь может погаснуть, а сухих спичек осталось всего пара штук, вновь потянулся за ветками, на которых сидел. В валенках у меня забулькало. Воды там было, наверное, по самые щиколотки, и при каждом движении она неприятно обдавала пальцы ног. Голод в желудке давал о себе знать. Это было тем удивительнее, что буквально полчаса назад чувство сытости и внутреннего комфорта буквально окутывало меня всего.

Зачесалась спина. Влекомый инстинктом, потянулся туда, но грубый ватник не дал возможности почесать под лопаткой, и пальцы только слегка поскребли влажную, слегка обмерзшую ткань.

Подкинув в каску еще горсть веточек, украдкой осматриваюсь. Как я уже говорил, у костерка помимо меня сидели еще четверо – толстый сержант Сашка, маленький Володька Краснов, лейтенант Пендин и длинный как жердь младший сержант Васька Лозовой. Было странное ощущение. В медицине оно, по-моему, называется дежавю. Я хорошо знал этих совершенно незнакомых мне людей, и каждый из них был сейчас очень близким и дорогим для меня, хоть впервые я увидел их только пару минут назад. А Пендин, который командовал нами, так вообще вчера спас мою жизнь! Если бы он не заколол того австрияка (или чеха, кто их теперь разберет?), то мне точно настал бы капут. Вчера! Хотя вчера я и думать обо всем этом не думал и даже думать не мог…

В памяти неожиданно всплыл прошедший день… В памяти? Как же я смог вспомнить то, чего никогда не было в моей жизни? Но все картины его четко вставали перед глазами.

Судя по природе, была весна, и близился рассвет. Сейчас мы наконец-то пойдем, чтобы пробиться из этого надоевшего всем нам окружения. Чтобы оторваться от чехов и немцев, которые донимают нас уже какой день. Интересно, как там группа генерала? Смогли ли его вынести вчера из боя? Я хорошо помнил (словно сам участвовал во всем этом, хотя ведь это мой пациент… или как они его назвали – реципиент?.. участвовал), как вчера ранним утром на заре мы нарвались на немецкие пулеметы, потом из Горнева по нам ударили чехи с австрияками и разрезали группу на две части. После рукопашного, когда Пендин пырнул штыком того чеха, что метил заколоть меня, мы залегли у Собжи и открыли огонь во фланг, по их цепи, двигавшейся вдоль реки, прикрывая отход второй группы, которая выносила тяжело раненного генерала. Все уже распрощались с жизнью, когда немцы, видимо поняв, что Ефремова тут нет, прекратили атаки и поспешили за второй группой. После боя от нашего, и без того очень малочисленного батальона осталась лишь треть – чуть более сорока, по пять-семь человек во взводах при нескольких раненых командирах. Где-то там, на берегу Собжи, у убитого сержанта я и разжился своей десятизарядкой, вместо «манлихера», к которому закончились патроны.

Меня все время мучил вопрос: как там вторая группа? Утром и днем была стрельба у мельницы через Собжу, потом на поле у Тибейкино, потом где-то за Тарасовкой. Наша группа затемно успешно проскочила Нижнюю Тарасовку, к рассвету оставив ее за рекой, и медленно двигалась приречным оврагом к востоку. К вечеру мы вышли на грязную полевую дорожку, которая привела к деревне Кочки. Там в вечерней тишине слышались немецкая речь и гудение моторов грузовых машин. Уже в сумерках мы приблизились к реке и попытались переправиться по мосту, но Собжа с Дегтянкой разлились широко, и мост оказался полностью скрыт под водой. В темноте, без подготовки, да еще с бурным течением – по нему никак не перейти. И вот теперь мы ночуем в овраге недалеко от деревни, ждем, когда посланные бойцы с проводником установят границы моста и подготовят переправу.

Я размял мыщцы и почувствовал, что ощущаю себя как-то невероятно легко. Живот куда-то исчез, задница значительно уменьшилась. Да, надо бы мне похудеть и в моей реальной жизни! Худоба реципиента явно сказывается благополучно на нашем с ним здоровье… К костерку тихо приблизился какой-то военный в шапке-ушанке и длинной шинели. Пендин неслышно встал и о чем-то вполголоса переговорил с этим призраком, который так же тихо исчез в сгущавшейся мгле.

– Всем собраться. Сейчас выступаем. Мы в авангарде. Пересечем лесок и спустимся к Собже к мосту, где были вечером. Потом мы закрепимся на гребне, превратимся в арьергард и будем ждать, пока бойцы батальона переправятся и перенесут раненых. Наша очередь – последняя. Надо будет перейти мост следом за всеми и не дать немцам перебить всех на мосту. Все ясно?

Пендин говорил тихо и хрипло. Вчера он сорвал голос, когда дрались в рукопашной.

– Красноармеец Фролов, – Пендин обернулся ко мне, – к вам отдельная просьба. У вас десятизарядная винтовка. Образуйте головную походную заставу впереди в ста пятидесяти – двухстах метрах у дороги и, если немцы выйдут из деревни Кочки до окончания нашей переправы, откройте беглый огонь по ним во фланг, после чего бегите напрямки к мосту. Мы прикроем вас огнем. Находиться на позиции до сигнала к отходу. Сигнал – горящая ветка у дороги. Не прозевайте.

– Есть. – Я ответил коротко и даже помимо своей воли. Правда, мне очень хотелось поинтересоваться и замыслом, и планами боя. Но, произнеся слово «есть», я почему-то передумал что-то выяснять и только проверил свою винтовку, которую впервые держал в руках. Прежде не доводилось.

– Туши огонь!

Через пару минут мы уже шагали по весенней каше из грязи со снегом, ощущая хлюпающую в валенках талую воду, которая как поршнем насоса перегонялась ступней то вверх, то вниз. На дороге отделяюсь от своих и топаю вдоль грязного проселка по еще лежащему снегу на левой стороне. Вот тут, в двухстах шагах перед позицией взвода, в котором без меня оставалось только четверо, я и облюбовал себе позицию. Деревня Кочки лежала прямо передо мной и немного слева на горке. Дорога огибала тот взгорок, на котором я укрылся, и проходила впереди и справа на расстоянии примерно ста – ста пятидесяти метров, но позади меня она лежала всего в двадцати шагах. Хорошо. Открою огонь отсюда и – деру прямиком под горку. Надеюсь, что добегу до своих, пока меня не шлепнут. А там еще один взгорочек, а за ним – мост и наша последняя надежда уйти от преследования. Надо переобуться. Я стянул валенки, размотал мокрые портянки. На теле под рубахой у меня лежали запасные. Несмотря на то что я никогда в своей жизни не мотал их, руки сами сделали то, что требовалось. Натянув поверх чуть влажных, но согретых телом запасных портянок мокрые валенки, почувствовал себя лучше. Старые же портянки тщательно отжал и вновь затолкал под рубаху – пусть не высушить, так хоть немного согреть теплом своего тела на потом. Теперь – патроны. Переложил в карман своего ватника две обоймы и проверил наличие патрона в патроннике. Трассирующий. Хорош!

Кстати, винтовочка-то очень неплоха. Что бы там ни писали о «светке» [19] разные авторы, прикладистость у нее, судя по всему, очень неплохая, вес приемлемый, прицел толковый, вот разве что длина чуть великовата. Посмотрим, как бьет…

Наши, наверное, уже начали переправу. Я поглядел в сторону реки, а потом опять перевел взгляд на юго-запад – на Кочки, откуда теперь доносились какие-то новые звуки, но ничего тревожного в них пока еще не было. Слева на поле забормотал тетерев. Потом послышался раскат далекого винтовочного выстрела. Еще одного! Так… В темноте пулять? А смысл? Разве что кто-то кого-то пугает! Ну вот, опять тихо!

19

«Cветка» – фронтовое прозвище самозарядной винтовки Токарева (СВТ).

Я попробовал немного двинуть рукой. Получилось. Хотя кто это захотел пошевелиться: я сам или мой образ – реципиент? Как бы это проверить? Мысли скачут. Никак не могу разобраться в них. Вот это пожелание написать жене и сыну, наверное, от него, от реципиента, в которого я вселился, ведь у меня самого сына нет, только дочери. А вот сожаление, что ввязался в эту авантюру? – наверное, от меня самого. Интересно, когда меня убьют, что я почувствую? Будет боль или нет? А вдруг она будет нестерпимой? Ведь есть случаи, когда люди умирали только от болевого шока! Наверное, это очень больно!

Интересно, сколько сейчас времени? Думаю, что прошло уже с полчаса. Пора бы лейтенанту и напомнить о себе. Я оглянулся. У речки было по-прежнему темно и тихо. Наверное, еще переправляются.

Тетерева орали теперь уже втроем. Над головой с посвистом крыльев протянулись кряквы. С югов возвращаются. Если не знать, что идет война, то меня окружала подлинная идиллия, омрачаемая только неприятным ощущением мокрых ног. А в Кочках между тем появились новые звуки. Залаяла какая-то шавка, потом еще одна, и явственно донеслись гортанные выкрики. «Шухер начался», – промелькнуло в голове это не вполне привычное для меня слово. Я собрался с силами и на всякий случай оглянулся назад. Сигнала по-прежнему не было.