Река
Шрифт:
В каюту вошел невысокий черноволосый лейтенант. Остановившись у стола, вытянулся, точно стараясь стать выше ростом, и почтительно спросил!
– Сэр?
– Фарквард, наступление переносится на завтра.- И капитан Блэр положил обе руки на стол.
– Известите командиров кораблей и сухопутных частей. Срочно затребуйте из базы дивизион тральщиков. Это все.
Но Фарквард не уходил. С сомнением в глазах смотрел то на Штейнгеля, то на своего командующего и наконец решился:
– Получены известия от Десмонда. Прикажете доложить?
Блэр невесело усмехнулся:
– К вашему сведению,
Лейтенант Фарквард вынул из кармана записную книжку и осторожно откашлялся.
– Сам Десмонд тяжело ранен, но остался в живых. Сейчас находится на перевязочном пункте у верхней пристани. Батальону Леннокса удалось оцепить мятежников. Большая часть их перебита пулеметным огнем, около шестидесяти человек взято в плен, а две небольшие группы прорвались в лес.
Блэр встал из-за стола и несколько раз молча прошелся по каюте. Вся эта история с отрядом Десмонда окончательно вывела его из себя. Он остановился и щелкнул пальцами.
– Пьяные русские офицеры без штанов скачут на одной ножке по лагерю. Командир второй роты, какой-то Олсуфьев, чтобы не скучать, заставляет своих солдат всюду таскать за ним его пианино. Удивляюсь, как они не взбунтовались раньше... Тем не менее, Фарквард, пленных придется поставить по ранжиру и расстрелять каждого четвертого, а остальных отправить на базу.
– Есть, сэр!
– Беглецов преследовать всеми средствами. Прикажите Холлу выслать в погоню три аэроплана.
Штейнгель встал. Слишком много оскорбительного сказал Блэр о России и русских. Резко ему ответить? Нет, об этом и думать не приходилось. Но все-таки что-то сделать нужно было. Какой-нибудь решительный жест, чтобы хоть самому реабилитироваться.
– Разрешите мне участвовать в преследовании?
– Но представил, что пробирается через лес и болото под пулями и в грязи, и быстро добавил: - На одном из аэропланов.
Капитан Блэр взглянул сквозь него на противоположную стену.
– Пожалуйста, если только Холл вас возьмет... Кстати, Фарквард, пришлите его ко мне. Надо будет чем-нибудь отвлечь внимание красных от того, что у нас делается... Я больше никого из вас не задерживаю.
Штейнгель поклонился, вышел вслед за Фарквардом и поднялся на верхнюю палубу. Теперь ему нужно было дождаться прибытия начальника воздушного отряда коммандера Холла.
Всего лишь год назад он и Малиничев сидели в Питере, и оба собирались на Север, только Малиничев почему-то опоздал. В ту весну много играли в покер и в девятку, а теперь брутовский рубль Малиничева достался ему: он сказал Дальрою, что эта кредитка не имеет никакой цены, и попросил разрешения взять ее на память.
Верил ли он в то, что брутовские рубли приносят счастье? Пожалуй, нет, но все-таки с удовольствием ощущал лежавшую в жилетном кармане бумажку.
С берега доносился редкий колокольный звон и одиночные винтовочные выстрелы. По-видимому, было воскресенье, и гнусная история с отрядом Десмонда подходила к концу. Когда-нибудь окончится и весь всероссийский мятеж. Всех, кого надо, поставят по ранжиру, перестреляют
каждого четвертого, и тогда можно будет жить.13
В четыре часа утра, при смене вахты на канонерской лодке "Уборевич", новый вахтенный обнаружил исчезновение катера. По положению, отправился с докладом к командиру корабля, но Малиничева, конечно, не нашел.
Через пять минут об этом было доложено начальнику дивизиона Бахметьеву. Докладывавшие пришли с винтовками, и один из них, старшина-рулевой Слепень, сказал:
– Одевайтесь!
В его руках горел ослепительно яркий аккумуляторный фонарь, и спросонья Бахметьев ничего не соображал.
Когда же наконец понял, в чем дело, похолодел и невольно натянул на себя одеяло.
– Одевайтесь, вам говорят!
– решительно повторил Слепень, тот самый Слепень, который всегда был самым дисциплинированным из всех моряков "Командарма".
Теперь он стоял с винтовкой и фонарем. Почему? И почему другие тоже были вооружены? Арестовать его пришли, что ли? Сплошная нелепица, а комиссар Ярошенко с заражением крови лежал на "Ильиче" и не мог помочь.
Однако раздумывать было некогда, и Бахметьев выскочил из койки. Стал одеваться, как по боевой тревоге, но вдруг подумал, что его поспешность может показаться трусостью, и выпрямился.
– Опустите ваш дурацкий фонарь. Мне нужно найти ботинки.
Слепень быстро исполнил приказание. Теперь следовало окончательно овладеть положением:
– Зачем здесь столько народу? Лишним выйти!
– Ладно, - и Слепень прямо в лицо Бахметьеву блеснул фонарем, - все вместе выйдем.
Это было уже совсем плохо, и оставалось только сделать вид, что ничего не замечаешь. Бахметьев наскоро зашнуровал ботинки, взял со стены фуражку и двинулся к двери.
– Мне нужно в штаб.
– Туда и идем, - коротко ответил Слепень.
Бахметьев шел, стараясь не думать о том, что идет под конвоем, не вспоминать о Малиничеве, не гадать о будущем. Шел и, чтобы отвлечься, считал шаги, но это не помогало.
Туман наплывал липкими волнами. Он перехватывал горло, качался в глазах, и от него кружилась голова. Казалось, что он никогда не кончится, что вся жизнь будет вот такой же мутной и непонятной.
– Сюда, - сказал Слепень и взял Бахметьева под руку.
– Спускаться надо.
Это было унизительно, но Бахметьев не сопротивлялся. Он чувствовал себя вещью, которую можно брать руками и вести куда угодно. Он был не человеком, а арестованным.
Впереди заблестел тусклый огонь у трапа "Ильича". По сходне поднялись на палубу, потом коридором направились прямо к каюте командующего флотилией. Слепень распахнул дверь, шагнул вперед и через плечо по" казал на Бахметьева:
– Привели!
Плетнев в расстегнутой кожаной тужурке сидел за столом. Он непонимающими глазами посмотрел на вошедших, взъерошил волосы и провел рукой по подбородку.
– Привели?
– Наклонился к сидевшему против него Лобачевскому и спросил: Мины-то погружены? Лобачевский пожал плечами:
– Еще со вчерашнего утра. Я вам докладывал.
– Товарищ командующий!
– И Слепень сделал еще один шаг вперед.
– Мы его привели.
Только теперь Плетнев увидел белое лицо Бахметьева и винтовки в руках моряков.