Реки не умирают. Возраст земли

Кажется, совсем недавно Зауралье было краем непуганых птиц: на его озерах находили себе приют красавцы-лебеди, а гусям и уткам счета не велось. Недавно и все его пригорки заселяли байбаки, похожие на малых медвежат. Веками лежала нетронутой первозданная степь, одни натруженные рубцы старых верблюжьих троп напоминали о бухарских караванах средневековья.

Но после Отечественной войны, которая оставила длинные очереди за хлебом, сюда, в Зауралье, явились люди на машинах. Много людей, много машин. Под горячую руку они размахнулись, может быть, слишком. Однако с той поры пшеничный баланс России заметно выровнялся, и любители порассуждать о том, что не стоило бы так широко наступать на целину, уже не прочь в урожайный год громко заявить — «и мы пахали».

Марат всю дорогу любовался степью, охваченной буйным разливом молодых хлебов. Нежные зеленые краски сгущались на горизонте в полуденную текучую синеву, что размывала добела закраины неба. Травянистые балки то набегали друг на друга, как морской накат под свежим ветром, то изглаживались и затихали на добрый десяток километров. Вешние воды давно схлынули, родниковые ручьи едва струились по галечному дну оврагов, и вечно временные мостики оказались теперь ненужными — грузовики шли напрямую, по торному следу тракторов. Совхозные усадьбы попадались сначала редко, но потом их число удвоилось: то возникали над восточными холмами миражные видения.

Чем дальше на восток, тем чаще ковыльные кулиги на косогорах. Ковыль жгуче серебрился под июньским солнцем, невозможно было смотреть на него подолгу. И озера, окаймленные сочным камышом, зеркально отсвечивали бликами. Чем дальше на восток, тем больше в небе парящих беркутов. Они с утра до вечера описывают круг за кругом, точно никак не могут приземлиться на своих полевых «аэродромах». Отчего бы? Погода летная. Даже березовые колки не шелестят лакированной листвой. Их тоже все больше, веселых, тенистых колков. Казалось, они вдоволь набегались утром по степи и сейчас решили переждать, пока не спадет самый зной.

Так можно странствовать день, второй, третий, и кажется, не будет конца великолепной тургайской стороне. Благо степные летники наезжены до глянца, лучше всякого асфальта, тем более подплавленного в эту пору. «Газик» идет словно по автостраде, лишь слегка покачивает на поворотах. Сладкая дрема начинает одолевать. Спутник Марата, Алексей Алексеевич Ходоковский, и не противился дорожной дреме, откинувшись на спинку переднего сиденья. А Марат храбрился, ему тут все в диковинку, и он старается ничего не пропустить мимо глаз.

Тобол как-то внезапно сверкнул из-за ближнего холма острым выгнутым клинком.

— Приехали, — объявил Алексей Алексеевич.

— Как, разве вы не спите? — улыбнулся Марат.

— Я и во сне вижу эти места.

Марат улыбнулся, поглядывая на Ходоковского. Тот молодо приосанился и велел шоферу из студентов ехать на облюбованное местечко.

— На сегодня хватит. Полтысячи километров отмахали. Здесь переночуем, отдохнем, а завтра дальше. Согласны, Марат Борисович?

— Вы, наверное, устали?

— Я-то сызмалу в дороге. Вы меня одергивайте, если вам станет невмоготу.

Марат весь одеревенел от такой поездки без привалов, с одной короткой остановкой в Орске. Ну и крепкий мужик профессор Ходоковский, ничего не скажешь. Добивает седьмой десяток лет, а мотается по степи наравне со студентами. Сухощав, жилист, энергичен. Глубокие морщины на профессорском челе и лысинка не в счет, когда в глазах этакая прицельная лукавость.

Машина остановилась на берегу Тобола. Он тут, в самом верховье, то и дело спотыкался в омутах. Долог его прихотливый путь до Иртыша, который уведет еще дальше — в Обь. И не знает, не ведает Тобол, что люди решили взять у всех трех рек хотя бы малую часть их буйного стока и повернуть на юг.

Марат подумал, что, окажись он на тобольском берегу сразу после окончания института, ни за что бы не поверил в реальность такого замысла. Понадобились годы, чтобы заново переоценить речные ценности, к тому же накопить силенки для такой работы, которая потребует куда больше средств, техники, времени, чем даже строительство енисейского каскада.

Алексей Алексеевич подошел к Марату, махнул рукой на юг.

— Отсель грозить мы будем суховеям!.. Что, не верится?

— Нет, почему?

— Знаю, вы привыкли работать на виду у всех. А в Тургайской степи мы с вами, можно сказать, подпольщики.

— Лиха беда — начало.

— Если уж не я, вы-то наверняка увидите счастливый финиш. Это дело не по плечу одному поколению. Я говорю о всей проблеме.

— Завидую вашей энергии.

— Давайте обходиться без дамских комплиментов. Ни к чему они в моем возрасте.

— Больше не. стану завидовать, Алексей Алексеевич!.. Я вот сейчас стоял и думал, а согласятся ли в Москве на ответвление канала на Урал.

— Во многом от нас зависит, от нашего технического обоснования. Докажем с цифрами в руках, и москвичи никуда не денутся.

— Успеем ли?

— Надобно успеть, хотя времени у нас в обрез. Через год-два государственная экспертная комиссия рассмотрит первую очередь, а там уже, в восьмидесятые годы, должен быть готов общий проект.

— Заманчиво все это.

— Не жалеете, что ушли из Гидропроекта? Как-никак, обжитое поле деятельности, ну, и слава, ордена.

— Что касается орденов, то, верно, мы здесь их не скоро заработаем.

— А вы реалист, хотя и романтик! — посмеивался Ходоковский.

— Стало быть, Южный Урал пока не учитывается в Москве... Не везет ему. Волжский канал, обходит его на юго-западе, Сибирский канал может обойти на северо-востоке. Не очень справедливо получается. Для неосвоенных полупустынь ничего не жалко, а для таких плодороднейших земель денег, выходит, все не хватает.

— У каждого своя колокольня. В прошлом году я побывал в Алма-Ате. У них свой резон: говорят, что на Южном Урале выпадают хоть какие-то осадки, чего нельзя сказать о Приаралье, которое всевышний обидел начисто.

— Позвольте, Алексей Алексеевич, но если, как вы предлагаете, оросить до миллиона гектаров в нашей области, то она сможет в любую засуху обеспечить хлебом добрый десяток индустриальных областей.

— Вроде бы так.

— Помните ее рекорд — шесть миллионов тонн зерна? Это без малого половина того, что сдает вся Украина. А с помощью сибирской воды только одна наша область станет производить восемь-девять миллионов тонн товарного хлеба. В целом же Приуралье, копившее плодородие веками, способно дать и все двадцать миллионов тонн! Больше миллиарда пудов!