Реки не умирают. Возраст земли

— У нас полное согласие.

— Он геолог?

— В противном случае мы бы, конечно, разминулись. У геологов, как и у актеров, семьи должны строиться по профессиональному признаку.

— Любопытно. Однако он, видимо, испытывает некоторую неловкость от вашей славы?

— Что вы! Без него, рядового разведчика, я вряд ли чего-нибудь добилась.

— Можно только позавидовать такой семье. Согласитесь?

— Мы отвлеклись, Павла Прокофьевна. — Сольцева встала и прошлась по комнате. — Вы спрашиваете, почему я осталась в Березовке, хотя могла бы уехать куда угодно. Ну так и быть, расскажу вам кое-что.

Павла хотела достать блокнот из сумки, но раздумала: сколько самого сокровенного утаивается при виде корреспондентского блокнота.

Настасья Сольцева принадлежала к тому поколению, деятельная жизнь которого берет свое начало в предгорьях Отечественной войны. Если бы не война, то зеленому подлеску еще расти да расти. Однако пришла беда, и подлесок принял на себя громовой удар наравне со всеми. Юная девушка добровольно отправилась на фронт: была разведчицей, потом радисткой у войсковых разведчиков. Всего хватила вдоволь. А к концу войны так искусно работала на ключе, что уже сама терпеливо обучала «астраханских килечек», как прозвали совсем молоденьких девчонок, прибывших на войну с далекой Волги. Эти «астраханские килечки» и подвели ее в канун победы. В ночь на восьмое мая она поймала передачу на польском языке: речь шла о капитуляции Германии. На радостях поделилась с ученицами. А утром новость облетела всю часть, хотя вокруг продолжались тяжелые бои. Ее вызвал к себе майор, командир разведчиков, и обвинил в разглашении тайны, в деморализации солдат и даже пригрозил военным трибуналом. Она не оправдывалась. Она просила только об одном, что если ей полагается расстрел, то пусть ее расстреляют уже после победы. (Теперь смешно вспоминать об этом.) Но восьмого мая о капитуляции Германии узнал весь фронт, и тогда суровый майор, конечно, простил ее. Великодушная победа прощала и не такие грехи в тот добрый день и час, когда умолкли пушки.

Четверть века прошла с тех пор, но нет-нет да и встанут перед глазами последние дни войны. Геологу-разведчику тоже полагается хранить в тайне свою радость до поры до времени... Сколько было взято на Березовском месторождении ураганных проб с содержанием меди до двадцати процентов! Казалось, что напали на редкое сокровище. Но она не торопилась с выводами, целыми днями пропадая на буровых. Над ней посмеивались, как над Фомой неверующим. По ночам она сама обсчитывала запасы второй залежи — все в порядке: медь есть, меди очень много. Но и рисковала иногда. Как-то начала бурить по соседству с одной залежью и долго не могла добраться до руды. Высокое начальство распорядилось прекратить работы, а расходы отнести за счет виновного. Не остановилась ни перед чем и вскоре доказала, что игра стоила свеч.

Уже строился комбинат, а Настасья Сольцева все искала и искала медь на севере и на юге от главных залежей. Постепенно добралась до Ярска. Установила, что р у д е ш к а с двухпроцентным содержанием меди уходит и под Ярский никелькомбинат, и под Яшмовую гору в окрестностях города. Может быть, сам город стоит на меди. Но бурить на улицах не станешь, да и ярская руда ни в какое сравнение не шла с березовской — не руда, а именно р у д е ш к а.

Потом, когда шум вокруг богатых залежей поутих, геологи потянулись кто куда. Ее, Сольцеву, тоже звали во все концы. Она медлила: не хотелось покидать Березовку, тем более, что здесь организовали тематическую группу. Постепенно увлеклась изучением закономерностей рудообразования. Может, кому-то пригодится.

Вот так и пролетели целых два десятилетия в Березовке. Но знает она ее все еще приблизительно: что ни шлиф, то что-то любопытное, не встречавшееся ранее. Это ведь только кажется, что все тут давным-давно разведано. Какой-нибудь посторонний человек увидит огромные карьеры, похожие на кратеры вулканов, и подумает, что геологи свое дело сделали. Однако на глубине нескольких сотен метров обнаружены колчеданные хвосты, которые р а с п у ш и л и с ь на восток от рудных тел. И кто знает, какие еще сюрпризы ждут разведчиков, если копнуть поглубже. Вот почему она, Настасья Сольцева, и не хочет уезжать отсюда.

Бывают ли у нее пустые дни? Конечно, бывают. Иной раз настроение падает, что называется, до нуля. Мысль об отъезде начинает беспокоить, как наволочь осенняя. Тогда она спускается в шахту, долго ходит там, присматриваясь к людям, к зелено-золотистым глыбам колчедана, которые смутно виделись еще на буровых, когда она держала в руках кусочки дорогого керна. И больше ничего не нужно ей, столько лет мечтавшей о подземном царстве меди. И новыми надеждами полнится душа.

Павла была довольна, что вызвала Сольцеву на откровенный разговор. Женщина оказалась очень подвижной, словоохотливой, не то что в первые минуты их натянутой встречи. Ходила по комнате и говорила, не ожидая никаких вопросов. Изредка останавливалась у двери и, вспомнив что-то, продолжала повесть о своей жизни. Она разволновалась, похорошела, ее карие глаза светились молодо. Павла без труда представила себе сейчас юную Настеньку-разведчицу, бедовую дивчину, от которой все солдаты, наверное, были без ума.

Неожиданно Сольцева замолчала, села за стол и по привычке придвинула к себе забытый микроскоп.

— А что теперь делает ваша экспедиция? — поинтересовалась Павла.

— Играет в домино.

— То есть?

— В прямом смысле играет в своем поселке. Я не преувеличиваю.

И она опять встала, подошла к филенчатой двери, слегка привалилась к ней.

— План березовского участка составляет львиную долю всего плана экспедиции. Ну, что же им, скажите на милость, делать, как не забивать «козла»? Приедет кто-нибудь, посмотрит и уедет. Живут прошлой славой Березовки. Живут припеваючи, в квартирах со всеми удобствами, с газом. У нас каждый работяга на учете, а там у них на базе пруд пруди скучающими инженерами. Я таких геологов не понимаю и не признаю. Выдумывают всякие бумажки, делают вид, что по горло заняты, но мы-то видим, чем они занимаются.

— Странно, — сказала Павла. — Не понимаю, куда же смотрит геологическое управление?

— В сторону газового вала. Газ — их премьера. А медь, что ж, медь открыта, еще до организации управления.

— Вы думаете, что товарищи из управления равнодушны к Березовке? Я сомневаюсь.

— Ах, Павла Прокофьевна, Павла Прокофьевна, вы плохо знаете геологов. Они же артисты.

— То есть?

— Уж очень к славе чувствительны.

— Согласитесь, что славу любят все.

— Геологи больше всех. Может, потому, что скитаются в глуши, где нет иных житейских благ и радостей, кроме редких встреч со славой. Она же, как известно, не в меру капризная особа. Вот тут и завязывается игра самолюбий. Я это испытала на себе, когда оказалась в числе лауреатов.

— Кстати, вы знакомы с Леонтием Ивановичем Каменицким?

— Мимолетно.

— Почему мимолетно, если вам вместе с ним присудили премию?

— Каменицкий еще до войны начинал разведку около Березовки, но не успел добраться до руды. А мы узнали об этом лишь тогда, когда врезались в медный колчедан. Старик, конечно, не виноват. Виновата наша разобщенность. В работе геологов должна быть преемственность, а у нас этот принцип нарушается.

— Как вы считаете, верно ли поступили, что и Каменицкого причислили к вашей группе первооткрывателей?

— Да, верно. Хотя завистников у него было много. Он здесь бурил самым первым, а кое-кто из нас возомнил себя Колумбом южноуральской меди. Геолог должен знать и уважать своих предшественников.

— И последний вопрос, Настасья Дмитриевна. Как вы относитесь к новому главному геологу управления, Каменицкому-младшему?

— Я его совсем не знаю. Заезжал как-то раз. Слыхала, что работал на Таймыре, на Кубе. Все странствовал. А я, как ни парадоксально, люблю геологов оседлых: открыл богатое месторождение — посвяти ему жизнь.

Павлу задели такие рассуждения, но она смолчала, придерживаясь золотого правила: никогда не спорь с тем, у кого берешь интервью, иначе не узнаешь ничего дельного.

Они проговорили больше двух часов, и Павла неохотно поднялась.

Вышли на крылечко. Уже разведрилось. Летний день обещал быть жарким. Небо сделалось высоким, чистым, как всегда после ночного благодатного дождя. Павла неторопливо огляделась, чтобы запомнить эту саманную Березовку. Хозяйка тут же перехватила ее взгляд.