Ректор для попаданки

Возможно, и мои мысли были несколько эгоистичны, но будь Риелла хорошей матерью и не брось своего ребёнка ничего не соображающему отцу, меня бы загрызла собственная совесть. А так...

Эдмонд снова вздохнул, прекращая тщетные попытки достучаться до эгоистичной матери.

— Я не знаю, чем помочь дочери, — ректор развёл руками и опустил голову. От былых бабочек в животе не осталось ни следа, но теперь мне хотелось стать львицей и зубами выгрызть счастье для этого мужчины и ни в чём не повинной малышки, застрявшей в теле котёнка.

— Возможно я смогу, — тихо сказала я и тут же добавила, поймав недоверчивый взгляд ректора. — Книги. Если в вашей библиотеке есть книги об оборотничестве, я смогу помочь Снежианне вернуть человеческий облик.

На дне тёмных глаз зажёгся робкий огонёк надежды, который ректор, по обыкновению, тут же поспешил замаскировать и спрятать.

— Сомневаюсь. Дело в том, что здесь нужна информация не об оборотничестве в общих чертах. Моя дочь принадлежит к вымирающему виду, о котором данных и в былые времена было преступно мало. Риелла — последняя в роде Диких белых кошек. Точнее, она и моя дочь — последние представители этих оборотней.

— Да уж, — проворчала я себе под нос. — Ну... Я переверну библиотеку вверх дном, но постараюсь помочь Снежианне. А если потребуется, разыщу все библиотеки вашего мира и перечитаю все книги! Девочка не должна страдать из-за эгоизма и безответственности своей ма... тери.

Хотелось бы мне называть вещи своими именами, но я всё ещё не знала отношения Эдмонда к своей жене, а потому приходилось подыскивать нейтральные выражения. Хотя видит бог, я бы сказала совсем иначе!

Эдмонд взял меня за руки и заглянул в мои глаза так проникновенно, что мне стало неуютно.

— Если вам удастся... если ты сможешь помочь Снежианне, я сделаю что угодно для тебя. Любую просьбу, любое желание! Снежианна для меня — всё.

Я кивнула, сглотнув образовавшийся в горле тяжёлый ком. Вот и как мне теперь подвести этого человека? Да никак. В лепёшку расшибусь, но найду выход!

Ох, мало мне спасения всего мира, нужно помочь всем вокруг! А ведь никогда не страдала приступами альтруизма!

— Только... — начал было Эдмонд и осёкся.

— Что? — спросила я ректора и наклонила голову, разглядывая напряжённое лицо мужчины.

— Только одного не пойму, — всё же сказал он. — Зачем это всё тебе? К чему все эти слова про помощь Снежианне, ведь она для тебя — чужой человек.

— Не чужая, — тихо ответила я. — Я люблю её как родную.

Сказала и поняла, что ни на грамм не солгала. За эти дни я узнала столько нового, поверила в совершенно безумные вещи и поняла, что к белому котёнку, оказавшемуся несчастной девочкой, которую бросила родная мать, я испытываю совершенно определённые чувства. Я бы очень хотела стать для малышки той, которая сможет заполнить опустевшее сердечко девочки любовью и материнской заботой. Ведь мать — это не та, кто родила (хотя я не говорю про всех), мать — та, кто воспитала, кто была рядом, когда резались первые зубки, кто не спала ночами, переживая первые колики и простуды ребёнка. Та, для кого благополучие своего дитя выше и главнее собственного.

 А Риелла показала, что эти чувства ей неведомы.

А раз место вакантно, то почему бы не стать той, кто подарит Снежке теплоту материнского сердца?

— Поздно уже, — вдруг сказал Эдмонд, и моё настроение сразу же угасло. Да, вечер, скоро ночь, пора баиньки, чтобы с завтрашнего дня продолжить разгребать Авгиевы конюшни. То есть, упс, библиотеку.

Но как же не хочется покидать ректора! После того, что случилось, после этого откровенного разговора, после обнажившихся — пусть даже и на несколько мгновений! — сердечных ран мне хотелось остаться и говорить с Эдмондом. Пить чай в его обществе, ужинать, смотреть в тёмные глаза...

— Детское время, — пробормотала я, пряча разочарование.

Ректор прищурился:

— Я проголодался. Не желаешь ли, Алёна, разделить со мной и Снежианной ужин... — он запнулся, но мужественно продолжил: — в моих покоях?

Я молчала, сражённая наповал таким приглашением. Мать моя женщина, он решился впустить меня в свою жизнь? Пусть даже на краткий момент, но разделить еду! Это просто чудо какое-то! И вместе с его драгоценной Снежкой!

Была бы я слабее нервами — точно грохнулась бы в обморок, но с нервами у меня всегда был полный порядок. Я только улыбнулась и ответила:

— С превеликим удовольствием!

Без лишних слов Эдмонд нарисовал рукой круг портала и шмыгнул в него, словно нашкодивший мальчишка. С усмешкой я прошла вслед за ректором в его личную гостиную.

Снежка играла с клубком ниток на диване. При виде отца она замерла на спине, клубок зажат между всеми четырьмя лапками, выражение мордочки настороженно-виноватое. Потом она попыталась избавиться от игрушки как бы невзначай. Но не получилось. Коготки прочно увязли в клубке. Снежка затрепыхалась, паникуя, а Эдмонд открыл рот, закрыл его и только вздохнул:

— Вот, что я говорил... Она совершенно не хочет играть с развивающими игрушками, подавай ей нитки и блестяшки на шнурке...

Я присела рядом с жалобно пискнувшей Снежкой и принялась аккуратно выпутывать коготки из плотных вязких ниток. Сказала мягко:

— Ну, это же котёнок... То есть, ребёнок! Кстати, сколько ей лет в переводе на человеческий возраст?

— Пять лет, — Эдмонд подошёл к коммуникатору, прикреплённому к стене над небольшим столиком, и подержал руку на медной табличке, усердно думая о чём-то. Снежка протестующе мяукнула. Эдмонд фыркнул и ответил ей: — Нет, тебе не шесть лет, а пять, Снежианна!

Последний коготок был освобождён, и Снежка резво вскарабкалась по мне, обняла лапками шею и принялась тереться мордочкой о моё лицо. Меня чуть не разорвало изнутри от умиления и нахлынувшей любви к этой маленькой девочке, запертой в теле котёнка, но я собрала себя обратно по кусочкам и ошмёточкам, обняла Снежку и принялась её гладить по всему крохотному тельцу.

Эдмонд как-то странно молчал, глядя на нас, потом отвернулся и сказал:

— Ужин сервируют через несколько минут, пойду переоденусь. Извините.

И вышел.

Судя по тону, вышел смахнуть скупую мужскую слезу. Господи, неужели этот мужчина способен на чувства?

 Глава 11. Поиски и происки

— Осторожнее! — крикнула я вниз, едва удержав равновесие на высокой лестнице. Внизу, на расстоянии целой вечности до пола, меня страховала мерзкая девица Валлей, которую мне навязали само провидение.

Я не хотела открывать студентке свои способности по общению с книгами, а потому приходилось работать по-старинке. А именно, — лесенка, глазки и ручки.