Реквием для зверя

Но Даяна даже и не думает отвечать. Не думает ни спорить, ни перечить. Вместо этого она делает шаг к стоящему напротив меня дивану, кидает на него свою маленькую сумочку и неспешно вышагивает к барной стойке.

Я наблюдаю за тем, с каким безразличием она начинает хозяйничать среди бутылок, и у меня внутри начинается настоящий ураган, потому что я совершенно ничего не понимаю. Какого хера, мать вашу, происходит?!

Это проигрыш? Она сдалась? Отдала себя на милость победителя или же они с отцом затеяли очередное представление о том, как сильно он обо мне беспокоится?

— Шлюх, подобных тебе, не любят, малышка. Ими пользуются, а когда надоест, просто берут и выкидывают как ненужную вещь, — жалю её всё сильнеё и сильней. — Сначала тобой попользовался мой папочка. Откусил самый лакомый кусочек и без каких-либо угрызений совести подложил под меня, а затем снова забрал, чтобы как следует распробовать.

Я стараюсь выбить у неё почву из-под ног! Стараюсь надавить на самую болезненную точку, чтобы увидеть в её глазах хоть какие-то эмоции. Ненависть. Злость. Обиду. Боль.

«Ну же, Даяна! Дай хоть что-нибудь, за что бы я смог ухватиться!» — вопит мой внутренний голос.

Мне нужно найти в ней хоть одну слабую сторону. Определить брешь в столь безупречной защите. Понять, где именно начинается и где заканчивается её блеф, чтобы знать, за какие именно ниточки потянуть!

Но ничего не получается. Даяна наполняет первый бокал и сразу же его опустошает. Слегка кривится, выдыхает, вытягивает из распущенных волос небольшую заколку и на этот раз кидает в него несколько кубиков льда, прежде чем снова наполнить виски. Тонкие пальцы обхватывают широкий тумблер, и она с непринуждённостью простой официантки идёт ко мне, протягивая такую нужную выпивку.

— Что у тебя с руками? — смотрит Даяна на мои зарубцованные раны, и блестящие ониксы начинают прожигать во мне огромную чёрную дыру.

Как символично, что при первой же нашей встрече она заставляет меня вспомнить день своего ухода. День, когда я разгромил всё, что только попадалось мне под руку, только бы выкинуть из головы свою жестокую Иезавель*. Единственную женщину, которая сумела отравить всю мою жизнь.

— Не твоё дело, паскуда, — принимаю бокал дрожащей рукой и одним махом проглатываю прохладный алкоголь.

Нужно как можно быстрей успокоить вышедшее из-под контроля тело, потому что скоро я уже не смогу скрыть от Даяны пробивающие меня судороги! Нужно заглушить свой внутренний голос и тот невыносимый скул, с которым всё моё естество требует послать к чертям свои проклятые предрассудки и кинуться к этой женщине, сжимая в своих объятиях.

Никогда бы не подумал, что желание обладать Даяной может оказаться настолько сильным, что я буквально почувствую, как медленно умираю, как у меня под ногами разверзается почва и из её огромной огненной расщелины ко мне тянутся десятки жалких, обезличенных душ, как они начинают хвататься за края моих брюк, а от них, скользящих по ногам, костяшкам становится так холодно, что изо рта начинает идти пар.

Эти мерзкие твари тянут меня в самую глубокую бездну Тартара, а я, как последний безумец, всё ещё пытаюсь этому сопротивляться. Хватаюсь за следящий за мной взгляд и ползу обратно, потому что не могу позволить себе сдохнуть до тех пор, пока не поцелую эту бессердечную дрянь! Не схвачу эту проклятую стерву и не выдавлю из неё сожаление о содеянном!

_____________________________________________________________________________________

*Хорея — синдром, характеризующийся беспорядочными, отрывистыми, нерегулярными движениями, сходными с нормальными мимическими движениями и жестами.

*Иезавель — дочь царя Ефваала, которая унаследовала от него деспотическое высокомерие, непреклонную настойчивость, кровожадную жестокость и более всего фанатическую преданность культу Астарты, жрецом которой некогда был её отец. Любое ослушание каралось смертной казнью. Еврейская религия была на волоске от краха, когда Иезавель находилась на престоле.

*Тартар — глубочайшая бездна, находящаяся под царством Аида.

ДАЯНА 1

— Говори, зачем пришла? — тянется Джеймс за сигаретой и практически шипит каждое слово, смотря на меня исподлобья своими волчьими глазами.

В них столько всего намешано: злость, боль, ненависть, негодование. Я тону в его чувствах, совершенно неспособная понять, о чём именно он сейчас думает. Захлёбываюсь оттого, в какую ужасную химеру его превратила…

Кажется, что в тело Джеймса забралось невидимое чудовище. Худощавый монстр, который снова и снова высасывает из него все соки. Сводит с ума и заставляет страдать от собственного безумия.

Мне больно видеть его таким. Больно осознавать, что именно я открыла те самые врата, через которые пробралась эта мерзкая тварь, но я всё равно продолжаю изображать безразличие. Безразличие, которое превращается в ту самую буферную зону, которая снова и снова поглощает его нескончаемую ярость, позволяя нам говорить без лишних оскорблений.

— Неужели теперь ты и моему папочке надоела? Или, может быть, он всё-таки решил сдаться и обменять тебя на моё молчание?

— Николас очень любит тебе, Джеймс, и очень сильно о тебе беспокоится…

— Заткнись! — не сдерживается Джей, и меня практически сносит ударной волной его животного бешенства.

Я ощущаю исходящую от него энергетику каждой своей клеточкой. Она такая чёрная и такая ядовитая, что дышать становится сложно. Я втягиваю в себя раскалённые искры его ненависти и практически чувствую, как они прожигают мои лёгкие.

— Прекрати корчить из себя мою заботливую мачеху, Даяна, или клянусь богом, что сейчас же уложу тебя на диван и раз и навсегда вытрахаю из твоей головы любые подобные мысли!

И это не простая угроза. Я смотрю в сверкающие голубые глаза и прекрасно понимаю, что сейчас Джеймс в той самой кондиции, когда его терпение совсем не то, что можно испытывать на прочность. Он словно бьющаяся о прутья клетки разъяренная пантера, которую только что ударили током.

Я знаю, что снаружи меня караулят люди Николаса. Знаю, что они обязательно ворвутся сюда по истечении установленного срока. Но я вытянула из волос жучок и потому не смогу позвать их, если Джей на самом деле решит распустить руки.

— Мне нужно, чтобы ты лёг в больницу, — проглатываю свой страх и присаживаюсь на мягкое быльце, потому что подкашивающиеся ноги практически лишают меня равновесия. — У тебя проблемы со здоровьем, и их нужно решать.

— Да неужели? — хмыкает Джеймс и достаёт ещё одну сигарету. — Единственное, что тебе нужно, так это загнать меня в могилу для того, чтобы вернуть свою мамочку.

— Можешь не верить, но мне не нужна твоя смерть… — договариваю последнее слово и уже жалею об этом, потому что его взгляд становится таким же беззащитным, как у выброшенного на улицу щенка.