Реквием в Брансвик-гарденс

– Вы не будете даже пытаться сделать это! – объявил его шеф, стоя спиной к окну, из которого истекал серый свет, изгнавший всякие краски из комнаты. – Чудовищное предложение! – Он был в таком гневе, что не мог устоять на месте; даже губы у него побелели. – Нельзя защитить ложью веру, основанную на чести… Нельзя подменять неправдой покорность слову закона!

Помощник комиссара начал расхаживать по кабинету:

– Сострадание, конечно, превыше всех добродетелей, однако оно не позволяет нам обманом обелять виновного и покрывать грех. Подобные поступки разрушают ту самую скалу, на которой покоится все на свете. Прощение следует за раскаянием, но не предшествует ему.

Питт не прерывал его.

Корнуоллиса просто дергало, плечи его были напряжены, кулаки стиснуты, а на костяшках пальцев блестела напряженная кожа:

– A ведь он даже не подумал о том, что Парментер может оказаться невиновным… Это вполне возможно, окончательных улик нет, да и сам он отрицает свою вину. – Повернувшись, шеф снова направился к окну и проговорил, не отводя глаз от Питта: – Смизерс не имел права делать выводы без достаточных на то доказательств. Если мы откажем Парментеру в судебном рассмотрении его дела, даже если он сам захочет этого, то будем виновны в жуткой несправедливости… непростительной несправедливости, ибо на нас лежит ответственность за соблюдение и исполнение закона. Если мы не сумеем сделать этого, кто будет надеяться на закон?

Он посмотрел на Питта едва ли не с вызовом, хотя произносил эти слова его собственный гнев.

– Итак, мне приказано продолжать расследование? – уточнил суперинтендант.

– Разве вы отказывались от дела? – удивился Корнуоллис.

Его подчиненный улыбнулся:

– Нет, не отказывался, однако я ведь мог и не сообщать вам об этом новом факте… в том случае, если это поставило бы вас в затруднительное положение.

– Благодарю за такт, – ответил Джон с тенью улыбки. – Однако я не ищу защиты от собственной ответственности и потому приказываю вам сделать все возможное, чтобы установить истину… святую истину о том, что произошло в Брансвик-гарденс. Если вы считаете уместным, могу предоставить вам этот приказ в письменном виде.

Дождь за окном стих.

– Спасибо, однако я считаю это как раз неуместным, – ответил Томас. Он хотел проявить такт, но его начальник подчас не понимал необходимости тонкой игры.

– Отрезок прямой не всегда бывает кратчайшим расстоянием между двумя точками, – добавил суперинтендант.

В глазах Корнуоллиса вспыхнула искорка понимания, однако его гнев на Смизерса был еще слишком горяч и не позволял ему расслабиться.

– Идите любым путем, который сочтете нужным, – проговорил он. – Но добейтесь результата! Вам все понятно?

Питт малость подобрался:

– Да, сэр. Буду докладывать вам, как только узнаю что-то определенное.

– Исполняйте. – Помощник комиссара набрал в грудь воздуха, словно бы намереваясь что-то сказать, но передумал и лишь пожелал Томасу удачи.

Получить новые показания было практически невозможно. Питт не мог представить себе, каким образом можно узнать, кто был отцом ребенка Юнити – во всяком случае, до того, как ему удастся еще раз опросить всех домочадцев Рэмси. Доминика он знал по прошлым дням, хотя в последние шесть-семь лет их знакомство прервалось, и за это время в жизни Кордэ произошло немало всякого. По чести говоря, Томас считал абсолютно несправедливым судить человека по тому, каким он был, и не учитывать настоящее.

Следует также поближе познакомиться с Мэлори Парментером. У суперинтенданта не было особых оснований подозревать его, если не считать пятна на домашних туфлях Юнити, однако умолчание о том, что она заходила в оранжерею, было вполне понятным, пусть и детским, лишенным достоинства или зрелости суждения, которого следовало ожидать от человека, готовящегося стать священником любой веры.

Однако начинать нужно было с подробного ознакомления с личностью Рэмси Парментера. Если он действительно настолько близок к умственной или эмоциональной неуравновешенности, каковую предполагало убийство мисс Беллвуд, то на его личности должны были остаться соответствующие следы, которые следовало найти и понять.

Вторую половину вчерашнего дня Томас потратил на розыски тех, кто мог знать Рэмси в течение долгих лет. Телман сумел найти его университетского друга, ныне проживавшего в Хайбери, на окраине Лондона, и договорился о том, чтобы они с Питтом встретились.

Суперинтендант сел на поезд до станций Айлингтон и Хайбери, a затем нанял экипаж, который доставил его в тихую резиденцию преподобного Фредерика Гловера, находящуюся в Абердин-парке возле церкви Святого Спасителя.

– Чем могу помочь вам, сэр? – осведомился Гловер, провожая гостя в небольшой и тесный кабинет. Все стены его были заставлены книгами, если не считать крошечных окошек в глубоких нишах, выходивших на сад, уже пестревший первыми цветами в сени деревьев и поросших мхом стен. В любое другое время Питт принялся бы расспрашивать хозяина о саде и, быть может, даже усвоил бы один-другой аспект садоводческого мастерства – ибо за цветами и деревьями здесь ухаживали с любовью и радостью. Однако дело, которое он вел, в данный момент полностью исключало все прочее.

– Насколько мне известно, вы учились в университете вместе с Рэмси Парментером, – начал Томас, принимая приглашение сесть в большое, крытое коричневой кожей кресло, вполоборота обращенное к окну.

– Да, – согласился Фредерик. – Я уже говорил это вчера вашему человеку.

Он посмотрел на полицейского кротким взглядом. Гловеру было уже под шестьдесят, годы наделили его брюшком, а волосы его далеко отступили к затылку. Лицо священника показалось суперинтенданту приятным, разве что нос у него был, пожалуй, чересчур длинным. В молодости он, бесспорно, был вполне обаятельным. Черты его лица украшала природная доброта, в которой не было и тени глупости.

– А почему вас так интересует Рэмси Парментер? – поинтересовался он.

Объяснять данный вопрос не было нужды. Этот человек не любил обсуждать других и не нарушал чужого доверия. Это следовало из его манер и вежливого внимания, а также из определенной дистанции, которой требовало уважение.

Ответить Томасу было нечем, кроме правды – по крайней мере частичной.

– Дело в том, что в доме Парментера произошла трагедия, – ответил суперинтендант, скрестив ноги и поудобнее устраиваясь в кресле. – В данный момент нам не известно, что именно там произошло. Показания противоречат вещественным доказательствам и описаниям событий разными людьми.

– Дело потребовало внимания полиции, а значит, оно достаточно серьезно, – кивнул Фредерик. – Иначе вас не прислали бы… Кажется, вы говорили, что служите на Боу-стрит? – Он нахмурился. – Мне казалось, что Парментер живет в Брансвик-гарденс.

– Это так. Но дело крайне деликатное.

– Думаю, суперинтендант, что вам лучше рассказать мне правду, и я попытаюсь сообразить, чем помочь вам. – Священник был явно озадачен. – Впрочем, трудно представить себе, чем именно я могу оказаться полезным. Я не видел Рэмси Парментера много лет. Конечно, мы не раз виделись мельком по служебным обязанностям, однако в последний раз обстоятельно разговаривали лет пятнадцать или даже двадцать назад. О чем конкретно идет речь? Вы можете не сомневаться в том, что, как священник, я сохраню наш разговор в тайне. Этого требует как мой долг, так и желание.

– Я все расскажу вам, преподобный Гловер, – ответил Питт. – Однако позвольте мне сперва задать вам несколько вопросов, не имеющих приватного или конфиденциального характера.

Сомкнув ладони на объемистом животе, Фредерик чуть склонил голову набок, готовясь слушать. Судя по легкости, с которой его собеседник принял эту позу, Томас решил, что ему достаточно часто приходится делать это.

– Когда вы впервые познакомились с Рэмси Парментером? – начал полицейский расспросы.

– В пятьдесят третьем году, когда мы оба поступили в университет, – ответил Гловер.