Реликт (том 2)
Шрифт:
Помолчали. Ян Тот иногда как бы «уходил», выпадал из сферы общения — то ли продолжал размышлять над какой-то проблемой, то ли разговаривал с абонентами, — и Ставром овладевало чувство неловкости: они вынуждали этого сверхзанятого человека отрываться от более важных дел. Но кто был, черт бы его побрал, тот благодетель, что просил Тота поговорить с гостами?
«И что же теперь? — спросила сникшая Видана. — Что нужно этому… Игроку?»
«В отличие от Универсума, мы не знаем ни его логики, ни психологии, ни цели, но решать мы должны свои задачи и на своем месте. Поскольку для нас это война, значит, надо воевать, драться за выживание, пока Универсум не прореагирует на наши усилия и не скажет, например: молодцы, ребята, хвалю! Или такое: а ну-ка прекратите возню, не путайтесь
Ставр и Видана смотрели на хозяина с одинаковыми чувствами. Ян Тот улыбнулся, встал.
«Но я надеюсь, он так не скажет. Конечно, вряд ли наша деятельность очень важна для всего Универсума, равно как и потеря одной „клетки“-домена. Концепция Игры, утверждения Закона, важнее. А, как известно, de minitus lex non curat [90] . Однако, хотя мы и втянуты в Игру-Войну помимо нашей воли, это не освобождает нас от ответственности за ее исход».
Гости встали, пора было уходить, хотя оба хотели бы беседовать еще долго.
90
Lex non curat — закон не заботится о мелочах (лат.).
«Что же нам делать?» — спросила Видана с наивной непосредственностью.
«Главная задача — найти каналы просачивания в наш мир чужих законов, изменяющих наши константы. Но кто в состоянии это сделать, я не знаю. Может быть, „серые призраки“? Не уверен. Сам Конструктор или даже Архитектор? Не знаю. Их еще надо найти. Но и людям предстоит поработать, очищая континуум от нагуалей и скоплений Абсолютно Мертвой Материи, а микромир — от чужих „вирусных“ добавок, лишних измерений, полей и частиц. Кроме того, надо будет подумать и над очищением запрограммированных ФАГом людей, над изменением социальных отношений и самой концепции бытия человечества. Кстати, последнее — задача архисложная, потому что базисом человеческого существа остается пока животная сторона его природы, и даже интраморфы не полностью свободны от рудиментов агрессивных желаний, жажды власти, высокомерия или равнодушия. Прощайте, друзья. Надеюсь, мы еще когда-нибудь увидимся».
Ставр поклонился, собираясь уходить, но Видана не удержалась от вопросов, которые мучили ее:
«Ян, сколько вам лет, если не секрет?»
Тот Мудрый обозначил улыбку.
«Двадцать девять. А что?»
«Я думала, вам не меньше двухсот…»
«Если бы мне было столько, я ушел бы с Конструктором еще полсотни лет назад».
«А вы живете… один? — Видана покраснела, метнула на отвернувшегося Ставра косой взгляд. — Я пробовала зондировать ваш дом… нигде никого… простите, ради Бога!»
Тот взял руку девушки в свою, коснулся легонько губами пальцев, сказал вслух:
— Я живу один, Дана. Иногда это заставляет делать странные шаги, как, например, знакомство с вами. Но мой дом всегда будет открыт для вас.
Ставр вышел, стараясь не прислушиваться к разговору за спиной. Видана догнала его уже у лифта, глянула на каменное лицо спутника, но ничего не сказала. Несложно было понять, о чем она думает. Ян Тот поразил ее, заставил работать фантазию и чувства, а его одиночество было достойно жалости. Одиночество — удел всех выдающихся умов, вспомнил Ставр чьё-то изречение [91] . Дай Бог вам счастья, мыслители!
91
Шопенгауэр.
И Тот Мудрый ответил, каким-то образом уловив мысль Панкратова:
«Спасибо, эрм. Однако в этом мире можно найти лишь опыт, но не счастье. Ты еще убедишься в этом сам».
«А почему все-таки вы согласились встретиться с нами? Насколько мне известно, до этого вы практически ни с кем не вступали в контакт, кроме…»
«Кроме Лады, дочери Баренца. Ты угадал, эрм. Да, она моя жена, однако мы с ней… В общем, это неинтересно.
А вот на вопрос отвечу: мне интересно было пообщаться с человеком, который, по прогнозу, должен ликвидировать эмиссара ФАГа и даже более того — выйти на уровень Игрока».Нырок в Чужую
Герман Лабовиц жил в Дакке, а работал в Такла-Маканском ксенозаповеднике, изредка оставаясь там на ночь и не испытывая от этого никаких неудобств. Он и в молодости был неприхотлив, довольствовался малым и не тяготел к комфорту, а теперь, будучи экзоморфом, и вовсе перестал обращать внимание на такие мелочи.
Работа в бестиарии заповедника вполне отвечала его внутренним запросам, а дружба с интраморфами синклита давала необходимую разрядку и психологически-интеллектуальный настрой. Кроме того, кое-какие обязанности возложил на Лабовица Габриэль Грехов, и выполнять их в отсутствие бывшего проконсула было интересно. И уж совсем увлекательно было оказаться в центре событий, связанных с деятельностью в Системе Фундаментального Агрессора, чье появление предсказал Грехов еще во времена Конструктора.
Нынешним вечером Герман тоже решил не лететь домой, а провести ночь на территории заповедника. К тому же собрался заглянуть на огонек Габриэль, и встреча обещала быть информативной.
До закрытия бестиария, в котором проживали представители животного мира планеты Эниф — скалогрызы, мимикрозавры и стражи, похожие на земных грифов, оставалось около часа, когда на территории зоны объявилась компания юнцов, заставившая занервничать инка охраны.
Группа из одиннадцати человек, принадлежавшая к одной из сект подчеркнутого инфантилизма и напоминавшая своим поведением стаю обезьян, высадилась из аэров прямо в зоне, огражденной трехметровым силовым барьером, и, не обращая внимания на вопли служителей-витсов, принялась с хохотом охотиться за стражами и метить их светящейся краской.
Бестиарий замыкал северную оконечность заповедника и располагался на живописном горном склоне, испятнанном круглыми дырами — ходами скалогрызов. Территория его была невелика — три на четыре километра, и, кроме скал, ничего интересного на ней не находилось: ни кустарник, ни деревья здесь не прижились. Возможно, поэтому и экскурсанты посещали бестиарий редко, хотя скалогрызы были достаточно экзотическими животными и зрелище представляли отменное, особенно когда играли друг с другом и прошибали скалы насквозь, будто те были бумажными.
Одиннадцать разукрашенных «охотников», пол которых определить было невозможно, вломились в будку контроля, разнесли аппаратуру вдребезги, изгнали витсов и принялись палить по всему, что двигалось, из портативных краскопультов. Стражи, которые здесь, в бестиарии, и вообще на Земле не летали, убежать от «охотников» не могли и принялись прятаться в тоннелях, проделанных скалогрызами.
Досталось и мимикрозавру, имитировавшему вторую будку контроля. Восторгам диких пришельцев не было конца, когда «будка» стала менять форму, пока не превратилась в гигантского многонога, чем-то похожего на таракана. Животное попыталось спастись, а когда это не удалось — напало на преследователей, сбив аэр хваталом.
Когда Лабовиц примчался на место на патрульном птеране, схватка уже закончилась победой «охотников», один из которых оказался вооружен карабином «дракон». Взбешенный Герман рявкнул с высоты в мегафон-усилитель: «Всем лечь!» — догнал стрелка, отобрал карабин и с удовольствием съездил им же по пятнистой крысиной физиономии. Остальные попытались устроить кучу малу, дабы проучить обидчика, но Лабовиц не стал церемониться и быстро охладил пыл «бойцов», наставив им шишек и синяков. В эту секунду из выпуклого бока скалы с гейзером камней и дыма выполз скалогрыз, и обеим противоборствующим сторонам пришлось спешно ретироваться. Герман без особых угрызений совести оставил бы «охотников» на поле боя, но со скалогрызом шутки были плохи: все могло закончиться трагедией; ибо эти звери просто не видели людей благодаря своему гамма-радиоактивному зрению. Вместе с подоспевшей охраной зоны Лабовиц быстро загрузил компанию в патрульный катер и отослал с пилотом разбираться в центральное управление охраны заповедников.