Реликт

— Позвольте, я поясню, — вмешался другой тип. — Мои коллеги пытаются выяснить, насколько велико в вас инстинктивное желание их съесть.

— Такое же, как у тебя — съесть твоего хомячка. Когда-то вы ели все, что могли. Потом питание хомячками устарело. Со мной та же история. Мои предки приспособились притворяться людьми не потому, что люди вкуснее, а потому, что охотиться на иную добычу не могли. По мере того, как мы учились внедряться в человеческие стада, мы получили доступ к иным источникам мяса, потому что вы освоили охоту на других животных. Получив от вас оружие, мы стали охотиться вместе с вами, а не на вас, и человеческое стадо из пищи превратилось в средство более простого выживания. Вершиной этого процесса стало изобретение денег и мясных лавок, после чего добыча пропитания путем охоты окончательно устарела. Хочу ли я съесть кого-то из вас? Нет, и так было всегда, по крайней мере, с тех пор, как мы обнаружили, что у вас есть имена.

— А что вы про террористов говорили? — спросил кто-то.

— Вы о чем?

— Какие у вас причины их не любить?

Я пожал плечами:

— А вы сами-то что скажете, если из лесу прибежит волк и начнет таскать ваших овец? Это мой участок и мое стадо, и я его защищаю. Мне плевать, кто там припрется — волки, львы, нацисты, террористы… Во все времена у меня для всех них был один ответ — когтями по мордасам. Плюс еще в последнее время добавились каменный молот и монтировка.

— А как вы, как свидетель человеческой истории, оцениваете наш прогресс? — спросила пожилая интеллигентная дама.

Я вздохнул.

— Вы называете прогрессом решение проблем, которые сами же себе и создали, и я часто ловлю себя на мысли, что вам следовало остаться в пещерах. Вы изобрели хрен знает сколько удивительных вещей, включая отравляющие газы и ядерное оружие, но счастливее не стали.

— Мы много чего другого изобрели, такого, что облегчает жизнь. Вы не могли этого не заметить, верно?

— В этом и кроется ловушка. Вы, верно, не раз пересмотрели то видео, да?

— Ну да.

— Что сделал главарь, когда я занес руку для удара?

— Э-э-э… Ничего?

— Если быть точным, то он застыл с круглыми глазами, но вам его лицо не было видно, камера снимала его со спины. Атавистический рефлекс: при виде опасности застыть. А теперь я расскажу вам кое-что о ваших первобытных предках, чего вы не знали: у них такой рефлекс был только у женщин и детей. Взрослея, мальчишки его теряли. Это перед современным террористом я позволил себе выпендриться, зная, что он слаб, труслив и медлителен. Ваши предки были быстрее в плане принятия решений. Они были не то чтоб сильнее — ведь я всегда был с ними одного роста и габаритов и потому сильнее их на уровне биохимии — но много, много жестче нынешних людей, и с ними такой выпендреж бы не прошел. Признаюсь: я убивал львов и тигров в рукопашных схватках, но при этом порой получал трендюлей от ваших предков — речь о боях один на один, естественно. Мне случалось встречать таких, которые умудрялись отразить мое нападение, а кому не удавалось — те часто дорого продавали свою жизнь. Бывало изредка даже такое, что мне приходилось спасаться бегством от собственной добычи. Но время шло, и уже тысячу лет назад я в одиночку нападал на разбойничьи ватаги, а сто лет назад устраивал засады на военные конвои нацистов. Ну или вот эти три террориста… Один оцепенел — позорище. Второй, которого я растерзал в ярости — он даже не пытался действительно бороться. Все, что им двигало — желание не получить очередной удар по роже. Само собой, что подставляя руки под мои когти, он лишь продлевал свою агонию, никаких попыток нанести мне вред, несовместимый с выживанием, он не предпринял вообще. Ваши первобытные предки боролись совсем не так, а куда как жестче, и каждый раз, когда мне не удавалось убить жертву на месте, меня ждал нелегкий бой. И добавлю, что попадание в лицо — не заслуга стрелка. Он промазал, я легко уходил с линии его выстрелов. Просто случился отрыв картечины — чистое невезение. Вдумайтесь: я напал открыто на трех подготовленных бойцов с огнестрелом и победил. Если бы я рискнул сделать то же самое тридцать тысяч лет назад — сейчас меня тут могло бы и не быть, даром что тогда мои противники были бы только с каменными топорами.

— Интересные, хм, сведения… Вы хорошо помните, как менялись люди на протяжении всей вашей жизни?

Я хмыкнул.

— Знаете, тут будет точнее сказать, что люди не просто менялись — я сам участвовал в этом процессе, зачастую вам во вред… Тут «голубые» есть?

— Есть, — отозвался мужчина, которого я бы не определил как гея.

— Вам случалось терпеть притеснения из-за ориентации?

— Ну, бывало пару раз.

— Это моя вина, и за это я прошу у вас прощения.

— Почему? — удивился он.

— Люди испытывают ненависть и отвращение к тем, кто на них немножечко не похож. Это из-за нас у вас появился такой инстинкт. Те, которые не беспокоились, что встреченный незнакомец чуточку неестественно себя ведет, были съедены многие десятки тысяч лет назад. Та же фигня с личным пространством: вы нормально ведете себя в тесном вагоне метро, но если на площади или в парке кто-то приблизится слишком близко — вы испытываете дискомфорт и неприязнь к подошедшему и требуете уважать ваше личное пространство. Проблема не в собственно тесноте как таковой. А все потому, что тридцать тысяч лет назад если кто-то подошел к вам впритык в лесу или в поле — то он собирается вцепиться вам в горло. Те, кого не беспокоил стоящий впритык чужак или даже сородич, понимали, что это не сородич, слишком поздно. Такие дела.

— Только вы упускаете один момент, — сказал очкарик.

[1] Истиаза — молитва для изгнания шайтана.

Откровение

— Только вы упускаете один момент, — сказал очкарик.

— Какой же?

— Вы встречали таких жестких противников в лице наших предков, потому что в те времена слабые умирали в детстве, и потому вы их встретить не могли. Но сейчас у нас развитая медицина, и потому выживаемость слабых куда выше.

— Что как бы и привело к тому, что в среднем вы сильно сдали.

— Но, как видите, мы все равно стали королями природы, потому что сила наша всегда была в командной работе. Без этого не было бы у нас ни машин, ни самолетов, ни космических аппаратов, ни небоскребов.

Я кивнул.

— Все верно, но и вы упускаете один момент. Вы не только слабее — вы еще и глупее, как ни парадоксально. Ваши научные достижения — заслуга гениальных единиц и малой прослойки очень умных индивидуумов. Но средний уровень интеллекта и скорость мышления — ниже. В доисторические времена на вас охотились не только мы, и глупые и медлительные просто не выживали. Слабые духом тоже погибали — в наивных попытках убежать от леопарда или от меня. В то время как достаточно смелые для того, чтобы встретить опасность лицом к лицу, имели шанс отстоять свою жизнь в бою. В вашем нынешнем мире не хватает борьбы, и потому в общей массе вы слабые, медленные и трусливые. У вас все настолько плохо, что среднестатистический американец имеет посредственный интеллект, медленную соображалку и лишний вес, а также у него отсутствует готовность к борьбе и самообороне. Вот негры в Африке, в ее самых диких областях, вызывают во мне больше уважения, чем вы, если смотреть на них как на противника и добычу. Но все равно поменьше, чем первобытные люди в Европе.

Тут «силиконовая девица» попыталась отомстить:

— Ну а с кем нам теперь бороться, если ваш вид, если нам не соврали, и так давно вымер?

Я вздохнул.

— Ну да, сейчас вы чувствуете себя в безопасности, не видя врага. Но он может появиться в любой момент. Вот представьте себе, что с другой планеты, или там из Зазеркалья придут «иные». Во всем подобные вам по всем параметрам, но ничего не знающие о равенстве, презирающие слабость и уважающие только силу? Выживет сильнейший, и это будете уже не вы.

Тут снова оживилась пожилая дама.

— Позвольте, но тут есть неочевидные моменты. Те же самые «слабые» и «глупые» не бесполезны, они работают в производстве пищи, на заводах, в том числе оружейных, и так далее. Нам достаточно иметь сильную и смелую армию, оснащенную оружием, которое изобретают и производят люди, менее склонные к борьбе. Ведь вторжение из Зазеркалья не произойдет в виде борьбы всей популяции против всей популяции, орда на орду. Нет, бороться будут армии, и именно они решат исход противостояния.

— Боюсь, что все немного не так радужно. Давайте для простоты проведем мысленный эксперимент. Представьте, что мы разделили США на две во всем равные половины. Считаем, что остального мира нет. И далее, одна часть живет, как раньше, а во второй вводится запрет на размножение для слабых мужчин. Например, чтобы завести ребенка, пара должна подать заявление, после чего любой желающий может бросить мужу вызов на состязание. Состязание может быть как на физическую силу, так и на силу интеллекта. Если муж проигрывает — право зачать ребенка получает победитель. И так каждый раз, когда пара решит завести еще одного ребенка. Как итог, слабые мужчины просто не смогут продолжить свой род и будут воспитывать детей более сильных и способных. Довольно очевидно, что через пять поколений эту страну будут населять люди без посредственностей. Абсолютно каждый будет как минимум сильным или умным, а часто и то, и другое сразу. У них будет намного больше оружия и оно будет намного более качественным и дорогим, потому что они не будут курить и пить, введь дурные привычки уменьшают шансы на победу против того, кто их не имеет. А значит, сберегут триллионы на здравоохранении. Они будут здоровее изначально, потому что слабые и склонные к болезням размножаться не смогут — снова огромная экономия. Все эти средства пойдут на науку, на вооружение, на поощрение большего количества детей дял самых сильных. Наконец, люди, выросшие в обществе, где правит право сильного, будут гораздо более агрессивными и смелыми, у них будет намного больше воли к борьбе. Так что ваш враг будет превосходить вас и числом, и качеством, и вооружением. Разве не очевидно, что вы проиграете войну им, если таковая случится?