Рельсы под луной

Спиртным от него не пахнет, но мужик явно не в себе. Потряс я его, позвал громко, по щекам похлопал, потом без церемоний влепил затрещину – никакого толку. Лежит, таращится в потолок, выводит: «в эту ночь решили самураи перейти границу у реки…» Шаляпин хренов…

Встал я, осмотрелся внимательнее. Вижу – на столе бутылка, запечатанная сургучом. Этикетка с иероглифами, содержимое бесцветное, как вода или водка, и тут же четыре пузатых стопочки, скорее всего, медные: начищенные, аж посверкивают. Четыре. Как для нас приготовлено, четверых: угощайтесь, гости дорогие…

Угощаться мы, конечно, не стали. Устроили обыск – благо на это потребовалось совсем немного времени. Шкафчик пустой, сундуки пустые, но там ни пылинки, словно все содержимое выгребли совсем недавно.

– Товарищ Лю, – сказал я. – А ведь он, похоже, ушел. Никаких вещичек, хотя они должны тут быть. И зола в очаге еще самую чуточку теплая, будто его утром разжигали… Ушел…

Товарищ Лю развернулся – и как наподдаст ногой по столику! Столик улетел к стене, стопочки раскатились, бутылка разбилась – точно, водка, вон как ею, родимой, потянуло. Ладно, пусть человек душу отведет, я его понимаю, самому хочется этот домишко спалить к чертям собачьим… Принял я решение возвращаться. Поскольку есть уверенность, что хозяин, прихватив вещички, отсюда сбежал. Товарищ Лю не возражал.

Посмотрели мы на старшину и малость пригорюнились: переть на себе этого лося несколько километров – удовольствие ниже среднего. Ни носилок, ни волокуши не смастерить – у нас ни гвоздей, ни веревок, ни инструмента. И распорядился я, недолго думая, будто что-то подтолкнуло:

– Ребята, а попробуйте-ка его на ноги поставить.

Алиханов с Чибисом его, кряхтя, подняли – стоит на ногах, даже пошатываясь. И песенку мурлычет с тем же отсутствующим видом, словно нас не замечает вовсе. Проверил я его кобуру – «TT» с полной обоймой и патроном в стволе. Не стрелял ни разу, дуло нагаром не пахнет.

Послал я ребят осмотреться в лесу вокруг дома – только они не обнаружили ровным счетом ничего. Ну, уходим. Делать нам здесь больше абсолютно нечего. Подтолкнули старшину – зашагал, как кукла. Если бы не схватили вовремя за шиворот, так бы и впечатался лбом в стену. Кое-как мы его повернули, направили в дверь, поддержали на крылечке, иначе непременно бы ляпнулся со ступенек. И зашагали в обратный путь.

Со старшиной особых хлопот не было. Главное, вовремя его повернуть в нужную сторону, а идет он сам, браво топает. И поет уже явственно охрипшим голосом – долго, должно быть, так пел, глотку сорвал…

Фуражка уже не вертелась на поломанном стволике, а валялась возле него донышком вверх, будто вот так вот и лежала с самого начала. Надо бы ее поднять – по размеру вроде бы как раз старшине подходила, явно его – но как-то не хотелось мне к ней прикасаться. Речушку мы миновали, не увидев ничего необычного, никакой такой чертовщины. И чем дальше от нее уходили, тем спокойней у меня становилось на душе. Иду и думаю: а ведь он, скотина такая, пожалуй что, подшутил над нами напоследок. Возьмись он за нас всерьез, уж и не знаю, что было бы, только, судя по нашему очумелому певуну, ничего хорошего. Тоже валялись бы по углам, как дрова, пели куплеты из оперетты. А то и что похуже…

Вышли. Смотрю я: здравствуйте вам! Возле нашего «газика» стоит полуторка, а рядом с ней торчат погранцы, молчат, смотрят на нас настороженно. Только когда мы подошли вплотную, кинулись они к своему, трясут его, по имени называют – а он сквозь них таращится и мурлычет себе, как нанятый.

Подходит ко мне капитан – тот самый, якобы артиллерист. Только теперь он, несомненно, в своем истинном облике: звание то же самое, но погоны и фуражка пограничные, Красная Звезда на груди, «Отвага», «XX лет РККА», наградной знак НКВД, какой-то монгольский орден… С ходу спрашивает:

– А где второй? Их двое было…

– Понятия не имею, – сказал я. – В лесу возле дома мы никого при беглом осмотре не нашли. А прочесывать лес – не с моими силами. Старшину в доме нашли таким вот – ну, и привели. Из рук в руки, извольте.

– А китаец?

– Китаец, такое впечатление, собрал вещички и подался восвояси, – сказал я. – Вот товарищ Лю не даст соврать. Будь он дома, мы, очень даже может быть, там бы и остались…

– Может… – говорит он задумчиво.

Смотрю я на него, на погранцов, столпившихся вокруг старшины, – и понемногу у меня в голове начинают складываться кое-какие соображения. Вот он что с нами сыграл… И забрала меня злость. В конце-то концов, прикидываю я, он, хотя и старший по званию, но никакое мне не начальство. Разные у нас ведомства, и подчинение разное, я в армии, а он – пограничные войска НКВД…

Сказал я, глядя ему в глаза:

– Ну ты и жох, капитан! Красиво сыграл втемную. Разведка боем, стало быть?

Он и бровью не повел. Спросил только:

– Видели что-нибудь… интересное?

– Видели, – ответил я. – Такое видели, чего и быть не должно…

– Вот и не лезь в бутылку, – сказал он словно бы устало. – Не первый год в армии. Езжай докладывай.

Перед тем как повернуться кругом, я ему все же козырнул. Он ответил. Сели мы, и рванул Чибис так, словно за нами «мессер» гнался. По дороге злость у меня повыветрилась. Ну конечно, капитан устроил форменную разведку боем в нашем лице. Когда те двое, которых он послал, не вернулись, старшина-певун и кто-то с ним еще, он и устроил так, что послали нас. Но если подумать… Не он это понятие придумал – разведка боем. На войне это случалось нередко: посылают подразделение с одной-единственной задачей – вызвать на себя огонь противника, вскрыть его систему обороны, огневые точки… И тут уж злиться или обижаться не приходится: война…

Вернулись мы в штаб. Вызвали меня к капитану – одного. Он, ни о чем не расспрашивая, сказал:

– Садись и пиши. Все, что видел. Абсолютно все, понял?

– Товарищ капитан, – сказал я. – А если я видел такое, чего и быть не должно? Самую натуральную чертовщину?

Он поморщился:

– У тебя что, слух отшибло, я же сказал: пиши обо всем, что видел. Как бы оно ни называлось. Самым подробным образом. Тебя что, учить надо? Иди в соседнюю комнату, там все есть.

Ну, если такой приказ… Пошел я в соседнюю комнату и написал все, как было. И про плывущие наши головы, и про вертевшуюся фуражку, и про старшину-певуна. Когда принес, капитан бегло прочитал и сказал:

– Молодец. А теперь забудь начисто все, что было. Потому что ничего не было. И никуда ты не ездил, а провел весь день в расположении. И никакого товарища Лю, никакого капитана ты знать не знаешь. Усек?

– Так точно, – сказал я. – Разрешите идти?

Он разрешил. Я и пошел. Товарищ Лю куда-то пропал, и никогда больше я его не видел. Алиханова и Чибиса капитан вызывал по одному – и, поскольку мы меж собой больше словечком об этом не заикнулись, они, несомненно, получили тот же приказ.

Такая вот история…

Харя

Получилось так, что я в азарте вырвался вперед, оторвался от основных сил со своими шестью танками. Японцев впереди не было, местность оказалась сложная, пересеченная, и полк продвигался не всей массой, а словно бы разбившись на отдельные группы. Кто-то попал на сложный ландшафт и двигался крайне медленно, кому-то повезло больше, как мне: угодили на относительно ровное место, прибавили ходу, а там и вышли на равнину. На картах она значилась: равнина с кучей невысоких сопок, а за сопками, километрах в десяти, должна быть река.