Рельсы под луной

Я же говорю: он парень был сообразительный. Действительно, именно такой логический вывод отсюда и следует: очень уж давно заделали намертво.

– Славяне, – оживился Петров. – А может, она жутко ценная? Какого-нибудь великого мастера? Потому и заделали вглухую, чтобы нечаянно кто-нибудь палец не отбил?

– Черт его знает, – пожал я плечами. – Будь это кто-то из великих мастеров, хозяин непременно прихватил бы ее с собой. Видите вон те две ниши? Пустые ведь. И на полу следочки от постаментов, более светлые, чем окружающий паркет. Стояли там такие же статуи, несомненно, их-то он забрал. Было у него время упаковать тщательно, чтобы не разбить в дороге…

– Решетку распиливать – замучаешься… – сказал Петров.

– Да ну, – ответил я. – Пару хороших слесарей, пару ножовок по металлу – и они тебе эту решетку за час сковырнут. Ну, или за два.

– Может, не нашел ни слесарей, ни ножовок, – сказал Петров. – Подмели всех слесарей в фольксштурм…

– Ох, славяне, вы не о том… – сказал вдруг Сидоров. – Что ж я раньше не знал… Подпряг бы саперов, чтобы, очно, сняли эту решетку к чертовой матери. Ну да еще не поздно привезти мастеров…

И вижу я, что он крайне серьезен. Спросил:

– А на черта?

Сидоров ответил – не то что уверенно, а прямо-таки непререкаемо:

– Если маршал будет жить именно на этом объекте, сразу же прикажет снести решетку. Уж обязательно захочет и статую осмотреть поближе, и прочитать надпись. Такими вещами маршал всегда интересуется, я с ним не первый год, знаю привычки. Это вам не сами знаете кто… который только и знает, что золотишко с камешками по сейфам сгребать…

Ну, мы прекрасно поняли, о ком он, – не дети малые… А про то, что маршал интересуется искусством, я тоже слышал, и не раз.

Сидоров говорит этак без выражения:

– Дело вообще-то нехитрое, и работы самое большее на пару часов… Сто процентов, маршал прикажет снести решетку… Вас тут уже не будет, а мне лишние хлопоты… Все равно нам дней несколько бездельничать…

И смотрит на меня вроде бы бесстрастно, но цепко. Я сразу понял, куда он клонит. Не такие уж и тонкие намеки. Щекотливая создалась ситуация. С одной стороны, безраздельно командую тут я. С другой… Майор мне ничего прямо про Сидорова не говорил, но, этак ерзая взглядом, предупредил: командовать-то я командую, но обязан, если что, учитывать дельные предложения Сидорова. Если таковые будут, если они будут касаться маршала. Потому что кое в каких делах Сидорову виднее.

Вспомнил я все это и спросил прямо:

– Сидоров… Ты имеешь в виду, что мне нужно поискать мастеров и выпилить эту решетку на хрен?

– Ты старший группы, ты командуешь, – отвечает Сидоров с той же легкой улыбочкой. – Я – твой подчиненный… но ведь предложения могу вносить, а? Было бы здорово, если к приезду маршала этой решетки тут не было бы. Сто процентов, он захочет посмотреть, что там написано…

И так это простецки в глаза мне смотрит, уж так простецки… Как будто в нашей системе когда-нибудь простаков держали. Как будто я первый год служу. Мысли у меня прыгают лихорадочно. Ну, предположим, плюну я на эту решетку и ничего не стану предпринимать, чтобы ее сковырнуть… Так ведь мало ли что потом этот Сидоров в рапорте напишет. Писать у нас как раз умеют. Особого вреда мне от его бумаги не будет, но все равно, некая зарубочка останется, пятнышко некое. А мое личное дело без зарубочек и без пятнышек. В конце-то концов, что мне стоит? Все равно делать нечего, да и не мне же самому эту решетку пилить… А маршал, точно, захочет надпись глянуть. И главное – никакими инструкциями мне не запрещено эту решетку снести, если аккуратненько. С одной стороны, настрого запрещено даже копеечную лампочку разбить, с другой – дельные предложения Сидорова я обязан учитывать. Вряд ли он ради собственного любопытства все это хочет провернуть. Маршала он и в самом деле знает не первый год. Ну, а в случае чего грамотно отписаться мы тоже умеем, не лаптем щи хлебали…

Пронеслось все это у меня в голове в какие-то секунды, и я спросил:

– Значит, полагаешь, маршал непременно прикажет снести решетку, чтобы посмотреть табличку?

– Полагаю, – твердо ответил Сидоров.

Ладно, думаю, в случае чего у меня и свидетель этого разговора имеется, вот он, старший лейтенант Петров, с которым у меня очень даже неплохие отношения. Подтвердит, что это было не мое самоуправство, а дельное предложение Сидорова. Подтвердит, в кустики не шмыгнет, должен соображать, что ежа в случае чего будем получать оба…

– Ладно, – сказал я. – Коли уж ты твердо уверен…

Дальше было совсем просто. Перед тем как идти инспектировать взвод, я послал порученца на машине в соседний городок, в штаб танкового полка – уж у них-то в ремонтных мастерских хватает мастеров по металлу. Проинструктировал его соответственно: в подробности не вдаваться, намекать на особую важность нашей группы и нашего задания. В конце концов полк – это всего лишь полк, а мы представляем армейское управление СМЕРШа. Свои особисты в полку должны быть, поддержат как пить дать. В конце концов мы у них не танк с боезапасом просим, а всего-то парочку толковых слесарей с ножовками по металлу… Не бог весть какое одолжение.

Оказалось, рассчитал я все правильно. И порученец был толковый, и у него все прошло без сучка без задоринки: минут через сорок, когда я давно закончил инспектировать внешнюю охрану, он прикатил с двумя ребятами в замасленных комбинезонах и с увесистым ящиком с инструментами. Танкистов я с ходу заставил снять свои прохаря и переобуться в шлепанцы. Они особо не крутили носами и не фыркали: видели, что и мы трое в шлепанцах. Они, конечно, первым делом уставились не на решетку, а на нашу красавицу, языками поцокали. Один спрашивает:

– Товарищ капитан, к нам домой, в музей, повезете?

Я говорю:

– Угадал, сообразительный.

– И правильно, – говорит он. – Мало, что ли, они у нас пограбили?

Тут им все как бы стало ясно, решили, что мы – обыкновенная трофейная команда, разве что с уклоном в искусство. И занялись решеткой. Ребята оказались сноровистые и окончили меньше чем за час. На последнем этапе пришлось особенно постараться: мы эту решетку, когда танкист распиливал последние прутья, держали в восемь рук, чтобы, не дай бог, не обрушилась на паркет. Уж тут его так поуродовало бы, что был бы мне не один еж, а целая стая.

Сразу встал вопрос: куда ее теперь девать? Подвал, я забыл упомянуть, был заперт и опечатан на три печати. Никто нас не посвящал в такие тонкости, но мы-то сразу смекнули, в чем дело: у такого фон-барона просто не могло не быть богатого винного погреба, и вряд ли он его вывез: на его месте вином я бы занимался в последнюю очередь. Вот и обезопасили, в первую очередь от нас, что было со стороны начальства весьма предусмотрительно: уж бутылочку-другую мы непременно оприходовали бы, благо они, как и оставшиеся в доме безделушки, наверняка не сосчитаны по горлышкам, да к тому же там должны и бочки стоять. Я к тому времени видел пару-тройку немецких винных подвалов: непременно должны быть бочки, а уж содержимое бочек, сами понимаете, не проконтролируешь никак.

Оставлять в доме эту штуковину тоже не стоило: мало ли какие претензии возникнут у начальства? Если уж нам и копеечной лампочки разбить нельзя… Недолго думая, поступили незамысловато: впятером выволокли ее на улицу, а там я позвал солдат и велел отволочь ее за пределы объекта, на зады, к сортиру, да и бросить там. Тяжеленная была, зараза, все руки отмотала.

Ну по завершении работы я налил «копченым» по полному стакану из нашего НЗ – в армии не всегда стоит на голых приказах выезжать, иногда нужно и по-человечески. Они уехали довольные, а мы втроем принялись убирать металлические опилки, со всем прилежанием и тщанием. Подмели все до крупиночки, ссыпали в кульки из газет, выкинули их в мусорный бак на кухне. Вот теперь можно было, не спеша, изучить табличку. Она так покрылась окисью и чернотой, что пришлось буквально становиться на карачки. Ну, это нетрудно, интересно ведь…