Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969
Шрифт:
Был у нас ещё один инструктор служебных собак Бодров, он был моложе Афонина на год. Однажды у него произошло ЧП – пропал пистолет, который находился на псарне. В тот день я спал после ночного наряда, а Иван Панин был в тревожной группе и участвовал в поисках пистолета. Сначала обошли все помещения на заставе, не запиравшиеся на замок – безрезультатно. Тогда начальник дал команду использовать в поиске розыскную собаку. Бодров дал понюхать своей собаке внутри кобуры, которая, в отличие от пистолета, осталась лежать на своём месте (при этом она была застёгнута, как будто внутри неё лежал пистолет). Пошли с собакой вокруг заставы и всех строений, заходя в незакрытые помещения. Наконец, решили зайти в казарму. Собака сделала
Оставалось думать на тех, кто в это время был в наряде. Почему-то подозрение пало на грузина Серадзе из Кутаиси. Когда он вернулся из наряда и раздевался, незаметно подвели к нему собаку, и та его сразу «узнала». После этого начальник заставы привёл Серадзе в свой кабинет и больше часа «вправлял ему мозги». В общем, после всего этого картина вырисовывалась следующая. Бодров ходил в наряд с автоматом, оставляя пистолет в вольере псарни. Вот тут-то Серадзе его и приметил, решив при случае присвоить, а затем передать на гражданку через кочевников. Он был вхож в псарню, поскольку сам имел сторожевую служебную собаку, которую кормил и за которой ухаживал, а иногда, по необходимости, ходил с ней в наряд.
Начальник не стал сообщать о ЧП «куда следует» – кому нужны лишние неприятности? Сор остался в избе. Серадзе Бичико был парнем с гонором. Часто спорил и ссорился с сослуживцами. Как-то в столовой повздорил с Паниным. Ваня парень «не промах», ему не уступил, а просто взял кружку с остатками чая и «надел» тому на нос – благо, нос у грузина был большой, «рос на двоих – одному достался». Я эту сцену не видел, мне рассказал сам Иван. Больше Серадзе нам свой гонор не показывал, а после случая с пистолетом и «беседы» с начальником заставы и вовсе стал «шёлковым», вся его спесь испарилась.
Через неделю после описанных событий я с ним попал в дневной наряд часовым границы на правый фланг. День был солнечный, тихий, видимость отличная. Мы с ним ходили, беседовали, и – пришлось к какому-то слову – я заметил:
– Мне нравятся грузинские песни.
– Я тебе спою, – с готовностью предложил он. – Какую хочешь?
– Бичико, спой «Сулико», – попросил я. Эту песню я слышал ещё в детстве в исполнении тёти Павлы. Он спел, причём довольно хорошо, и я похвалил его. Потом, в течение смены, он спел ещё несколько песен. И каждый раз, перед тем, как спеть, спрашивал:
– А эту … песню знаешь?
И я всё время отвечал, мол, нет, не знаю. И то, знал я лишь «Сулико», остальные же слышал по радио в исполнении их музыкальных ансамблей, а названия песен, конечно же, не запомнил. Пел Бичико негромко, так, чтобы только мне было слышно – всё-таки мы были на службе.
После недели службы на заставе новичков перед боевым расчётом собрал замполит – лейтенант Ежов. Мы находились в Ленинской комнате, и он начал свою речь:
– Вы хорошо одеты, вас хорошо кормят, и вы ни в чём не будете нуждаться. Государство о вас заботится. Вы должны быть ему благодарны, а чтобы показать свою признательность – подписаться на Государственный заем, на двести пятьдесят
рублей.Ого! А денег-то в течение десяти месяцев мы будем получать лишь по пять рублей в месяц (и как выяснилось впоследствии, они понадобятся довольно скоро). Но, похоже, это его мало волновало. Лейтенант подал нам отпечатанный список – нам оставалось лишь расписаться в согласии. Все безропотно подписались.
– Вы получите облигации, – пообещал замполит, – и можете после службы выиграть по таблице или «погасить» их.
По прибытии на заставу я написал родным письма с новым адресом. Написал и двоюродным сёстрам в Удмуртию, в деревню Квака. Их – дочерей дяди Ефима – было трое. И вскоре я получил письмо от средней, Зины. Она в нём просила прислать денег на покупку лаптей. Что мне было делать? Деньги-то забрали на заем… Написать ей о том, что письмо, в котором она просит денег, я не получал? Помнится, именно так поступил Хома Хаецкий – герой трилогии Гончара "Знаменосцы":
У соседнего костра Хома Хаецкий, облизывая ложку, серьезным тоном рассказывал товарищам:
– …А я ей отвечаю: милая моя Явдошка! Твоего письма, в котором ты просишь денег, я не получал…
Письмо Зины я никому не показывал и никому о нём не говорил. Хотя, возможно, начальник заставы и помог бы. Но обращаться к нему было неудобно, служил-то я на заставе меньше двух месяцев. Я уже почти пять лет не носил лаптей – как уехал из Кваки. Цену их тоже не знал. Так и не ответил я на её письмо, а Зина сама больше не написала. В душе после этого осталась горечь…
Мы прослужили на заставе более двух месяцев и уже привыкли к размеренному графику: ночью служба, днём сон. Иногда наоборот, но это бывало реже. После сна – обед и не меньше часа свободного времени. А далее занятия: политические, физкультурные или стрелковая подготовка. Иногда старшина брал двух-трёх человек на хозработы, в основном на заготовку дров. Никто этой работы не чурался, а некоторые даже сами просились – вместо занятий.
Однажды на боевом расчёте начальник заставы объявил:
– С сегодняшнего дня переходим на усиленную охрану границы. Время нахождения в наряде – от двенадцати до шестнадцати часов.
В первую ночь мы провели в наряде двенадцать часов. А на другой день на заставу прибыло большое и разношёрстное пополнение: курсанты сержантских школ и офицерских училищ, офицеры, сержанты и рядовые из комендатуры и штаба отряда, медики и даже музыканты. Наш штат почти удвоился. Всю эту вновь прибывшую ораву надо было одеть, вооружить, накормить и ещё дать возможность отдохнуть. На такое количество людей застава явно не была рассчитана. Но старались как-то выходить из положения. Со склада курсантам выдали обмундирование и оружие, но на всех не хватило ни того, ни другого. Началась «обезличка». Кто шёл в наряд первым – брал всё своё. Если «своего» не было – брал одежду с общей вешалки. Так же обстояло дело и с оружием. Впрочем, вскоре мы немного приспособились и, одеваясь после боевого расчёта, уже натянув маскхалаты и надев на голову шапки, сразу закрепляли на поясе гранаты и патроны, а винтовку прятали на кровати под одеялом. Экипированные таким образом, шли в столовую, а после ужина отправлялись получать боевой приказ – точно вовремя.
Из-за того, что среди новичков на заставе были военнослужащие в разных званиях, случались парадоксы. Начальник заставы в звании старшего лейтенанта мог давать приказ наряду из трёх человек, в составе которого находился майор, при этом старшим наряда назначался старослужащий рядовой. В конце боевого приказа в таком случае начальник заставы говорил:
– В случае боевых действий Вы, товарищ майор, возьмёте командование на себя.
– Слушаюсь, товарищ старший лейтенант! – отвечал тот младшему по званию.