Ремесло древней Руси

Время включения статьи о братчинном суде в кодекс псковских законов должно быть связано с эпохой расцвета городских братчин, а такой эпохой мы вслед за М.Н. Сперанским считаем XIV век, век упоминания «обчин» в летописи и создания легенды о кузьмодемьянской братчине.

Свои поиски внешних признаков ремесленных корпораций в средневековой Руси мы начали с патрональных церквей и кончили их совместными пирами. В обоих случаях поиски увенчались некоторым успехом: нам удалось найти кузьмодемьянские церкви, предположительно связываемые с корпорациями кузнецов, и братчины (в их числе и кузьмодемьянские), перерастающие значение обычного пира, обладающие правом суда и старостой. В обоих направлениях нам больше всего дала история крупнейших промышленных городов — Новгорода и Пскова.

Собирание косвенных данных о древнерусских корпорациях нами закончено. Нельзя сказать, чтобы в итоге получилась ясная картина — слишком отрывочны и неполны наши материалы, но все же из смутных и неясных отрывков вырисовываются отдельные детали, пренебречь которыми нельзя.

Если мы отбросим такие объединения, как «конец» и «улица», ввиду их явного отличия от западных цехов, и такие, как «собор» и «суседи», ввиду неясности их характера, — у нас останутся «сотня», «ряд» и «братчина».

Состав каждой такой корпорации мог быть и чисто профессиональным (что облегчалось профессиональной локализацией населения городов), мог быть и смешанным ремесленно-торговым (вероятно, в пределах одной специальности, напр., мастера-серебреники и продавцы ювелирных изделий). Каждое такое объединение избирало своего старосту и других доверенных лиц. Корпорации и их старосты обладали всей полнотой судебной власти в отношении отдельных сочленов и не подчинялись суду посадника или других представителей власти. Внешними формами объединения были церкви, построенные членами корпорации в центре своего поселка, и пиры-братчины, устраиваемые в определенные сроки, часто совпадавшие с церковными праздниками.

Письменные документы типа цеховых статутов об этих корпорациях до нас не дошли, но отдельные элементы корпоративного права проникли в важнейшие кодексы, вроде Судебных Грамот Новгорода и Пскова.

Временем расцвета ремесленных и торговых корпораций нужно считать XIV в. и первую половину XV в. — эпоху наибольшего обострения классовой борьбы, эпоху восстаний и ересей. К концу XV в. они уступают место новым порядкам, связанным с политикой складывающегося централизованного государства (массовое переселение ремесленников, создание государевых слобод, усиление власти наместника). Впредь до XVII в. ремесленные корпорации продолжали развиваться, но в неблагоприятных условиях, что сказалось на общем облике этих элементов цехового строя.

Трудно сказать, в каком взаимоотношении между собой находились «сотня», «братчина» и «ряд». Исключали они друг друга или как-то переплетались — неизвестно.

В отношении терминологии необходимо указать, что у нас, как и на Западе, не было единого термина для обозначения ремесленной корпорации. В Кельне, Бремене и Любеке применялось — Amt, officium; в Саксонии и Вестфалии — Jnnung, Gilde, Bruderschaft; в Аугсбурге, Мюнхене и Базеле — Zunft; в Страсбурге и Нюрнберге — Handwerk; в Вене — Zeche [1708] .

1708

А.К. Дживелегов. Средневековые города в Западной Европе, стр. 167.

Вполне возможно, что и наши корпорации Новгорода и Пскова при одинаковой (или близкой) сущности могли иметь разные названия. Помимо множественности названий, можно предположить, наличие нескольких однородных объединений в пределах одного города (напр., несколько кузнечных братств).

Сопоставляя все данные о русских корпорациях с западными цехами, мы должны признать целый ряд точек соприкосновения между ними. Выше мы наметили три этапа развития цехового строя на Западе. Русские братчины, «сотни» и «ряды» (XIV–XV вв.) можно сопоставлять только с первым этапом, характеризующимся отсутствием уставов, отсутствием Zunftzwang’a и наличием таких элементов, как цеховое самоуправление и суд, патрональные церкви и, цеховые пирушки (Zeche). Возможно, что не все ремесла имели корпоративную организацию, но в отношении кузнецов (или металлистов вообще) она прослеживается довольно хорошо.

Передовые русские города в XIV–XV вв. шли тем же путем развития, что и западноевропейские, но интенсивность этого развития была у нас иной. Как показали материалы, собранные в первой части, уже в XI–XII вв. можно говорить о ремесленных братчинах (в Вышгороде), мастерах и подмастерьях, может быть, даже о шедеврах (работа мастеров Братилы и Косты). Интересно отметить, что интересовавшие нас здесь церкви Кузьмы и Демьяна несколько раз упоминаются в XII в., именно тогда, когда появляются первые сведения о купеческих братствах при церквах Ивана на Опоках и Параскевы-Пятницы. Вполне возможно, что зарождение ремесленных корпораций цехового типа происходило еще в домонгольской Руси, одновременно с Западной Европой, но затем этот процесс был прерван татарским нашествием и только в XIV в., в связи с общим подъемом хозяйственной и общественной жизни русских городов, он возродился вновь.

Последний вопрос, связанный с ремесленными корпорациями XIV–XV вв., — это вопрос об их политической роли в жизни Новгорода и Пскова. К сожалению, для столь важной и интересной темы мы располагаем всего лишь одним свидетельством, которое может быть привлечено только при условии правильности наших построений относительно кузьмодемьянских братств кузнецов.

В 1331 г. в Новгороде Великом на вакантную архиепископскую кафедру был выбран кузьмодемьянский поп: «… и възведоша на с?ни Григорья Кал?ку, попа святого Козмы и Дамьяна с Холопьи улици, и пострижеся въ черньци генваря I, и нареченъ бысть Василей…» (рис. 144) [1709] .

1709

Новгородская IV летопись 1331 г. — Василию Калике посвящена специальная статья А.Д. Седельникова. Внимание автора сосредоточено на литературном наследстве Василия.

Рис. 144. Портрет новгородского архиепископа Василия. 1336 г.

Выше, разбирая топографию кузьмодемьянских церквей в Новгороде, мы уже отмечали совпадение изображения кузницы на иконе «Видение пономаря Тарасия» с местом церкви Кузьмы и Демьяна на Холопьей улице [1710] . Исходя из этого, мы можем предполагать, что церковь Кузьмы и Демьяна на Холопьей улице была патрональным храмом кузнечного братства (к которому естественнее всего привязывать и кузьмодемьянскую братчину, описанную в легенде о «Корсунском чуде» XIV в.).

1710

П.Л. Гусев. Ук. соч. и И.И. Красов. Ук. соч.

Став новгородским архиепископом, Василий Калика не забывал кузьмодемьянские церкви: в 1347 г. он строит церковь Кузьмы и Демьяна на Кузьмодемьянской улице [1711] , а в 1350 г. ставит новое каменное здание церкви на Холопьей улице. Существовали ли обе соседние одноименные церкви и до Василия, мы решить не можем, так как сведения XII в. не дают точных топографических указаний; но во время страшного пожара Неревского конца в 1311 г., когда огонь распространился от улицы Розважи до Гребли и до Борковой улицы и должен был охватить район обеих кузьмодемьянских церквей, летопись упоминает лишь одну. Возможно, что отпочкование второй Кузьмодемьянской церкви (в ближайшем соседстве с первой) произошло именно в эпоху Василия.

1711

Новгородская летопись 1317 г.

Для братчины кузнецов, организационным центром которой была, по моему предположению, церковь Кузьмы и Демьяна, кандидатура Василия Калики, выходца из каличьей среды, была вполне подходящей. Демократическая идеология «калик перехожих», отраженная в молитвах и духовных стихах, должна была отвечать интересам ремесленной корпорации.

С именем Василия Калики связано несколько литературных произведений, раскрывающих перед нами мировоззрение этого интересного политического деятеля XIV в. Его перу предположительно приписывается «Сказание о святых местах, о Костянтинограде» (или, точнее, его оригинал), написанное около 1323 г.

Автор этого описания Константинополя восхищается памятниками искусства, старательно описывает здания, водопроводы, языческие статуи, которые «гораздо были сотворены», и различное «узорочье» из резного мрамора и яшмы.

Отрицательное отношение автора к Западной Европе, столь характерное для Василия Калики, вполне проявилось в «Сказании».

Рассказывая читателям о красоте древнего Царьграда, русский путешественник с горечью и возмущением отмечает вандализм крестоносцев, разрушивших многие памятники искусства после взятия Константинополя в 1204 г. [1712]

1712

«… а в том камени вырезаны лвы крылаты и орли крылаты камены и бараны каменыи. Бораном рога збиты, да и столпы обиты — то ж били фрязове, коли владели Царимградом, и иных узорочей много потеряли».

Описывая набережную, автор сожалеет о том, что здесь было много памятников искусства, «да уже все потеряно».

Говоря о статуарной группе Правосудия, он отмечает, что «гораздо было сотворено как люди, попортили их фрязове. Один перебит надвое, другому руки и ноги перебиты и носа сражено…» — М.Н. Сперанский. Из старинной новгородской литературы XIV в., Л., 1934, стр. 133–134.

Сперанский так характеризует автора сказания. «Интересуясь, как и все его современники, предметами священными, он не закрывает глаза и на другие памятники… О ритуале церковном он не говорит, поучительных рассуждений и цитат у него также нет… Это трезвый новгородец с практическими наклонностями, интересующийся не только религиозной, но и бытовой стороной жизни города» (стр. 123–124).

Авторство Василия М.Н. Сперанский считает очень вероятным (стр. 106).