Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Ах ты, мой дурачок!

Он с пухлым блаженным лицом, сладко зажмурившись, поймал ее руку и стал сочно выцеловывать каждый пальчик.

Ревнивый зверь смирился под мягким шелковым хлыстом опытной укротительницы.

— Довольно нежностей! Пойдем пить чай…

В столовую «под темный дуб» приглашались только избранные. Публику попроще обносили чаем «на складе». А в задних комнатах, где шилось белье, чая совсем не полагалось.

В столовой сидела за самоваром Августа Францевна, бесцветное, гладко причесанное существо — компаньонка Елены Матвеевны.

Железноградов, набив себе полный рот печеньем, разглагольствовал во

всеуслышанье:

— Господа, внимание! Аттансион! Не за горами праздник Рождества Христова. Наши герои-солдатики, наши святые защитники ждут теплых вещей. Я лично сам везу три вагона. Я сам буду свой собственный уполномоченный! Я уже заказал форму… Буду раздавать в окопах, на самых передовых позициях.

— Смотри, Мисаил, тебя еще убьют! — вмешалась Сильфида Аполлоновна. — Вы себе представить не можете, Елена Матвеевна, какой он храбрый! Он ничего не боится! Его так и рвет на позиции!

— А что же? Чего я имею бояться? Я верю в свою звезду. Не родилась еще та бомба, которая меня убьет! На крупповских заводах еще таких бомб не выделывают. И наконец, мои славные предки дрались ва Коссовом поле…

В столовой появился Юнгшиллер. Он был здесь своим человеком, всегда и во всякое время желанным. Обыкновенно пышущий густым румянцем, сейчас он бледен и маскирует наигранной улыбкой полную растерянность.

Он склонился к ручке Елены Матвеевны. Они обменялись неуловимым сообщническим взглядом. Елена Матвеевна угадала, что Юнгшиллер принес плохую весть.

Улучив момент, он шепнул ей:

— У меня есть к вам два слова.

— Ганс Федорович, — молвила она громко, — вы хотели взглянуть картину Крачковского, которую я купила на осенней выставке. Пойдемте…

Она увела его в соседнюю гостиную. С глазу на глаз спросила…

— Что случилось?

— Ах, нам не везет… Колоссально не везет за последнее время… Сейчас получил из Лаприкена шифрованную телеграмму. Забугина убежала!

— Не может быть?!

— Увы, депеша у меня в кармане… Вот она.

Елена Матвеевна закусила губы, и страшно было ее лицо в этот момент.

12. ДОРОГОМУ КАПИТАЛУ!.

Железноградову анафемски везло.

Его финансовые операции с такой же завидной легкостью осуществлялись, как и все его честолюбивые дерзания.

В самом деле, чего уж лучше. Разлетелся к супругам Лихолетьевым, продырявил штемпелем несколько солдатских рубах, угостил Андрея Тарасовича парой избитых анекдотов, и, глядишь, комбинация с подковными гвоздями прошла. Это добрых чистеньких полтора миллиона в пользу Мисаила Григорьевича. Правда, из этой суммы он выкроит изрядный процент на «благотворительность» Елены Матвеевны. Пусть! Так что же из этого? Сам же Мисаил Григорьевич любит повторять:

— Полумиллионом больше, полумиллионом меньше, не все ли равно?

Так и здесь. Он свое наверстает. Сегодня гвозди, завтра — шипы, сталь, йод, марля, противогазные маски. Господи, хозяйство теперешней войны так сложно, так многогранно, что деятельности талантливых, знающих, где зимуют раки, людей — угол непочатый.

Мисаил Григорьевич — большому кораблю и большое плаванье. Не мудрено, что миллионы его растут и пухнут, как в сказке. Он и до войны был человеком богатым. Война лишь окончательному его расцвету способствовала. Ему и книги в руки.

А вот подозрительная, темная мелкота в заношенном белье, пресмыкавшаяся по трущобным кофейням, вот даже кто

пошел в гору. Вся эта мразь, жонглирующая сталью, бензином, йодом, солдатскими сапогами, приодевшись, помывшись, почистившись, хлынула в дорогие кабаки и там «держит фасон», платя две четвертых за бутылку шампанского.

Со дня на день ждал Мисаил Григорьевич камергерских ключей от его святейшества. Ждал, хотя брало его некоторое сомнение.

— Ой, он крутит… он что-то крутит, Манега, — жаловался Мисаил Григорьевич супруге, показывая письма и телеграммы аббата.

Зато выгорело относительно республики Никарагуа. Вернувшись от Лихолетьевых, Железноградов застал у себя в кабинете официальную бумагу, извещавшую, что с момента ее получения он, Железноградов, «аккредитован» защищать коммерческие, политические и всякие другие интересы граждан упомянутой республики. Правда, на берегах Невы не имелось в наличности в данное время ни одного гражданина далекой Никарагуа. Был один-единственный, и тот уехал. Но тем лучше, меньше хлопот, а красивый консульский мундир от этого нисколько не потеряет, и золотое шитье его ничуть не потускнеет.

Надо женить Кипрского короля на Искрицкой, и все будет хорошо. Мисаил Григорьевич добился своего. Об Искрицкой все говорят, все интересуются ею. Даже Лихолетьев спросил его в кабинете, перебив деловой разговор:

— Ваша милость ухаживает, кажется, за этой… Искрицкой?

Мисаил Григорьевич сострил умильно-лукавую физиономию, забегав глазами-мышатами.

— Ухаживает… ухаживает… Ваше высокопревосходительство, по этому поводу имеется великолепный армянский анекдот… Спрашивают армянина: «Скажи, пожалуйста, Амбарсум Карапетович, правда, что ты ухаживаешь за такой-то?» — «Ухаживаю, ухаживаю… Тыфлис — сплэтник город… Живешь с бабой два года, и сейчас гаворат: ухаживает!»… Так и я вам скажу, ваше высокопревосходительство… Петербург — сплэтннк город.

Оба собеседника смеялись, Лихолетьев — хриплым баритонным сановничьим смехом, Железноградов — тоненьким, визгливым тенорком.

Когда, вернувшись с Вознесенского проспекта, Обрыдленко доложил своему патрону в смягченном, приукрашенном виде, что король Кипрский «не может» приехать к Мисаилу Григорьевичу, банкиру шибко не понравилось это.

— Почему не может, почему не может? Что значит? Подумаешь, какая важная персона! Король без штанов… Но я к нему не поеду, как себе хочет…

— Если желаете, чтобы вышло что-нибудь, придется… И наконец, сам он, король, «ничего не хочет»…

— Но почему он не может приехать?

— Слишком стар, болят ноги, у него подагра, он еле двигается…

— Что такое подагра? Я же не верхом на палочке жду его к себе. Вы должны привезти его на моем ото… Нет, адмирал, вы, я вижу, никуда не годитесь.

— Мисаил Григорьевич, я сделал все, что надо, скажу больше: я поступился своим самолюбием.

— Ай, какое там самолюбие!

— Позвольте, как это какое? Король вспомнил нашу беседу в Тюильрийском дворце, и вдруг…

— Где Тюильри, а где Петербург? Что такое? Что вы поехали к нему от моего имени? Ваша беседа в Тюильри была пятьдесят лет назад. Теперь другое время, время финансовой аристократии. Мы, мы повелеваем, так как у нас миллионы. А после этой войны мы дадим еще сильнее почувствовать власть и могущество финансовой аристократии. Берите меня, берите меня! Передо мной все двери открыты. Все! Родовая аристократия вымирает, вытесняемая капиталом… Дорогу капиталу!..

Поделиться с друзьями: