Реми

— Иди сюда, — шепчет она и я подхожу и склоняю к ней голову, и я не уверен, чья влага на моем подбородке, моя или ее, но я прикладываю все усилия, чтобы держать себя под контролем. — Я так тебя люблю, — шепчет она, прижимаясь ко мне лицом, лаская меня так, отчего мои глаза горят еще сильнее. — Ты заслуживаешь этого, и даже большего. Пока ты борешься там, я буду бороться за то, чтобы ты возвращался домой к этому.

Я издаю рычание, злой на то, что плачу, затем вытираю свои слезы и целую ее в губы, шепча:

— Я люблю тебя до чертиков. Сильнее некуда. Спасибо тебе за ребенка. Спасибо тебе за любовь ко мне. Не могу дождаться, чтобы сделать тебя своей женой.

НАСТОЯЩЕЕ

СИЭТЛ

То, как моя жена выглядит сегодня.

Как она улыбается.

То, как моя жена прижимается к нашему улыбающимся сыну, говоря:

— Пока, Рейсер, будь послушным с бабушкой и дедушкой…

— Га!

Я поглаживаю маленькую круглую голову Рейсера, и целую его в пухлую щеку.

— Вот так, чертенок, ты слышал ее.

— Оставьте его нам, — говорит нам мама Брук около церкви, в то время, как неподалеку за нами наблюдает команда. Сестра Брук, Нора, прижимает к груди букет, который только что поймала, а Пит выглядит так, будто его сейчас стошнит возле нее из-за силы его чувств к ней. Тренер улыбается, как никогда, стоя с Дианой под руку, а Райли не может прекратить пялиться на нового парня Мелани, которому явно на это плевать.

А я… меня уже достал этот костюм и необходимость держаться на расстоянии от своей невесты в нашем собственном доме, и краткий поцелуй у алтаря, во время которого я не мог использовать язык и зубы, и удерживать руки подальше от ее попки. Когда Брук машет Мелани и кричит:

— Рейсер, Мамочка любит тебя! — я притягиваю ее на заднее сиденье лимузина, тянусь через нее, чтобы захлопнуть дверь, и наконец, она вся моя.

Она поворачивается, тяжело дыша, чтобы посмотреть мне в глаза, ее щеки покрасневшие, глаза сверкают от волнения и нет, я никогда не забуду этот день.

Я тянусь к ней и одновременно она пытается залезть мне на колени, я хватаю ее за талию, чтобы помочь, но она взвизгивает, пытаясь подобрать платье и у нас не получается удобно устроится в такой позе.

— Я любила это платье до этого момента, пока оно не начало мешать мне быть ближе к тебе, — жалуется она.

— Черт, я так тверд для тебя, иди сюда, — запуская руку в ее волосы, хватаю ее за шею и жадно впиваюсь в ее губы, целуя ее, мой язык жаждет прикасаться к ее. Я хочу большего. И она сразу же дает мне больше, жаждет меня, мягко постанывая.

Не отрывая от нее губ, я притягиваю ее ближе, когда она гладит мои волосы.

— Не могу ждать, — выдыхает она. — Ты должен сорвать это платье с меня.

— Попрощайся с этими дурацкими пуговицами, — у меня текут слюнки, когда провожу пальцем по ее щекам. — И я буду лакомиться тобой, как на чертовом банкете.

— О да, пожалуйста, — она прижимается своим носом к моему и вздыхает, играя пальцами с моими волосами. — Мы еще никогда не оставляли Рейсера дольше, чем на два часа. Чувствую себя плохой матерью.

Я качаю головой, уткнувшись в нее носом, как делаю всегда.

— Если мы не хотим оставлять его и уезжать в наш медовый месяц, ты по крайней мере должна позволить мне украсть тебя на один вечер, — целую ее в подбородок. — Ты самая нежная, игривая мама, которую я знаю, Брук.

Она смеется.

— О, и как много ты их знаешь? — дотягиваясь, чтобы ткнуть мои ямочки. — Чтобы сравнивать.

В самом деле? Не знаю ни одной. Кроме матери моего сына.

Боже, они так чертовски идеальны, и оба мои.

Иногда я наблюдаю за ними с другой стороны комнаты, и мою грудь переполняют эмоции от того, как они играют друг с другом. У Брук есть шестое чувство, благодаря которому она всегда знает, когда я смотрю. Она всегда поднимает взгляд, ее глаза, теплые с искрами счастья, направлены на меня. И я подхожу к ним и притягиваю их к себе, целуя и прижимаясь к ним обоим.

— Я знаю, что моя мать не была такой, как ты, — шепчу ей, целуя кончик ее носа.

— А ты, нет такого отца, как ты, — она гладит бабочку на моей шее. — Я так сильно тебя люблю, Ремингтон, — она прижимается лицом к моей шее и пытается быть еще ближе ко мне, делая глубокий вдох, произносит хриплым голосом: — Ты выглядишь так горячо в этом смокинге, я умираю, как хочу тебя всего.

— Ты также вся для меня, — я усиливаю хватку у нее на талии, погружаясь губами в ее волосы.

Может быть, сейчас медовый месяц невозможен, особенно, когда никто из нас не желает оставлять Рейсера, но сегодня мне нужна моя жена.

Спокойно я целую ее в лоб и нос. Осматривая ее черты, наклоняю ее голову и провожу пальцем по ее губам.

— Мне нужно это, — выдыхаю я, и впиваюсь своими губами в ее.

Она трется своим языком о мой и вздыхает, когда я запускаю пальцы в ее волосы, снимая заколки с кристаллами. Снимая каждую шпильку в виде капли дождя с ее волос, запихиваю их в карман пиджака, медленно смакуя ее рот и целуя ее всю дорогу в отель, пока никто из нас не дышит ровно, когда мы приезжаем.

Когда мы входим в лобби, на нас обращает внимание десяток любопытных глаз, а за этим следуют аплодисменты и возгласы, когда я беру ее за руку и веду к лифтам.

— Многая лета, мужик! — кричит кто-то.

— За здоровье жениха и невесты!

Брук смеется, и я также посмеиваюсь, когда завожу ее в лифт, а затем погружаюсь лицом в ее шею, вдыхая ее запах весь путь на верхний этаж.

— Я хочу съесть тебя, — рычу я, снова скользя пальцами в ее волосы. У нее темнеют глаза, когда она дотягивается к моей свободной руке и прикладывает ее к своему сердцу.

— Ты поцелуешь меня здесь? — она направляет мои пальцы на округлость ее аккуратной груди.

Я киваю.

Затем она поднимает ту же самую руку ко своему рту и целует ладонь.

— И здесь?

Я снова киваю.

Ее озорная улыбка совпадает с моей, когда она направляет мою руку вниз к ее животу и к низу ее платья, затем она смеется и поднимается на цыпочки.

— Как насчет… там?

Я наклоняю ее голову назад.

— Твоя киска сегодня точно получит свою долю внимания.

На ее губах появляется восторженная улыбка, и я должен взять их и поцеловать ее, останавливаясь только тогда, когда раздается «Дзинь».