Репетиция Апокалипсиса

— Как же не убивать? Они-то будут нас убивать…

— Не знаю, — ответил в спинку дивана Пантелей.

Никонов театрально прокашлялся. Ему нужны были объяснения.

— Ну… понятно… Если, к примеру, меня убьют, ты меня воскресишь…

— Не я! — резко повернулся к нему лицом Пантелей. — Не я! Дух Божий! Я только просил! Очень просил! И когда Галина Петровна стала молиться вместе со мной… они стали дышать…

Олег растерялся и опустил глаза. Во взгляде Пантелея была такая пронзительная любовь и такая вселенская печаль, что Никонову стало невыносимо стыдно.

Рядом опустился на колени Эньлай и вдруг попросил.

— Наташу… Наташу и детей позови, пожалуйста…

Пантелей посмотрел на него тем же взглядом, что и на Никонова, и Эньлай по примеру Олега опустил голову.

— Не трогайте его, — попросила Галина Петровна.

— Я не могу опустить оружие, я не смогу смотреть, как будут насиловать и убивать, — сказал куда-то в пол Никонов. — Пусть каждый делает своё дело.

— Мы все здесь, — заговорил Макар, медленно чеканя слова, чтобы доходило до каждого, — я так думаю, мы все здесь, — снова повторил он, — потому что есть Пантелеимон. Все мы остались здесь, потому что как-то незримо связаны с ним. Надо попытаться понять Промысл… Отдаться на волю Божию…

— А вот… написано Божья-Воля, — прочитал Тимур какую-то справку на столе.

— Что? — переспросил Макар.

— Ну, вот, — Тимур протянул ему листок с печатью.

— Личная печать врача, — сделал Макар заключение и прищурился, — Божья-Воля…

— Это моя фамилия, — объяснил Пантелей. — Отец её всегда стеснялся…

— Ого… — только-то и смог сказать Макар.

— Божья-Воля, — повторила Галина Петровна, — неужели такие фамилии бывают?

— Бывают, — ответил Макар, — я знал одного преподавателя в университете, у него была такая фамилия, но он её поменял на фамилию матери и стал Бесхребетных.

— Вот ведь как бывает, — изумилась Галина Петровна.

— А отец говорил, что у нас фамилия несвоевременная, хоть считал, что не фамилия делает человека, а человек фамилию. Но он взял фамилию матери и стал Смирнов. А я ещё в четырнадцать, когда паспорт получал, захотел, чтоб всё по Божьей воле было… Странно, что я говорю о нём в прошедшем времени, — поймал себя на слове Пантелей. — Помню: он часто рассказывал, что на него возлагали самые трудные решения, и если всё получалось, все потом говорили: у нас на то Божья-Воля есть. Наверное, им это казалось смешным.

— Наверное, — согласился Макар. — Смирнов и Божья-Воля, смирение и Божья Воля… О как сложилось! Молодец твой отец. Но то, что сейчас было через тебя совершено…

— Не я это! — взмолился Пантелей.

— Хорошо-хорошо, — успокоил его Макар, — скажем так: свидетелями чего мы стали…

— Я видел, — сказал вдруг с кушетки Алексей.

— Что? — спросил стоявший рядом Тимур.

— Я не могу описать… — только сейчас все заметили, что Алексей всё это время плакал.

— Там есть что-то? — не удержался от извечного вопроса Эньлай.

— Если б не было, тогда зачем вообще всё? — вопросом ответил Лёxa.

— Чё там? — присоединился к Эньлаю Тимур. — Сады? Девушки красивые? Небо чистое?

— Не, — поморщился Лёха. — Как же сказать-то…

— Благодать, — подсказал Макар.

— Да! Да! — подхватил Лёха и даже сел на кушетке, отчего все отшатнулись в сторону, а он успокоил их: — Да живой я, живой! Правда, — он задумался, — теперь не знаю, где я живее…

— Господи! — наконец приняла сердцем чудо Галина Петровна и упала на колени. — Слава Тебе, Господи!

— А этот, — прагматично вспомнил Эньлай о своём противнике, — он же к своим побежит. Расскажет!

— Думаю, этот уже отвоевался, — рассудил Никонов.

— Там же больные! — вдруг встрепенулся Пантелей.

— Ой, матушки, — всплеснула руками Галина Петровна, и оба они, забыв об остальных, ринулись в коридор, будто и не было ничего.

Никонов обвёл оставшихся товарищей взглядом и спросил:

— Что будем делать, мужики?

— Он сказал, убивать нельзя, — напомнил Тимур с тем же вопросом, что мучил Никонова.

— Ему — нельзя. А мы, надеюсь, воины. Там, где этого можно будет избежать, — будем избегать. Но я уже сказал: спокойно смотреть на то, как будут… В общем, сказал я уже, — сам себя прервал Никонов.

— Надо изолировать тех, кто бродят по больнице. Не убивать, изолировать, они же опять Пантелея захватят, — напомнил Эньлай.

— Как-то теперь умирать не страшно, — Тимур продолжал изумлённо смотреть на Лёху.

— Воевать сможешь? — спросил Алексея Никонов.

— Теперь нет, зато могу утки из-под раненых таскать, если понадобится, — ответил Лёха, и в глазах его светилось какое-то новое знание.

— Эх, Старого бы вернуть, — задумчиво сказал сам себе Олег.

— Кого? — переспросил Эньлай.

— У нашего командира был напарник. Он погиб, — ответил вместо Никонова Лёха, и все с ещё большим удивлением посмотрели на воскресшего.

— Он что, просил мне привет передать? — насторожился Олег.

— Нет, просто теперь я это знаю.

— М-да… — подивился Никонов. — Жаль, что некогда тебя обо всём расспрашивать, надо зачищать больницу и подумать, как нам вызволить девушек. Если здесь без шума можно обойтись, то там…

Всё это время Макар сидел на диване и в рекогносцировке не участвовал. В глубокой задумчивости он покусывал губы. И только когда все замолчали, озвучил свои размышления.

— Я вот думаю, а если Пантелея вывезти из города?

— К чему ты клонишь? — спросил Никонов.

— Нет праведника — нет города, — коротко пояснил Макар.

— Да он же без больных, без людей никуда не пойдёт, не поедет, — напомнил Эньлай.

— Хороший человек, — подтвердил Тимур.

— В том-то и дело, — вздохнул Макар. — Пока что мы с вами имеем дело с людьми. Возомнившими о себе, заблудшими, и, возможно, будем иметь дело с озверевшими… А когда придут враги из другого мира…

— К Пантелею тоже могут прийти? — засомневался Тимур.

— И к нему могут. И великих святых посещали. Мучили. Донимали…

— А добрые? Н-ну… наши… — как-то неуверенно поинтересовался Никонов.

— Не знаю, — честно признался Макар.

— Там, в Библии, Конец Света чем кончается? — спросил Эньлай.

— Светом, — улыбнулся Макар и процитировал наизусть Откровение: И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Сидящий на престоле: се, творю всё новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны.