Реплика в зал. Записки действующего лица
Шрифт:
Как только документы на Левитеса дошли до нашего Фрунзенского райкома КПСС, оттуда последовал звонок. Звонила милейшая женщина, заведующая отделом культуры. Я всегда чувствовал, что она относится ко мне по-доброму, вот и теперь она как бы заботилась обо мне.
Тут следует несколько отвлечься, чтобы стало понятно, насколько ко мне хорошо относились в райкоме, а, значит, совершенно искренне меня хотели в тот раз предостеречь...
Парторганизация "Советского экрана" никогда никаких проблем райкому не выкатывала, когда они просили меня выступить на очередном партактиве "от работников культуры", я со своим телевизионным лицом никогда не отказывал, выручал. Выражением их симпатии ко мне было, например, хотя бы то, что вывесили мой большой портрет на сваренной из труб конструкции - "Лучшие
Однажды эта красивая райкомовская женщина, приглушив голос, пожаловалась на жизнь, которая началась в городских партийных сферах с приходом в Москву Ельцина. "У нас кошмар, - делилась она.
– Невыносимо. В одном районе первый секретарь, молодой парень, выбросился из окна. Потом еще были суициды...Мы все ходили хоронить, столько народу приходило! Замечательные были ребята!"
На таком доверительном уровне были наши отношения. И вот теперь она говорила: "Вы дали рекомендацию Левитесу, но лучше ее взять обратно! К нам поступило письмо, оно, правда, анонимное, но это не важно. Сообщают, что ваш Левитес у себя в доме дебоширит на лестничной площадке, соседи вынуждены обращаться в милицию. Пишут, он вообще аморальный тип".
– Но это клевета!
– возразил я.
– Знаю его по работе три года, тихий, интеллигентный человек, растущий профессионал, прекрасно воспитан, отменно трудолюбив, кто-то явно ему завидует и хочет напакостить.
– Ну, зачем вам это надо? Лучше будет, если заберете...
Упорство, с которым райком настаивал, было удивительным. Они не верят моей рекомендации? Но такого просто не может быть, если иметь ввиду наши отношения. Или они знают еще что-то, но не решаются сказать?..
– Нет, за свои слова отвечаю, - уперся я рогом.
– Тогда создам комиссию и пошлю проверить.
Комиссия из нескольких человек, - в нее вошли секретарь парткома и председатель месткома, - поехала проверять. Как я и предполагал, донос оказался абсолютной клеветой. Соседи сообщили, что более вежливого человека, чем Миша, они не знают, а в отделении милиции сказали, что по этому поводу к ним никто не обращался. Итоги проверки отправил в райком. С некоторой задержкой, но в партию Михаила все-таки приняли, что было важно: при его способностях и добросовестности это становилось дополнительным условием служебного роста. Так и оказалось. Уже после моего ухода из журнала он стал ответственным секретарем и членом редколлегии "Советского экрана".
Но неужели в жизни Михаила Левитина была невидимая сторона? Тогда, возможно, оттуда донос? Поэтому-то меня предостерегали из райкома, ведь были еще не нынешние либеральные времена? Не из той ли тени и те, кто решился на страшное?..
Мишу зверски зарезали в его квартире. Ничего не взяли. Я стоял в сквере перед редакцией, когда вынесли гроб. Так попрощался. Потом спрашивал: нашли ли убийцу? Нет, не нашли...
Спустя много лет, разговаривал с бывшим сослуживцем по журналу. Вспомнили Левитина.
– А вы не знали?!
– поразился собеседник.
– Да это все знали! Эти люди бывают, ох, какими жестокими, когда выясняют отношения...
Что бы ни было на самом деле, в людях я разбирался плохо.
Серый восход
Моя книга - вольное изложение вольных наблюдений. Она может оказаться интересной для киноведов, но сама по себе киноведением не является. Не претендую и на лавры профессионального историка кино, хотя для истории кино в ней, смею надеяться, найдется кое-что, что заинтересует специалистов.
В силу разных обстоятельств мне, человеку из журналистики и театра, пришлось как критику, редактору, сценаристу надолго погрузиться в поток советского кинематографического бытия. Смею думать, что стал здесь профессионалом. Не хуже, наверное, многих. А то и лучше.
И вот, оглядываясь на те свои бурные кинематографические годы, спрашиваю себя: что было самым
интересным, что запомнилось по-особому, что в первую очередь захотелось сохранить на бумаге? И сам себе отвечаю: нет, не анализ увиденных фильмов, не история их создания (за исключением некоторых), даже не социальный или политический климат тех лет в преломлении к искусству экрана (хотя это важно, и частично я этого касаюсь). По-настоящему оказались любопытны человеческие типы, встречавшиеся на пути, их интересы и страсти, те конкретно наблюденные благородства и подлости, что свидетельствуют о непредсказуемой сути человеческой природы. "Человеческий фактор" - вот что оказалось самым интересным...Все дело в том, видимо, что даже и занимая должности, я оставался все-таки существом пишущим и сочиняющим, оставался в широком смысле этого слова драматургом. И сейчас остаюсь. Пусть не самым успешным, богатым и знаменитым, но неизменно добросовестным. Неизбежное следствие таковой природы - быть пристрастным и субъективным. А каким еще быть, если все прошло сквозь тебя?!
Каков склад, таков и лад. Каков человек, такова и его песня.
Человек молод, пока не утратил способности удивляться. С годами ко многому успеваешь приглядеться и заметно реже, чем когда-то, предаешься восторгам или впечатляешься ужасами. Но по-прежнему вздрагиваешь, свежо и непосредствнно, или хотя бы разводишь руками, когда одаривает тебя очередным явлением то, что условно и сухо обозначают словами "человеческая природа". На нее наглядеться невозможно. К ее неожиданным выбросам и гримасам совершенно нельзя привыкнуть. В этом смысле молодость продолжается. Правда, оговоримся, если она совсем затянется, то придется звать доктора...
Любопытно, что к собственной природе и сути с годами интерес существенно притупляется. Как-то пригляделся, даже поднадоел сам себе. Все почти ясно: налицо этакий сплав фундаментального советского воспитания, увлеченно заложенного еще родителями, и собственного честолюбивого желания выделиться, выглядеть лучшим на любой жизненной кочке, даже не имея порой достаточных для того оснований. Не в оправдание, а в объяснение остается добавить, что следствием указанных обстоятельств стала занудная добросовестность в делах, порядочность в людских отношениях, "спортивность" в прямом и метафорическом смысле, ну и, конечно, недопустимость одаривания себя за чужой счет. Иначе говоря, честность, будь она не ладна.
Всегдашней пыткой для меня было идти к начальству и что-нибудь просить. Они, начальники, чувствовали, что я не достаточно искренне растворяюсь в просьбе, и обычно отказывали. Или совали гуся?? вместо порося??. Просишь бесплатную квартиру, как у всех нормальных начальников, в лучшем случае оказываешься в кооперативной, платишь "из своих". Просишь продать ондатровую шапку, которую у тебя сперли, между прочим, при выполнении служебного задания, выпишут кроличью. Ондатровую нужно просить лучше. Про постоянное прилипание ко мне именно общественных работ, то есть таких, которые не оплачиваются, можно и не говорить, - кто везет, на того и грузят. Словом, халява что-то знала про меня такое, что позволяло ей мною не заниматься.
Но и это не все. Мне долго нравилась фраза Сомерсета Моэма в его книге "Подводя итоги": "Я, конечно, не гений, - признавался он, - но я чертовски умен. А это не так уж мало". Здорово сказано, успокаивает. Долго мнилось, что и о себе могу так сказать. То, что не гений - очевидно, но поначалу у меня не было претензий хотя бы к своему уму. Сейчас и в нем сильно разочаровался. Так ли уж и умен, если здраво посмотреть?
Умных я вижу в телевизоре, когда в очередном ток-шоу показывают тех же шестидесятников, например. Вроде бы и меня можно к ним причислить, не на -много они старше. Но что-то мешает. Вот слышу, одному венгерские событий 56-го года открыли глаза на агрессивную суть советского монстра. Другого танки в Праге заставили задуматься и прозреть. А мне, тупому, ничего подобного даже в голову не приходило. И никого рядом не было, кто бы подсказал. Ну не сомневался я, что это все империализм пытается подорвать социалистический лагерь, а могучий Советский Союз дает отпор коварным проискам. Верил, безусловно. И с увлечением продолжал заниматься своими делами.