Решающее испытание
Шрифт:
М-да… Век живи, век учись, дураком помрёшь. Чёрт бы побрал жёлтую прессу, вечно они суются куда не следует. А эта психолог тоже хороша, ей палец в рот не клади. Кто бы мог подумать? В сущности, мне не за что наказывать врачей. Они решили, что я насильник или покрываю насильников, встревожились, приняли меры, спасибо хоть полицейских не привели. И всё логично. Вот тебе и Мексика. Ну, Абрамсон! Тоже болван, хоть бы помог мне соврать получше. Выходит, только я виноват в этом недоразумении. Действительно, врачей наказывать не за что, их впору награждать за бдительность и заботу о пациентке. Что же, по крайней мере, теперь все поняли, что на самом деле произошло и почему мне пришлось сочинить эту глупость насчёт Мексики.
– Так, ладно.
– До свидания, сэр!
– Минуточку, мисс психолог! Вас как зовут?
– Сюзан… то есть по-английски – Сьюзен, разумеется.
– Сьюзен, не хотите ли работать в ТЕМПОРА?
6. Сюзан
Боже мой! Не могу поверить! Может, это всё сон? Или какой-то безумный розыгрыш? Вот сейчас я толкну белую дверь в реанимационную палату – и увижу…
– Жанна, можно мне войти?
– Ой! Да, прошу вас! Как вы себя чувствуете?
Эту фразу впору было бы произнести мне. Жанна Дарк, неужели ты жива… ты здесь, в трёх шагах от меня…
– Спасибо, всё в порядке, мой обморок был просто от неожиданности. Меня зовут Сюзан. Можно посидеть с вами?
– Конечно, можно! Садитесь, пожалуйста!
Я беру стул и сажусь рядом с кроватью. Вот она какая, Орлеанская Дева… Маленькая, тоненькая, бледная девочка-подросток со взглядом затравленного зверька, со страшными шрамами на запястьях и шее. В её глазах смертельный, нечеловеческий ужас ещё только начинает вытесняться робкой надеждой, что всё происходящее не сон и не очередная ловушка. Жива, но до чего измучена! И всё же она улыбается! До того печальная улыбка, что при виде её не сдержать слёзы. Так хочется утешить, ободрить эту девочку, успокоить, объяснить, что всё страшное позади…
– Жанна, прежде всего: вам нечего опасаться, вы находитесь у друзей, в полной безопасности, под защитой самой сильной армии в мире, с вами не случится ничего плохого. Тот проклятый приговор, который был вам вынесен бандой Кошона и Леметра, забудьте, как ночной кошмар.
Её взгляд становится несколько спокойнее, но теперь в нём некоторое недоверие. Как я её понимаю, ведь столько раз ей клялись в дружбе – и это оборачивалось подлой ложью и предательством. Попробую быть чуть официальнее. Не так-то легко, но я постараюсь:
– Орлеанская Дева Жанна из Домреми, вам пора узнать, где вы, почему и как попали сюда из Буврёя. Вы что-нибудь помните?
Улыбка сходит с её лица. Она настороженно смотрит на меня.
– Вчера вечером я, как обычно, задремала в темнице, где меня держали. Я знала, что сегодня меня должны казнить, епископ сам об этом сказал. Ночью я мечтала умереть во время сна. А сегодня проснулась здесь… и так рада!
Она снова улыбается. Я – невольно – тоже, вот только в глазах почему-то туманится. Ах, Жанна Дарк…
– Прежде всего, Жанна: с того момента, когда вы попали сюда, прошло трое суток. Всё это время вы спали.
Её глаза удивлённо расширяются:
– Трое суток?!
– Да… Кроме того, пока вы спали, врачи осмотрели вас и оказали первую помощь. Но главное не это…
Я перевожу дыхание. Мне немного не по себе. Пора сообщить главное. Ну, была – не была:
– Жанна, с момента вашего появления здесь, по вашим ощущениям, миновало несколько часов. По данным врачей – более трёх дней. А по всем календарям мира – вы покинули Руан почти шестьсот лет назад. Сейчас начало двадцать первого века. Все люди, знакомые вам по Франции – ваши родные, друзья, враги – все они давным-давно умерли. Буврёй называется теперь – замок Жанны Дарк, там музей, посвящённый вам… вашему заточению.
Вы давно реабилитированы, мало того – признаны святой. Этот город, который вы видите за окном, называется Сан-Франциско. Эта страна – Соединённые Штаты Америки, её не существовало в то время, которое вы помните. Здесь государственный язык – английский. Мы с вами очень далеко от Франции, Англии и Бургундии. Здесь, в Америке, много людей, которые любят вас и хотят, чтобы вам было хорошо. Один из них создал аппарат, позволяющий проникать сквозь время и пространство. Трое суток назад он вошёл в Буврёй, в ночь накануне вашей казни, и забрал вас сюда.Ну вот, Рубикон перейдён. Теперь должно быть легче.
Глаза Жанны становятся большие-большие. Она откидывается на подушку и смотрит в потолок не мигая.
– Жанна, вам плохо?
– Нет… простите, это я от неожиданности.
– Хотите о чём-то спросить?
– Нет… Да… Скажите, как закончилась война?
О какой войне она говорит? Ах да, конечно…
– Франция победила. Через несколько лет после… того, как вы покинули Руан, французы взяли Париж и очень скоро изгнали англичан отовсюду, кроме Кале. А спустя некоторое время и Кале был взят. Бургундия большей частью вернулась в состав Франции.
– Кто сейчас король Франции?
– Во Франции больше нет королей, это называется – республика. Соединённые Штаты Америки тоже республика. Англия осталась монархией. Но и многие англичане вас любят и сожалеют, что их предки были жестоки с вами.
– Вы говорите – меня любят. А почему? Ведь эти люди не знают меня, никогда не видели. Почему?
Вот это трудный вопрос. Мне придётся рассказать о Бернарде Шоу, Петре Чайковском, Анатоле Франсе, Жане Ануе, Викторе Флеминге. Какое дело было Шиллеру до маленькой пастушки из Домреми? Отчего имя Жанна стало распространённым в далёкой России? Почему чуть ли не каждый год Голливуд делает новые фильмы о Деве? Как случилось, что ехидный насмешник Марк Твен, для которого не было ничего святого, плакал над судьбой Орлеанской Девы и посвятил ей своё самое красивое произведение?
Попробую для начала ответить хотя бы за саму себя.
И я начинаю рассказывать.
Я рассказываю, как маленькой девочкой горько плакала от обиды и стыда, прочитав в одной исторической книжке о том, как юную девушку, спасшую Францию и французов, французы предали. Продали её смертельным врагам. По их приказу оклеветали, истязали, приговорили к самой страшной смерти и жестоко убили. И знаменитые французские паладины не смогли или не захотели предотвратить это преступление.
Я рассказываю о том, как впоследствии многие годы искала книги об Орлеанской Деве, подсознательно надеясь однажды прочесть, что Жанна осталась жива, спаслась так-то и так-то, а историческая неточность в других книгах возникла потому-то и оттого-то. И о том рассказываю, как противно было читать подлые вымыслы, что якобы англичане ни с того ни с сего пощадили Жанну, казнив вместо неё другую девушку. Противно не потому, что мне не понравилось бы такое развитие событий, хотя и эту другую девушку всё-таки тоже было бы очень жалко. Мне было оттого противно, что с каждой страницы такой книги разило наглым враньём, стремлением убедить меня – дескать, мы чистенькие, нас не запятнал пепел Жанны Дарк и стыдиться нам нечего. Мне было гадко, потому что из той книги несло уверенностью, что я захочу соучаствовать в этом вранье. Мерзко, как человеку, который просил хлеба, а получил камень.
А как описать сегодняшнюю минуту, когда я, впервые оказавшись во владениях ТЕМПОРА, вошла в реанимационную палату к незнакомой девушке и вдруг услышала от неё на старофранцузском языке: моё имя Жанна, мне девятнадцать лет, я родилась в Домреми…
– Сюзан, пожалуйста, не надо плакать!
Оказывается, я уже вся зарёвана. А ещё психолог, хирург души человеческой. Жанна пытается погладить меня по руке, утешить, но её левая рука привязана к капельнице, и ей неудобно.