Решающий шаг

Артык прикрепил к поясу саблю, закинул за плечо халназаровскую двустволку и, вскочив на Мелекуша, легкой рысью повел его вдоль ряда кибиток. Всадники двинулись вслед за ним. Садап-бай, еще не успевшая оправиться от огорчений, причиненных побегом Айны, упала на землю и запричитала. Только Мехинли, не поняв ничего в том, что произошло, спокойно стояла у черной кибитки и, покусывая палец, смотрела на все удивленными глазами.

Во главе полусотни дейхан Артык направился в сторону города. За нестройной толпой всадников поднялось облако пыли. Как и все женщины аула, Айна стояла у кибитки и смотрела на всадников. При виде почета, который выпал на долю Артыка, она почувствовала гордость за него.

Повстанцев с каждым часом становилось все больше и больше. Конница Эзиза росла, ширилась, подобно потоку в весенний ливень. Присоединялись все новые группы дейхан из аулов, встречавшихся на пути. Топот копыт наполнял все вокруг. Тедженские заросли кустарников никогда не видели такого огромного количества всадников. Повстанческое войско заполняло все пути, все тропинки. Об опасности никто не думал, кругом шутили, балагурили. Ехали точно на праздник.

Среди всадников, то вырываясь вперед, то отставая, вертелся на рослом чистокровном коне Хуммет, покрикивая и подбадривая людей.

— Вперед, молодцы, вперед! Сегодня уничтожим врага! — крикнул он в последний раз и, спустившись в пересохшее русло арыка, погнал коня в город.

Плеяды стояли прямо над головой. Перевалило за полночь. У водораздела между каналами Кяль и Векиль, когда до города оставалось два-три километра, Эзиз остановил коня. Здесь он решил подождать отставших, построить всадников, перед тем как ринуться на город. Но сколько ни подходило конников, волостного среди них не было. Эзиз стал расспрашивать десятников, сотников — Хуммет исчез бесследно. Только теперь понял главарь повстанцев, что совершил непростительную ошибку.

Несчетное множество людей собралось на поросшей гребенчуком равнине. Эзиз, галопом пустив коня, объехал дейханское войско. «Тысяч шесть будет!» — удовлетворенно подумал он. Вместе с теми, что должны были прибыть с Царского канала и Векиля и напасть на город с другой стороны, выходило тысяч до десяти. Артык уже не чувствовал в себе того воодушевления, с которым он выезжал из аула. В голове бродили сомнения: можно ли верить Эзизу, если ему уже сейчас льстит, когда его называют ханом? Вспомнилась беседа с Иваном Тимофеевичем и Артамоновым, сомнения усиливались: не сделал ли ошибки Артык, как и другие дейхане, присоединившись к Эзизу? «В самом деле, почему я не посоветовался с Иваном? — думал Артык. — Ведь он и Артамон-ага так интересовались волнениями, начавшимися среди туркмен, предупреждали, что дейхан могут обмануть, натравив на русских, предлагали объяснить дейханам, за что и против кого они должны бороться. Как же это я, не посоветовавшись с Иваном, повел дейхан за Эзизом? — упрекал он себя и тут же приходили оправдания: — А разве было на это время? За эти сутки что я должен был делать — собирать нукеров, выполняя приказ Эзиза, или скакать в город и советоваться с Иваном?»

Хмурый, задумчивый сидел Артык в седле на приплясывающем под ним Мелекуше. Притихли в ожидании битвы и другие дейхане. Один только Гандым, казалось, не чувствовал всей серьезности этих минут и продолжал о чем-то оживленно рассуждать то ли с соседями, то ли с самим собой.

Как и у большинства повстанцев, у Гандыма, кроме чувала, был еще и топор. Он особенно не раздумывал, к чему этот поход, какую он даст пользу, какой принесет вред. Его желания не шли дальше того, чтобы вот этим топором взломать дверь какой-нибудь лавки, зарубить того, кто будет мешать, и набить свой чувал зеленым чаем, сахаром, леденцами, материей на одеяло и на штаны. В разговорах дорогой он гордо доказывал, что добыча должна принадлежать тому, кто ее захватит. Когда ему случалось бывать в городе, он подолгу стоял у лавок и магазинов, не в силах оторвать глаз от всего того, что там выставлено. Наполнив пшеницей яму и набив в городе свой чувал, он больше не мечтал бы ни о чем. Как и все остальные, он даже не подозревал о честолюбивых замыслах Эзиза. Но, в отличие от многих, он не понимал и общих стремлений к свободе. Было немало людей, которые подшучивали над Гандымом, зная, что его расстроенный мозг был неспособен охватить всего смысла событий...

Приближалось время рассвета. Плеяды все больше клонилось к западу. Поднялся небольшой ветерок, и клочки облаков пошли кочевать от одного края неба к другому.

Отобрав сотню лучших всадников, Эзиз поставил во главе ее Артыка и послал его разрушить железную дорогу возле южной пригородной будки, а сам с тысячами всадников двинулся к городу.

Глава сорок первая

Нещадно нахлестывая коня, волостной Хуммет в полночь промчался по тихим улицам города и остановился у ярко освещенного дома начальника уезда.

Полковник праздновал день рождения жены. В просторной комнате на длинном столе — пироги, жареные поросята, гуси, куры, ряды разнокалиберных бутылок. От ярких электрических ламп в комнатах, убранных дорогими коврами, было светло, как днем. Среди гостей были помощник начальника уезда, начальника гарнизона, начальник полиции, волостной Ходжамурад, Ташлы-толмач и другие чиновники уездного управления. Некоторые были с женами. Уже пили за здоровье жены полковника и его самого. Полковник, взяв бокал, встал:

— Господа, предлагаю выпить за здоровье его величества государя императора! — сказал он, и все поднялись с места.

В это время в комнату с шумом ворвался Хуммет. Не успев отдышаться, он, качаясь всем телом, глотая слюну и заикаясь, выпалил:

— Восстание!

Бокал выпал из рук полковника, глаза его округлились. Пошатнувшись, он грузно сел, и широкий, как бочка, зад его стукнулся об стул. Гости побледнели. Женщины сунули свои бокалы куда попало, разливая вино на скатерть. Полковница, истерически вскрикнув, убежала в другую комнату.

Волостной немного отдышался. Сообразив, что насмерть перепугал всех, он поднял руку к папахе:

— Баяр-ага! Господин полковник! Нет ничего такого...

Но никто уже не слушал его. Поднялся переполох, все метались по комнате, не зная, что делать. Хуммет сам испугался и решил исправить ошибку. Подняв руку, он закричал:

— Господа!.. Я пошутил!

Пришедший в себя полковник поднялся с места и сжал кулаки:

— Если ты так шутишь, то я тебе покажу шутки!

Гости успокоились. Ходжамурад набросился на Хуммета:

— Эх ты, сын свиньи! Да разве можно так пугать людей? Разве здесь место для глупых шуток?

Хуммет обругал Ходжамурада по-туркменски, затем, обратившись к полковнику, в точности объяснил ему положение. Он рассказал о начавшемся выступлении Эзиза, о своем аресте и бегстве, особенно подчеркивая свою верность служебному долгу.

Узнав, что начались дела совсем не шуточные, полковник, задыхаясь от ярости, заходил по комнате.

— Скоты!.. Свиньи!.. — угрожающе рычал он на волостных. — Да кто вы такие, чтобы не исполнять повеления государя?.. Нет, я вам теперь покажу! Покажу!.. Глаза выколю!

Волостные дрожали всем телом.

Топнув ногой, полковник обратился к чиновникам, стоявшим вокруг стола:

— Приказываю — сейчас же произвести в городе облаву! Всех, у кого на голове большая папаха, арестовать! Не поместятся в тюрьме? Гм... Загоните всех в один двор!.. Все они знают о нападении и ждут только сигнала, чтобы начать резню. Если после облавы на улице покажется папаха — расстреливать на месте!

Чиновники и волостные уже собрались удалиться, но полковник остановил их взмахом руки.