Ресторан «Березка» (сборник)

– У меня пива есть четыре бутылки, не откажетесь? – спросил я.

– С ума я, что ли, сошел отказываться! – воссиял режиссер.

И тут распахнулась дверь, и администратором была торжественно внесена громадная сковородка, пышущая жаром и отвратительно воняющая прогорклым жиром.

Говорили о том о сем. Режиссер постепенно пришел в себя и, хохоча, признался, что оконфузился вчера на банкете в ресторане «Прага», утянувши со стола бутылку польской водки; я ознакомил собравшихся с бытом бичей и других народностей Севера; армянин сказал, что прочитал сегодня в газете про разоблаченную группу всесоюзных виноделов, торговавших по городам и весям обильной Родины самогонным коньяком.

– Начинается статья, что слесарь дядя Саша пустил в канализацию стоведерную бочку коньяка с целью замести следы.

– Стоведерную? – ахнул режиссер, вновь схватившись за голову.

– Да, – солидно подтвердил рассказчик. – Стоведерную. Пахан получил «вышку», шестерки – согласно заслуг.

Мы с режиссером:

– Вышку?

– Согласно заслуг?

– Однако я не о том, – сказал администратор. – Я вам, что вот к нам недавно приезжал с оркестром Юрий Силантьев и заработал за три дня 1900 рублей. Дал за три дня десять концертов, а у него концертная ставка – 190 рублей...

– Дал...

– За три дня...

– Ну, не может быть...

– 190. Я сам видел. Согласно решению Министерства культуры...

– А я вот читал несколько лет назад газету «Советская культура», – сказал я. – И там было написано, что Вл. Высоцкий сильно халтурил на Алтае. У него что – тоже такая же ставка? Я интересуюсь.

– Не, – ухмыльнулся администратор. – Володя по-другому работает. Он у нас тоже был. А еще у нас была Валя Толкунова, и меня из-за нее вызывали в райком, потому что, как она запела «Стою на полустаночке в цветистом полушалочке», остановились станки, среди ткачих начались массовые прогулы... Валя-Валя, кого еще, как не ее, так сильно любит народ?

– А вот, говорят, Муслим Магомаев тоже за месяц в Казахстане заработал 300 000 рублей?

– Магомаев? 300 000? Вполне мог.

– А как?

– А вот так, что в Якутии один администратор спьяну заключил в Москве контракт с группой одаренных цыган, а те цыганы, оказалось, ничего не умеют, даже в бубен лупить... Администратор горит...

– Ну?..

– Но не сгорает. Он тут же вызывает по телефону Сличенку на десять дней. И уж тот, конечно, запросил, запросил... Он что, даром тебе в «нашенский край» полетит?

– А у нас один инженер изобрел машину для печатанья денег и продал ее персональному пенсионеру за 10 000. Пенсионер напечатал 300 рублей новенькими пятирублевиками, а потом машина остановилась среди ночи, и оказалось, что она была изготовлена из реле стиральной машины и другого дерьма с вложенными настоящими пятишками.

Пенсионер чокнулся и пошел средь ночи в милицию. Под утро и взяли инженера в постели, где лежал. Милиция хохотала, старик показывал красный билет, инженер сильно матерился, что старик идиот. Никогда, говорит инженер, не думал, что эта старая падла сама на себя в ментовку пойдет...

– Кому сколько?

– Инженеру – три, старому хрычу – условно...

Однако время тянулось и тянулось, а ко мне, наоборот, не шел никто. Вот уж и картошка была съедена нами, людьми культуры, выпито пиво, когда вдруг армянин поднялся и произнес глухо, как в танке:

– Никому не расходиться. Даю десять процентов!.. Только десять процентов, честно предупреждаю, всего десять процентов, – бормотал он, роясь в глубинах своего желтого кожаного чемодана.

Откуда и достал он пачку билетов лотереи «Спортлото-спринт», где выигрыш, как известно, определяется немедленно, путем надрыва и вскрытия.

– Деньги, деньги! Все время про деньги говорили, обязательно мне должно наконец повезти! – вскрикнул армянин, раздавая билеты.

Которые все, конечно же, имели по вскрытии радужную надпись «БЕЗ ВЫИГРЫША».

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ну что ж, настала пора каяться.

Каюсь, что я мечтал написать умеренно остроумный, но с глубоким подтекстом рассказ, хотел четко пропустить невидимую гуманистическую красную нить, дабы обличить мещанина во культуре и тем самым поднять ее (культуру) на некую лирическую высоту... С помощью явления родного человека, девушки, которую я столь длительно ждал. Хотел описать, как трогательно и приветливо смутились армянин и режиссер при виде нашей любви и как что-нибудь горько-доброе приключилось со всеми нами, в том числе и с ушедшим к бабе сценаристом Серегой... Как у Эльдара Рязанова... Мечтал... Хотел... Много я чего хотел, мало ли о чем мечтал, – как видите, совершенно ничего не получилось. Образов нет, начала и конца, остроумия, сюжета нет, текст безобразно расплылся, как клякса бывших в школе фиолетовых чернил.

А все почему? А все потому, что... почему? Я не знаю, почему. Я пишу это на исходе февраля 1978 года. За серым окном все зима да зима безо всякого подтекста, и деревья все серые да серые безо всякой красной нити, и когда будет весна – неизвестно. Что ж, видно, прав был Иван Бунин – растоплю-ка я лучше печку торфяными брикетами, выпью-ка я лучше любимого вина «Кавказ» да загляну-ка в почтовый ящик – может, мне кто-нибудь уже написал какое-нибудь душевное письмо, а я ему на это что-нибудь отвечу. Один буржуазный деятель культуры писал, что даже его харкотина – это искусство. Врешь ты, товарищ буржуазный деятель, врешь ты все, удак! Удак ты, а не буржуазный деятель культуры!

Девушка... Она в то утро так и не пришла. Хрустальная, но теплая девушка... Девушка... Ничего себе девушка, а? Я к ней приперся в 9 часов утра, мыкался в коридоре, а она так и не пришла. Еще не пришла! Как вы считаете, можно с ней иметь дело или нет? Можно в ней видеть родного человека, искать жизненную опору или не нужно? Я лично считаю, что никак нельзя, и вот уже развиваю эту тему в краткой статье для плаката «Опасайтесь случайных связей», что была мне недавно заказана Домом санитарного просвещения, потому что все мы – люди культуры.

– Товарищи! Вот я вас слушаю, и мне даже становится немножко стыдно. Вы – красивые, относительно молодые, интеллигентные молодые люди, а только и несется от вашего стола, что «удаки» да «удаки», «удаки» да «удаки», – сказала, приосанившись, пышная и волоокая буфетчица Светлана Викторовна Немкова-Боер.

Малюля-кулюля, или Портрет инвалида II группы, владельца инвалидной коляски с мотором

ИЗ ПРОТОКОЛА. Владелец инвалидной коляски с мотором, инвалид II группы отдыхал в пивном зале и беседовал сам с собой...

– Ну, не вой ты, не вой, чего ж ты это, братка, воешь? Нас вон попросят из данного пивного зала, если мы так обои сам с собой будем себя вести. Погляди вокруг – кругом радостные красные хари, пиво хлещет из кранов, с треском ломается сушеный подлещик, и лишь ты один скучаешь на этом празднике народа, как Лермонтов или неродной.

– О, ты прав, брат мой! Я и в самом деле веду себя неадекватно, пущай и имманентно. Но я не виноват, не виноват, слезы душат меня, братка!

– А ты выпей пива и успокойся. Хочешь, я налью тебе в пиво из четвертинки?