Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
Молодой человек чуть не плакал:
– Господи! Да если бы я знал, я бы каждый наш шаг записал, не поленился. Ну откуда я могу помнить, куда мы ходили в течение полугода! Мы всю Ниццу обошли, все окрестности излазали!
– Месье Шнорк, каждый шаг вспоминать не надо. Вы вспомните те места, которые были необычными для ваших хозяев.
– Я вас не совсем понял. Как это «необычные»?
– Ну вот смотрите. Люди приезжают на курорт веселиться, так?
– Так.
– А какие места являются для веселящихся обыч-ными?
– Какие? Ну… рестораны, пляж, театры, синематограф, гхм… дома терпимости. – Юноша смотрел на Кунцевича так, как плохо выучивший урок школьник смотрит на учителя, пытаясь понять, верно ли он ответил на вопрос.
– Правильно! Сюда можно добавить музеи, казино, променад. А необычные места?
– Не знаю. – Шнорк обреченно помотал головой.
– А это такие места, куда веселящийся человек по доброй воле не пойдет. Фабрика, например, больница, что-то подобное.
– Фабрика?
– На какой склад? – быстро спросил Кунцевич.
– В Рикье! Там огромные склады. Складские помещения разделены на секции, каждая из которых имеет отдельный вход. Они сдаются всем желающим. Мы туда ездили с месье Вернером, и он арендовал такую секцию.
– Давно это было?
– А прямо перед самым его вторым отъездом и моим увольнением – в самом конце октября.
– Спасибо вам больше, месье Шнорк! К сожалению, вам еще немного придется потерпеть наше общество – нам вместе необходимо съездить на склады.
В арендованном Дунаевским у фирмы «Константин» складском помещении франко-русскими следственными и полицейскими властями было обнаружено семь объемистых ящиков общим весом 760 килограммов, в которых в разобранном виде находились механический ручной резак, скоропечатный станок и литографический пресс для различных оттисков.
Из Ниццы Шабельский отправил телеграмму в Департамент полиции и попросил организовать рассылку запросов в канцелярии всех губерний, областей и градоначальств империи с требованием сообщить, выдавались ли заграничные паспорта на имя мадам Саяниной, Володко, господ Левенталя и Рохлина. Начать Ананий Николаевич советовал с Амурской области. После этого сыщик и следователь отправились восвояси – в благословенной Франции им делать было нечего. В Москве коллежского советника ждала срочная депеша. Начальник благовещенского сыскного отделения Колмаков сообщал, что местная мещанка Эмилия Володко, 21 года от роду, в апреле получила заграничный паспорт. У Эмилии был жених – Гохард Иоганов Левенталь, с которым она и уехала в Ниццу, венчаться. Шабельский предположил, что блудная дочь уже соскучилась по родителям и в конце концов захочет с ними связаться, и возбудил перед Московским окружным судом ходатайство на перлюстрацию корреспонденции господ Володко. Ходатайство было удовлетворено.
Из ответа Колмакова также следовало, что Левенталь и Саянина тоже получали свои паспорта в Амурской области, в одно с Эмилией и Дунаевским время, а вот следов Рохлина найти пока не удалось.
Часть 2
«Его Высокородию господину следователю по особо
важным делам Московского окружного суда
Начальника Благовещенского сыскного отделения
коллежского регистратора Колмакова
На Ваше отдельное требование от 25 минувшего ноября имею честь доложить о нижеследующем:
Дунаевский, Николай Данилович, является уроженцем города Верхне-Днепровска Екатеринославской губернии, но молодость провел в Одессе, откуда и прибыл в Благовещенск. Дунаевский рекомендовался своим приятелям выходцем из семьи богатых евреев-торговцев (его родной брат якобы владеет в Одессе большим мануфактурным магазином), однако сам средствами не располагал. В Благовещенск он приехал в декабре 1909 года и поступил на место управляющего первоклассной гостиницей «Россия», лучшей в городе, на жалованье 1800 рублей в год. Дунаевский снимал трехкомнатную квартиру на улице Корсаковской и долгое время жил один, имея в качестве прислуги только горничную. В 1911 году Дунаевский сошелся с артисткой Натальей Патрикеевой Саяниной, тридцати лет, урожденной Лихомановой, благовещенской мещанкой, вдовой. Вскоре они стали жить вместе, но венчаны не были. Саянина пела в ресторане гостиницы «Россия» и имела определенный успех у публики, ранее была на содержании у разных богатых горожан, в связи с чем привыкла к подаркам и жизни на широкую ногу. Дунаевский, находясь в состоянии опьянения, часто жаловался знакомым, что Саянина слишком дорого ему обходится, что он запутался, наделал долгов, однако расстаться с ней не хочет и не может.
Володко, Эмилия Эдмундовна, 21 года, католического вероисповедания, из мещан, родители – потомки польских ссыльнопоселенцев. В порочном поведении замечена не была. Обучалась в Благовещенской Алексеевской женской гимназии, три года назад кончила полный курс. Жила с родителями в собственном доме отца, по адресу: улица Зейская, дом 122.
Левенталь, Гохард Иоганович, сын потомственного почетного гражданина города Газенпота Курляндской губернии, упрощенно именовался Робертом Ивановичем. Поселился в Благовещенске в меблированных комнатах П.Ф. Болотиной (Зейская, 145) в конце 1911 года, прибыв из Томска. Называл себя коммерсантом, скупщиком пушнины, однако промыслового свидетельства в 1912 году не выбирал. В апреле сделал Володко официальное предложение, которое ею и ее родителями было принято. В мае, в самом начале навигации, жених и невеста отправились венчаться во Францию.
Левенталь был знаком как с Дунаевским, так и с Саяниной, бывал у них в гостях.
В настоящее время мною и чинами вверенного мне отделения выясняются другие подробности биографий интересующих Ваше Высокородие лиц, и при получении дополнительных сведений о них Вам будет сообщено незамедлительно.
К сему рапорту прилагаю:
– фотографические карточки м-м Саяниной, г-на Дунаевского (сняты сообща) и м-ль Володко (карточки Левенталя достать не удалось);
– паспортные книжки Дунаевского, Левенталя, Володко и Саяниной, сданные ими в канцелярию военного губернатора области в обмен на заграничные паспорта.
Прошу Ваше Высокородие принять заверения в моем к Вам нижайшем почтении и искренней преданности, ваш покорный слуга,
Глава 1
Санкт-Петербургский Кабинет научно-судебной экспертизы, куда Шабельский направил паспорта Дунаевского и Левенталя, дал однозначный ответ: вид Николая Даниловича – подлинный, документ же Гохарда Иоганновича является подложным, изготовленным на фальшивом бланке и скрепленным фальшивой печатью газенпотского уездного начальника.
За два месяца розысков ни судебные, ни полицейские власти больших результатов не достигли. Во всех концах империи было арестовано с десяток сбытчиков, которые показали, что приобретали подделки у разных неизвестных им лиц по цене от 30 до 50 рублей за штуку. Несмотря на все усилия сыщиков, вверх по цепочке сбытчиков удавалось подниматься максимум на одну-две ступени. Было очевидно, что распространением фальшивых сторублевок занимается хорошо законспирированная, сплоченная группа.
Из отчетов казначейства следовало, что интересующих следствие сторублевок изъято из оборота на двести тысяч. Основная концентрация фальшивок приходилась на Восточную Сибирь и на Дальний Восток.
Февраль и март Шабельский занимался в основном писаниной – то направлял в какой-нибудь медвежий угол требование срочно этапировать в его распоряжение очередного продавца фальшивых денег, то сочинял постановление о назначении экспертизы новой партии изъятых «катеринок», то сносился с начальником читинского сыскного отделения, требуя у него подробного отчета о связях задержанного при попытке разменять сторублевку ранее судимого мещанина Латкина.
Как это всегда и бывает, так долго ожидаемое известие пришло неожиданно.
Вечером 3 апреля, разбирая почту, Шабельский увидел телеграмму из Благовещенска:
«
– Максим Евграфович! – заорал Шабельский.
В кабинет вбежал испуганный младший кандидат на судебные должности Пилацкий, исполнявший у следователя обязанности секретаря.
– Ну я же вас просил о всяких вестях из Благовещенска докладывать незамедлительно!
– Виноват-с. Запамятовал, – дрожащим голосом ответил секретарь.
– Ну за что мне такое наказание! Когда пришла телеграмма?
– Утром-с.
– Черт! Свяжитесь немедленно с Центральной телефонной станцией и закажите мне разговор с Петербургом, с Департаментом полиции, с моего телефона, по срочному тарифу!
Чемодан Кунцевич всегда укладывал самостоятельно, никому этого дела не доверял. Из-за выработанного многолетней практикой навыка багаж получался не тяжелым и компактным и в то же время содержал в себе все необходимое, что требовалось в дороге.
Таня стояла рядом и держала в руке белую жилетку:
– Господи, когда же все это кончится! Почитай, каждые два месяца уезжает!
– Служба у меня такая, Татьяна, что поделаешь?
– А почему ты меня с собой не берешь? Вон, Теодор Августович всегда свою половинку с собой в командировки возит.
– Вернее было бы сказать не половинку, а половинок. Он их после каждой командировки меняет. И зачем ты мою службу сравниваешь со службой Броувера? Он человек коммерческий, в банке трудится, в командировках только присутственные места и посещает. А мне, знаешь ли, иногда и побегать приходится за жуликами. Да и командировочные у нас с Броувером совсем разные.
– Вот она настоящая причина – тебе денег на меня жалко!
Таня бросила жилетку на пол и выбежала из комнаты. «Ну вот, все настроение испортила. Надобно ее и правда будет летом свозить куда-нибудь». Кунцевич вздохнул и продолжал собирать чемодан.
С Татьяной Федоровной Мечислав Николаевич познакомился три года назад.
Некогда лучший парк города, Таврический сад из-за отсутствия в нем каких-либо увеселений обезлюдел. Именно по этой причине Кунцевич выбрал его для свиданий с агентами. Встречались на скамейке в глухом уголке сада.