Retrum. Когда мы были мертвыми

Алексия приобняла меня за шею и произнесла то волшебное, миллионы раз сказанное слово, от которого я непроизвольно вздрогнул:

— Танцуешь?

— Вообще-то да, с удовольствием, только боюсь, что получается у меня не очень, — промямлил я, сам не заметив, как мои руки легли на ее талию.

— Учти, если наступишь мне на ногу, я буду кричать — улыбаясь, предостерегла меня Алексия.

Некоторое время мы молча кружили по танцполу, слушая давно заученные наизусть слова Боуи, от которых мнев тот момент становилось чуть неловко: «Loveme, loveme, sayyoudo…»

Посмотреть на свою партнершу я не осмеливался, словно чувствовал, что нашим взглядам нельзя встречаться. Иначе я не удержусь и поцелую ее. Этот поступок, вполне понятный и предсказуемый в других ситуациях, мог поставить под угрозу все то, что нас связывало. Один поцелуй положил бы конец нашим не то детским, нето слишком взрослым играм и — что было еще страшнее — поставил бы крест на моих надеждах на то, что чувства к Алексии когда-нибудь станут взаимными.

В тот момент я впервые признался сам себе в том, что влюблен в Алексию. Это случилось, когда я впервые обнял ее, если, конечно, не считать того краткого случайного объятия во время нашей первой прогулки на кладбище.

Не зная, что сказать партнерше, я просто прижался щекой к ее щеке и, кружась с нею под медленную музыку, стал наблюдать за другими танцующими. По правде говоря, было странно видеть романтически обнявшиеся парочки с панковскими хайрами на головах. Впрочем, почти все парни и девчонки, собравшиеся на танцполе, времени даром не теряли. Танцуя, они целовались взасос и весьма недвусмысленно давали волю рукам.

«А не веду ли я себя как полный дурак и тормоз?» — промелькнуло у меня в голове.

— Почему ты молчишь? — прошептала мне Алексия на ухо.

В неверном мертвенном свете дискотечных фонарей я все-таки посмотрел ей в глаза. Алексия казалась каким-то неземным существом. Вот она, моя сумеречная фея! Дожидаясь, что я скажу в ответ, она призывно разомкнула губы.

Мне приходилось сдерживать себя изо всех сил.

— По-моему, сейчас не время для разговоров, — смущенно сказал я.

— Да что ты говоришь? — с притворным невинным удивлением переспросила Алексия. — Что же ты собираешься делать? Я имею в виду, помимо того, что мы будем танцевать?..

Песня Боуи закончилась, но невидимому диджею удалось нагнать в атмосферу нашего разговора еще больше напряжения, когда он буквально в следующую секунду поставил еще более унылую и печальную композицию. Судя по хрупкости голоса, исполняла эту песню совсем молодая девушка-сопрано, причем делала она это практически без музыкального аккомпанемента. Речь в песне, насколько я успел услышать, шла о чем-то вроде грамматики любви.

— Ты не ответил на мой вопрос! — настойчиво повторила Алексия.

Ее глаза, как два маяка, вели меня к моей судьбе — туда, куда я покорно позволял себя увлечь.

Откуда-то из глубин подсознания у меня в памяти всплыли образы первых любовных фантазий, в которых девушки просто не давали мне прохода, а я же, в свою очередь, гордо делал вид, что мне на них наплевать. Как ни странно, эта ложная уверенность в себе дала мне силы для того, чтобы продолжить сей сладостный и мучительный для меня разговор.

Описывая вместе с Алексией очередной медленный круг, я прижал ее к себе чуть сильнее и признался:

— Помимо танцев я хотел бы поцеловать тебя. Можно?

— Кто же спрашивает о таких вещах! — с недовольной улыбкой воскликнула она— Если хочешь — целуй, и точка. Но на свой страх и риск.

С головой погрузившись в древнейшую игру, известную человечеству, я вдруг почувствовал непреодолимое желание зависнуть в этом мгновении, задержать его, насколько возможно.

— А если второму человеку не придется по душе этот поцелуй?

— Я же сказала, что в таком случае тебе придется отвечать за свои необдуманные действия.

— Рискованное дело, — прошептал я и прикоснулся губами к ее щеке.

Алексия не отодвинула голову, что я воспринял как хороший знак. Затем она все так же шепотом сказала:

— Жизнь вообще рискованное дело. Только покойники ничем не рискуют. Сам знаешь — для них уже нет ни угроз, ни опасностей.

Слова про покойников я воспринял как своего рода завуалированную команду мне, пока еще живому. Выполняя этот приказ, я перешел в решительное наступление. В полумраке мои губы отправились на разведку — на поиски губ Алексии. К этому времени мы остановились, потому что нам было уже не до танцев.

Алексия чуть наклонила голову и закрыла глаза. Мне казалось, что время замерло.

Наши губы едва успели ощутить прикосновение друг к другу, когда вдруг какая-то неведомая сила резко отбросила меня назад. Я чуть было не рухнул прямо на пол.

Восстановив равновесие, я оглянулся и увидел Роберта, который вскинул руки, явно намереваясь обнять меня, и улыбался при этом так, словно мы с ним не виделись сто лет. Скорее всего, он не знал и не успел понять, что должно было вот-вот произойти между мной и Алексией, но, даже учитывая эти смягчающие обстоятельства, я в какую-то секунду почувствовал, что ненавижу его всем сердцем.

Лишь после этого я увидел рядом с Робертом Лорену, которая уже лихо танцевала в ритме электронного ударника. Какая-то энергичная композиция сменила унылые, печальные баллады.

— Протормозили мы, — объявил Роберт, положив руку мне на плечо, — Пришли к шапочному разбору.

— Не понял. Ты про что? — спросил его я, всячески стараясь подавить кипевшую во мне злость.

— Билетов уже не было.

Церковь Сатаны

Художники изображают зло гораздо чаще, чем добро. Зло обладает визуальной привлекательностью, а добро — оно никому не интересно.

— Ларс фон Триер —

Исступленно протанцевав целый час, мы всей компанией перебрались на второй этаж клуба. Здесь помещения были оформлены в стиле средневекового монастыря, а столы заменяли самые настоящие гробы.

Звукоизоляция между первым и вторым этажом заслуживала самой высокой оценки. По крайней мере, музыка, звучавшая внизу, не мешала церковным песнопениям звучать под сводами этого заведения. Прислушавшись, я узнал тот самый хор Силосского монастыря, запись которого была и у меня дома.

Официант с кислым лицом зажег свечи, вставленные в канделябр, висевший над нашим гробом. Когда дело дошло до заказа напитков, девушки попросили себе по водке с тоником, я — пиво «Делириум тременс», а Роберт остановил свой выбор на имбирном эле. Я, в общем-то, не очень удивился, когда он поспешил сразу же рассчитаться по счету за всех.