Ревет и стонет Днепр широкий

— Я не могу позволить тебе, — заговорил наконец Затонский.

Но Иванов огрызнулся:

— Хватит! Подай мне, пожалуйста, сапоги, они в том углу: не хочу ходить босиком по холодному полу. — Потом добавил, пока Затонский подносил сапоги: — Итак, будем действовать следующим образам: сейчас идем в «Арсенал».

— В «Арсенал» не пробиться! — откликнулась с порога Шура, она уже возвращалась, Мария спешила за ней. — Вдоль «задней линии» юнкера!

— Андрей, что ты! — умоляюще прижала руки к груди Мария. — Ты же болен, тебе нельзя…

Иванов натягивал сапоги и говорил:

— Тогда в авиапарк. По тропинке на Рыбальскую можно проскочить?

— На Рыбальскую, думаю, можно… — прошептала Шура.

— Не волнуйся, Мария, — Иванов положил руку жене на плечо, — все будет хорошо. Понимаешь — нужно! Ревком арестован, необходимо немедленно… — Он не закончил и снова обратился к Затонскому: — В авиапарке создадим новый ревком. Поищем способ связаться с Винницей, с Бош. Тем временем связываемся с Шулявкой — с Довнар–Запольским и Горбачевым, с Подолом — Ливером и Сивцовым. На железную дорогу уже помчался Боженко… Мария! — снова обратился он к жене, которая помогала ему обуваться. — Всех товарищей, которые будут приходить сюда, направляй в авиапарк.

Он уже был в сапогах и приподнялся на носки, затем качнулся на каблуки, чтобы размять портянки на ноге. Мария подавала ему гимнастерку.

Шура все еще смотрела на Иванова большими, перепуганными глазами.

— Андрей Васильевич, — прошептала она, — я по дороге позвала нескольких наших хлопцев из «Третьего Интернационала», которые тут поблизости живут, может, нужно будет что–нибудь разведать или еще чего?..

Иванов порывисто обернулся к ней, но зашатался — от резкого движения голова у него снова закружилась, и Мария поспешила подхватить его. Иванов схватил Шуру за руку и привлек ближе к себе:

— Дивчина, милая, какая же ты умница! — Он не удержался и поцеловал ее в лоб. — Это же как раз то, что нам нужно! Где твои хлопцы?

— Они будут ждать меня на Собачьей тропе. Возле ворот больницы — там безопаснее всего: ежели что, можно сказать — отец или мать в больнице, хочу передать записочку.

Иванов восторженно смотрел на девушку в изорванном платке.

— Умница! Ты и будешь у нас сейчас начальником разведки. Сразу же беги к хлопкам. Приказ комитета… нет — приказ ревкома: пробраться на Подол, на Шулявку, на Демиевку, в штабы красногвардейцев. Пускай мигом налаживают связь с авиапарком! Поняла?

— Поняла.

— Авиапарк — центр восстания! Поняла?

— Поняла.

— И сама — сразу же в авиапарк: получишь новое задание. Мигом!

Шура бросилась к порогу, но еще вернулась, подбежала к Иванову, на минутку приникла к его груди, затем взмахнула платочком и исчезла за порогом.

Иванов весело посмотрел на насупившегося Затонского:

— Выше голову, Владимир? Победа будет за нами! Разве можем мы не победить, когда о победе хлопочут такие вот девчатки? Пошли.

Он крепко обнял Марию, застегнул бекешу, сунул флакон с кальцием–хлорати в карман, надвинул кепку залихватски набекрень и сразу же двинулся к двери. Затонский побрел за ним в своей длиннополой шубе, полами он заметал мусор с пола.

Влажная ночь окутала их тьмой, как только они ступили за порог. Но Иванов уверенным, твердым шагом свернул вдоль стоны дома направо.

— Сюда, Володя! Пойдем по тропинке, а затем a Рыбальскую.

Они вынырнули из–за стенки, из тени дома, и сразу — с голого холма — перед ними возникла панорама ночного города. На миг Иванов остановился на краю обрыва, в кустах шиповника, и посмотрел вокруг.

Город внизу был такой, как вчера, как позавчера, как всегда ночью. Прямо, на вершине Черепановой горы, по Госпитальной улице, мигали огоньки в оконцах домишек. Внизу, под горой в овраге, ярче светились сигнальные фонарики в сторожевых будках, возвышавшихся в четырех углах лагеря военнопленных. Справа тянулась цепочка фонарей — Бассейная улица — до Бессарабки. Далее, за Бессарабкой, вставало тусклое зарево от огней в центральной части города. Город был такой, как и всегда ночью — кал позавчера, как вчера. Он ничем не проявлял своей жизни, никак не выдавал тайн, скрывавшихся в каждом квартале, в каждом доме, не поднимал завесы над неизвестностью, которая ожидала его завтра.

Иванов посмотрел налево. «Заднюю линию» «Арсенала» поглотила темнота, но в корпусах цехов почти все окна были ярко освещены.

— Наши не спят, — тихо промолвил Иванов. — Наши в цехах. Ночная смена? Или…

Он прислушался, словно хотел услышать: шелестят ли трансмиссии, стучат ли молотки, грохочет ли огромный молот в кузнечном? Но и в ясную погоду звуки из цехов не доносились сюда череда обрыв и холмы, а сейчас, сквозь осеннюю изморось, и подавно ничего не было слышно.

Иванов глубоко вздохнул, и набрал слишком много воздуха в больные легкие и закашлялся.

Откашлявшись, он украдкой посмотрел на платок: нет ли крови? Но вокруг была черная тьма, и он ничего не мог разглядеть.

— Пошли! — молвил, он тихо, сдерживал новый позыв к кашлю.

Он шагнул с пригорка, вниз по крутой тропинке, едва видневшейся под ногами, и сразу тьма поглотила его.

Затонский полез вслед за ним, спотыкаясь и недовольно ворча, — тяжелая шуба клонила его к земле, а полы цеплялись за шиповник и сухую полынь.

5

Это был первый бой, в котором пришлось принимать участие Евгении Бош. И вообще это был едва ли не первый бой не на фронте, а в тылу, на своей земле, между частями армии, которая еще вчера была единым целым. Гвардейцы залегли цепью, наспех зарываясь в землю, а неизвестный противник наступал тоже цепью, с перебежками, залеганием и пулеметной поддержкой с флангов.

Кто был противник так и оставалось неизвестным.

Первый эшелон Кексгольмского полка, в котором были Бош и Нечипорук, без каких–либо недоразумений отошел воинской рампы станции Жмеринка. Эшелон гвардейцев миновал товарную станцию, вагонные парки и территорию гарнизонного 11–го полка, но только он вышел за околицу и оставил позади село Лиляки, машинист дал аварийный стоп, и состав внезапно остановился с громким позвякиванием буферов: теплушки с солдатами едва не полезли одна на другую.

Солдаты высыпали из вагонов на линию: что случилось? что такое? Паровоз в клубах пара стоял перед разведенными рельсами: линия впереди была взорвана! Батальонный горнист затрубил тревогу.

Вот тогда и застучали пулеметы слева — от дороги на село Ров, и справа — с опушки Браиловского леса. Прицел был точно пристрелян заранее, и пули флангового пулеметного огня сразу же начали прошивать тонкие шалевки теплушек.

Гвардейцы залегли в канаве у железнодорожной линии прямо на обочине ровного поля. Кто стреляет? Почему?

Евгения Богдановна оказалась во рву рядом с Демьяном. Демьян уже был с винтовкой, а у Евгении Богдановны маузер в руках: маузер ей нацепил, на всякий случай, сам командир полка.

Куда стрелять? В кого?

Но через минуту противник уже показал себя.

Прямо, примерно в трех километрах от линии, виднелась ближайшая станция — Браилов, и с голого поля перед нею поднялась цепь в солдатских шинелях и пошла перебежками; за первой цепью поднялась вторая, а потом и третья. Гвардейские пулеметы сразу же открыли огонь.