Ревность волхвов
Шрифт:
Белое заполярное безмолвие окутало нас.
– Не надо больше подобных приступов, – проговорила Леся. Лицо ее приобрело решительное и даже мрачное выражение.
– Почему? – прикинулся дебилом я.
– По кочану.
– А все-таки?
– Послушай, Ваня!.. Почему я тебе должна объяснять? Ты и сам все прекрасно понимаешь.
– Не понимаю, – я продолжал играть в недоумка.
Она вздохнула, словно была преподавательницей лесной школы для детей с задержанным развитием. Похоже, моя линия ухаживания оказалась не самой удачной.
– У тебя нет девушки, – промолвила она. – Во всяком случае, здесь
– С чего ты это решила? За меня-то?
– Я – вижу, – безапелляционно заявила она, и я не стал с ней спорить. – А поваляться в койке, между делом, ради развлечения, – это не для меня. Поэтому если ты снова приставать станешь – я лучше одна кататься буду. Так спокойнее. И тебе, и мне.
И она отвернулась и стала отряхивать свою куртку и штаны от снега.
Я усмехнулся и спросил:
– Можно, я тебе помогу? Стараясь не задевать эрогенных зон?
Она тоже улыбнулась:
– Тогда обтруси, пожалуйста, спину.
Что ж, кавалерийский наскок не удался. Переживем. К тому же в дружбе Олеся Максимовна мне не отказывает – а бог знает, сколько мужиков с позиции хорошего друга забирались к своим лучшим подругам в постель!..
…После падения и объяснения мы потеряли темп, остыли (в смысле разогрева мышц, я имею в виду) и потому пошли дальше по трассе не спеша. Смеркалось.
(Впрочем, какое время дня здесь ни возьми – за исключением длящейся восемнадцать часов кромешной ночи, – всегда можно будет написать: «Смеркалось». Очень удобно для литератора. Глагол-то красивый. И настроение создает, и одновременно видимость действия. «Я проснулся. Смеркалось. Вышел во двор. Смеркалось. Пообедал. Смеркалось…»)
И тут, на ходу, Леся вдруг стала рассказывать мне, что она обнаружила в распределительном щитке.
– Эта пластмассовая коробочка, – сказала она, – что мы там нашли, не что иное, как подслушивающее устройство.
– Серьезно? – я сделал вид, что страшно удивлен. На самом деле, я и сам пришел к тому же выводу. – Ты уверена?
– Не забывай, – довольно важно молвила девушка, – что я работаю в детективном агентстве.
– Зачем его поставили? Кого подслушивать? – продолжил недоуменные расспросы я.
– Кого-то из нас. Во всяком случае, установили его совсем недавно, уже после того, как мы въехали…
– Почему ты так думаешь? – Лесе явно нравилось меня просвещать, и я ей подыгрывал.
– А следы на снегу? Они совсем свежие… Странно и то, что кто-то приходил из леса прямиком к щитку, и вдобавок постарался следы свои замести… На методы спецслужб похоже. Или кто-то, кто эти самые методы копирует.
– Кому, – воскликнул я, – а главное, кого понадобилось подслушивать в вашем домике?
– А
ты как думаешь? – искоса глянула на меня Леся.– Ну, если выбирать кого-то одного, я бы, конечно, отдал предпочтение Родиону. Странный он человек.
– Ты знаешь, я тоже, – кивнула она. – Хотя и у других моих соседей странностей хватает…
– А именно?
– Позже расскажу. Теперь давай ты.
– Я? Что я?
– Рассказывай, что увидел (или услышал) интересного?
– А откуда ты знаешь, что я что-то слышал?
– По виду твоему, – усмехнулась Леся.
Мы потихоньку взбирались по тягуну на холм. Белое безмолвие окутывало нас. Вокруг – ни птицы, ни зверя, ни человека, ни следов человечьего присутствия. Деревья стояли спокойные-спокойные, и казалось, что мы в гостях у самой Вечности. И даже подумалось на секунду, а не таким ли должен быть рай? Не общепринятым, с пальмами и облачками, а с тихими, красивейшими, усыпанными снегом елями… Во всяком случае, две главные составляющие парадиза – покой и тишина – царили здесь безоглядно, безоговорочно…
…А мы все суетились – то на лыжах бежали, то отношения выясняли, то загадочные истории друг другу рассказывали – и потому даже не могли как следует насладиться покоем, природой, тишиной…
…А на дворе, между прочим, смеркалось…
…Преодолевая одышку (проклятое курение, пора завязывать), я поведал Лесе о нечаянно подслушанном разговоре Вадима с бухгалтером.
– Интересно, – молвила девушка, когда я закончил. – Но возникает вопрос: ведь ты уже знал, что Иннокентий совершил растрату, так? Даже мне об этом рассказал…
– Да, со слов Сани.
– Саня… А может, твой Саня всю историю затеял? И Большова – подставил?
– Может… – дернул плечами я.
– Значит, Сашка об афере, по меньшей мере, знает?
– Наверняка.
– Зачем тогда бухгалтеру убивать Сухарова, если все равно тот – не единственный свидетель его растраты?
– Понятия не имею. Что-то тут странное, с этой растратой… Может, напрямую Сашку спросить?
– А спроси, – ритмично работая палками, ответствовала Леся.
– И спрошу.
– И другой вопрос, скорее риторический. Достаточно ли у Иннокентия смелости, чтобы совершить покушение на убийство?
– Может ли человек под страхом увольнения, да с волчьим билетом, убить? – подхватил я. – Я считаю, может. Особенно если между ним и убитым давняя, застарелая ненависть. А судя по тону, каким Сухаров разговаривал с бухгалтером, он его унижал не в первый, да и не во второй раз.
Столь длинная тирада совсем сбила мне дыхание, а Леська казалась неутомимой:
– Тогда другой вопрос. Как Иннокентий выследил на трассе Сухарова с Гореловой?
– Представления не имею. Но ты, кажется, хотела рассказать мне еще кое-что?
– Да, хотела, – кивнула Леся, энергично работая палками.
Я уже давно перешел на подъем «елочкой», а она, упорная, все поднималась классическим ходом по лыжне. – Знаешь, из того, что я услышала, становится ясно, что Стелла, жена Родиона, далеко не простая девочка, вдруг запавшая на красивого, сильного, богатого Вадима. У нее тоже имеется какая-то тайна…
– А именно?
– Когда б я знала!.. Ну, вот, слушай, постараюсь рассказать близко к тексту. А ты в хроники нашего путешествия внеси. Глядишь, они нам и понадобятся.