Революция.com. Основы протестной инженерии
Шрифт:
Следует одновременно признать, что как раз Советский Союз обладал самыми серьезными результатами в области того, что сегодня получило название «концептуального» управления как противопоставленного директивному управлению. «Концептуальный метод управления – это такой метод управления организационными и общественными системами, а также отдельно взятыми индивидами, при котором объект управления, ощущая себя свободным, действуя по собственному разумению и в свое благо, тем не менее, находится в створе разрешенного в данной системе множества стратегий» [5]. При директивном управлении объект не только подчинен субъекту в явном виде, но допускаются и иные, кроме информационных, методы воздействия.
Хотя следует также подчеркнуть и то, что подобное определение концептуального управления как раз и является очень похожим на собственно паблик рилейшнз, поскольку в этом случае объект должен принимать
Если посмотреть на форматирование действительности, то серьезным образом это форматирование реализовывалась так, чтобы открыть путь действия имеющимся «драйверам», вероятно, предполагая, что дальнейшее будет более или менее автоматическим. По крайней мере именно так можно представить себе историю распада СССР. Суть ее состояла в том, чтобы открыть ворота для движущих сил, которые форматировали Запад, потому изначально были сильнее. Не встретив на своем пути сопротивления, они должны были переформатировать реальное и виртуальное пространство СССР. Такова наша гипотеза по поводу этого типа воздействия (см. рис. 32).
Рис. 32. Гипотеза распада СССР
Снятие защиты позволило полностью разрушить советские драйверы, сохранив их для меньшей части населения, что отражается в постоянстве голосования за компартию на выборах.
На территорию СССР были открыт вход для сил западного варианта: свободная информация и свободный рынок. Свободная информация, а в данном случае свободой стало просто снятие зашиты с охраняемых в прошлом поддерживающих столпов советской идеологической системы (например, Ленин, партия, комсомол). Конечно, это шло нелегко, сначала недомолвками, потом косвенными шокирующими предложениями вроде вынесения тела Ленина из мавзолея, к чему призывал Юрий Карякин. Это было настолько шокирующим, что не произошло до сегодняшнего дня. Но это срабатывало как разрушитель идеологических столпов прошлого.
Рассмотрев все перечисленное, можно понять, что форматирование будущего может идти по двум направлениям. С одной стороны, мы форматируем его, вводя определенный инструментарий в реальность, и тогда в ответ начинает формироваться с разной степенью скорости новая реальность. С другой – проделываются однотипные операции с виртуальным пространством, имея целью как форматирование и захват его, так и последующий захват пространства реальности (см. рис. 33).
Рис. 33. Форматирование будущего
При этом именно виртуальность обладает долговременным воздействием на реальность. Любые социальные потрясения, например, начинаются с форматирования виртуальности («мир – хижинам, война – дворцам» 1917 года меняли сначала картину мира). Или такой пример: Маргарет Тутвайлер, ставшая заместителем министра иностранных дел США в области публичной дипломатии, выступая на сенатских слушаниях 24 февраля 2004 года, заявила: «Мы должны лучше работать, чтобы выходить за пределы традиционных элит и правительственных чиновников. Мы не прилагали достаточно усилий, чтобы достичь также не-элиты, которые сегодня гораздо больше, чем вчера, являются существенной силой в своих странах» [6]. Как видим, новой целью провозглашаются не-элиты, поскольку они становятся в современном мире таким же формирующим компонентом, как элиты до этого. Идет изменение воздействия на расширение, углубление и омоложение аудитории.
Осуществляется вход в виртуальную реальность, захват ее, например, с помощью новой героики и отрицания героики старой, за которой следует переход к трансформации реального пространства. Например, Владимир Ленин как герой прошлого кино невозможен в кино настоящем, а если и возможен, то рассказ о нем сделает из него сумасшедшего или сифилитика.
Ленин как элемент советской мифологии не является опасным в новой системе, он становится индикатором неработающей прошлой системы. Одновременно общественное мнение не воспринимает позитивную героику этого типа, поскольку произошла трансформация старой системы. Если раньше невозможно было «породить» негатив об этом герое, на что среди прочего работала официальная цензура, то теперь однотипно невозможно породить позитив об этом герое, на что работает
неофициальная цензура. Это очень странный парадокс все равно сохраняющегося цензурирования при смене объектов для хвалы и хулы.Проблема со стратегией состоит не только в ее выработке и имплементации, а в легитимизации. Примеров неудержанных стратегий очень много. Нас же интересуют примеры, когда стратегия теряет или не достигает нужного уровня легитимности. Это известный эффект Си-Эн-Эн с выводом в результате американских войск из Сомали. Это вьетнамский синдром, когда общество не захотело поддерживать военную стратегию. Это определенного рода проигрыш Советского Союза, приведший к его распаду, когда стратегия построения коммунизма не была удержана.
Необходимость в легитимизации стратегии одновременно является определенным форматирующим компонентом, что видно по функциональной роли, например, Виктора Хэнсона как одного из «проводников» стратегии Джорджа Буша в глазах американского общественного мнения. Виктор Хэнсон создает тот фон, в рамках которого стратегия Буша является не только оптимальной, но и единственно возможной. Хэнсон действует по аналогии, связывая события современности с событиями древней истории. Но он делает это как бы в перевернутом виде. Есть два варианта сочетания старого и нового события, которые будут объединены реальной или навязанной аналогией. Типичный историк, например Владимир Ключевский, находится в прошлом, возникающие аллюзии скорее появляются у читателей, а не у автора. Современность не является его объектом. В. Хэнсон, наоборот, и в первую очередь в своей публицистике он удерживает современность, находя аналогии в древности. Таким образом, перед нами два пути оперирования с прошлым:
• прошлое как иллюстрация настоящего;
• настоящее как иллюстрация прошлого.
Виктор Хэнсон, говоря о западной форме войны как выросшей из античности, находится в современности, поэтому он является необычным типом историка, тем самым привлекающим внимание читателей. Возможно также, что сами читатели также совершают перенос из одного времени в другое, находя те или иные варианты параллелей. Хэнсон защищает идею, что жизнь греческих городов-государств не может быть понята вне войн, которые они вели, поскольку все общество зависело от того, где, как и против кого они воевали [7. – С. 199]. Но однотипно он рассматривает и наше время, поскольку, к примеру, 11 сентября вызвало такую же смену реалий, как и войны античности.
В случае построения новой виртуальной действительности речь в первую очередь будет идти о переформатировании старых объектов и введении новых. Переформатирование старых должно способствовать облегчению введения новых объектов, поскольку до этого именно на старых в той или иной степени «крепились» защитные функции. Уничтожение символической фигуры Саддама Хусейна в Ираке позволяет форматировать все остальные объекты и вводить новые, которые будут опираться на новую точку отсчета.
Введение новых объектов более оптимально движется исключительно по косвенному пути. Например, во всем мире никто не занят продвижением американизации, но только глобализации. Соответственно, в случае СССР вводились свобода информации и рынок, но которые в результате выступают в роли драйверов, способных совершить изменение социальной среды.
Форматирование будущего должно также иметь два принципиальных различия. Форматирование будущего, идущее извне страны, – это один вариант. Второй – форматирование изнутри страны. США, например, естественным образом излучают форматирование, осуществляемое извне [8] (см. рис. 34).
Рис. 34. Внутреннее и внешнее форматирование
При движении извне всегда возникает проблема проекции собственной силы. Вероятно, возможны суррогатные заменители классического варианта силы – военной. Тогда, как это было в случае холодной войны, активно используется культурный, политический, социальный импульсы силы. Под последним понятием мы будем понимать проекцию силы на расстоянии. Например, роль французского кино в СССР. Поскольку холодная война не способствовала входу на экраны страны американского кино, входило французское, где главными в списке были комедии, так как любой серьезный фильм был не особенно возможен. Но французские комедии столь же активно форматировали виртуальное пространство, как и любой другой фильм. Получается, что целью такого рода внешнего импульса является постоянное поддержание «иносистемности», которая на следующем этапе начинает порождать свой вариант эрзац-модели в данной действительности, даже если она по сути враждебна проецируемой.