Рейдеры Нила

Хархеби, возможно, пытался проделать тот же маневр, и я слышал, как он что-то кричал своему верблюду, но если это так, то тот не смог или не захотел вовремя отреагировать и вместо этого понесся вперед.

Сразу за гребнем невысокого холма дорогу пересекала глубокая узкая траншея. Если бы верблюд шел медленнее, он мог бы вовремя заметить траншею и просто перешагнуть ее. Но хитроумное расположение сделало траншею невидимой для любого, кто ехал галопом, пока не становилось слишком поздно. Передние ноги верблюда попали в узкую траншею, из-за чего он споткнулся и сильно накренился вперед.

Хархеби был сброшен со зверя и полетел по воздуху. Он не приземлился на дорогу, потому что здесь дорога заканчивалась. Там, где должна была проходить дорога, была длинная, широкая яма глубиной в человеческий рост, заполненная деревянными кольями, поставленными близко друг к другу и остро заточенными.

Я не видел, как он приземлился в яме, но я услышал его крик, когда он пролетел по воздуху, а затем его крик, когда он напоролся на шипы, сопровождаемый звуками, пронзающими его тело во многих местах - рвущими, хлюпающими, совершенно отличными от всего, что я когда-либо слышал ранее и никогда не хотел бы услышать снова.

Менхеп остановил своего верблюда, затем вернулся, чтобы взглянуть на трагедию. Я последовал за ним. На краю ямы верблюды отвернули головы и нервно притопнули передними ногами. Я подумал, что любопытно, что оба бессловесных животных оказались более брезгливыми, чем существа, которые на них ездили.

Джет вскрикнул от ужасного зрелища. Слишком поздно, я закрыл ему глаза рукой.

Поскольку Хархеби приземлился лицом вниз, мы, по крайней мере, не видели его лица. Колья, пронзавшие его, блестели от запекшейся крови. Он продолжал жить еще некоторое время, если только, как это иногда случается, хрипящее дыхание и судороги конечностей не были судорогами уже мертвого человека. Затем его руки и ноги сжались, грудь опала, кисти превратились в когти, и Хархеби застыл.

Я увидел, что многие колья потемнели от старых пятен крови. Хархеби был не первой жертвой этой ямы.

Я почувствовал себя обязанным назвать его по имени: — Хархеби?

Он ничего не ответил. Я проглотил комок, подступившую к горлу, и крикнул громче: — Хархеби?

Тишину нарушил жалобный стон его верблюда, который лежал на боку перед ямой, дергая конечностями и не в силах встать. У бедного животного были сломаны обе передние ноги.

Менхеп фыркнул: — Отец города Саиса, так он себя называл. Наверное, мудрый считался старик. Ему следовало бы знать, что лучше не отправляться за нами в погоню, сумасшедший дурак! Какой беспорядок придется убирать … не только здесь, но и по всей тропе.

— Убирать? — спросил я.

— С трупов необходимо снять ценности и закопать. Капканы необходимо перезарядить. Верблюдов необходимо спасти или избавить от их страданий. Об этом звере я сам позабочусь. — Он вытащил кинжал из ножен на поясе. — Какая предстоит большая лишняя работа для банды Кукушонка! Надеюсь, ты стоишь того, чтобы об этом побеспокоиться, римлянин.

Менхеп уставился на меня с застывшей челюстью и глазами, похожими на кремень. Где тот добродушный лавочник, с которым я ужинал накануне вечером? Что за человек привел меня в это место безжалостной смерти, из которого не было пути назад?

XVIII

Мы подошли к концу дороги. Когда я повернулся спиной к яме с ее смертоносными кольями и поднялся на своем верблюде как можно выше, я увидел перед собой то, что казалось непроходимой чащей.

Менхеп привязал своего верблюда к дереву на некотором расстоянии и показал, что я должен спешиться и поступить так же. — Собери свои вещи и возьми их с собой, - сказал он. — И не забудь этот рубин! — Он криво улыбнулся. — Отсюда мы пойдем пешком.

— Сколько еще? —Я вглядывался в чащу и прислушивался к тишине. Казалось невозможным, что поблизости мог быть какой-либо лагерь или поселение.

Менхеп проигнорировал мой вопрос: — У тебя все с собой?

Я кивнул.

— Тогда следуйте за мной.

Казалось, что он исчез в самой густой части листвы, но когда я добрался до того же места, я увидел лаз в листве. Извилистая тропинка, какой бы она ни была, местами становилась настолько узкой, что мне приходилось отступать боком. Джету пришлось легче, хотя в какой-то момент он оступился и упал, споткнувшись о переплетение корней.

Мы постепенно спускались с холма, пока тропинка не закончилась на берегу небольшой, сильно затененной лагуны. Наше появление напугало пару длинноклювых ибисов. Птицы взмахнули своими широкими белыми крыльями и взлетели.

На илистом берегу стояло несколько лодок, привязанных к столбам. Менхеп вытащил одно из этих длинных, тонких суденышек на мелководье и удерживал его на месте, пока мы с Джетом взбирались на борт. Лодка была настолько узкой, что нам пришлось сесть друг за другом. Я был в середине, Джет впереди, а Менхеп сзади.

— Умеешь грести?
– спросил он.

— Достаточно хорошо, - соврал я.

Менхеп рассмеялся: — Лавочник всегда необходимо знать, когда люди лгут. Ты никогда в жизни не держал весла, не так ли?

— Ну...

— Взмахни веслом с одной стороны, затем с другой, вот так. —Он продемонстрировал, пока я вытягивал шею, чтобы понаблюдать. — Я буду рулить. Чем сильнее и быстрее ты будешь грести, тем скорее мы доберемся до места и что-нибудь съедим. Не знаю, как ты, но я умираю с голоду.

Менхеп наблюдал за моими движениями и давал мне указания, мы подплывали от одной лагуны к другой, пробираясь через плавучие сады лотосов и высокие заросли тростника, которые колыхались на ветру, время от времени затеняемые миниатюрными лесами папируса вдоль болотистых берегов. Вокруг нас порхали стрекозы. Мошки и множество других крылатых насекомых стаями кружили над водой. Куда бы я ни посмотрел, казалось, что мир гудит, вздыхает и пульсирует жизнью. Я погрузился в ритм гребли и наблюдал за изобилующим зрелищем с отстраненным изумлением - до тех пор, пока мошки не начали жужжать у меня в ушах, а затем не опустились на губы и ресницы и не залетели мне в нос. Я все время моргал, фыркал и беспомощно отбивался от них, чуть не потеряв весло.