Рейдовый батальон

– Ник, я знаю, уже один раз с ним беседовал. Ох, и взвод достался, из пятнадцати человек – всего два славянина.

– Если сейчас не сломим «мафию», то этот «бухарский халифат» нам устроит веселую жизнь. Молодежь совсем «затуркали»: каждый день синяки то у Свекольникова, то у Колесникова, то у Царегородцева. Всем достается, – задумчиво процедил я сквозь зубы.

* * *

– Алимов! Ташметов! Тактагуров! Все ко мне! – прокричал Острогин, входя в казарму. – Взять тряпки, веники, ведра и мыть всю казарму, лично буду контролировать. Возражения есть?

– Нет. Никаких. Разве трудно? Мне никогда не трудно, – принялся быстро лопотать Алимов.

Схватил ведро, тряпку и начал убираться в бытовке. Остальные взялись за канцелярию и умывальник.

– Вот то-то! Видал, Сережка? Никому битым быть не хочется! Правильно, Алимов? – воскликнул Осторогин.

Солдат заискивающе улыбнулся и кивнул в ответ.

– Снять всем ремни, сейчас буду бляхи выгибать, раздеться. Гимнастерки ушиты – разошьем, каблуки заточены на сапогах – срубим. Будете образцовыми солдатами.

Через полчаса у тумбочки дневального стоял в огромной пилотке, широченной гимнастерке, болтающейся, как парашют, Алимов и глупо улыбался. Разогнутая бляха сломалась, и поэтому ремень он держал в руках вместе со штык-ножом. Каблуки на сапогах отсутствовали, и теперь он, и так небольшого расточка, стал еще короче.

В роту ворвался комбат.

– Что случилось? Что за мордобой? В чем дело? Под суд отправлю всех, сукины сыны! Не сметь солдата пальцем трогать!

– А если он не выполняет приказ и молодежь лупит каждый день? Национальную рознь сеет, между прочим, русских, говорит, ненавижу.

– Стой, комиссар, успокойся. Не надо политику разводить. Сейчас наговоришь на такую статью УК, что хоть святых выноси. Вас наказывать пока не буду, солдата завтра с гауптвахты забрать, нечего ему в комнате пыток для допроса пленных сидеть. Он все же не «дух», а солдат Советской Армии. Сейчас же написать объяснительные записки и сдать их мне. Решение приму после рейда.

Комбат ушел, злобно шевеля усами.

– Разберусь как попало, накажу как-нибудь! Всегда мы у Подорожника виноватые, – вздохнул Острогин. – Не любит он нас, ой, не любит.

Все узбеки роты и еще несколько ходоков из других подразделений собрались в ленинской комнате и что-то оживленно обсуждали.

– Посторонние, марш отсюда! – скомандовал я.

– Это земляки пришли, – злобно прошипел Хайтбаев. – Поговорить не имеем права?

– Имеете право, но после дембеля, в Ташкенте. Кыш, я сказал, всем отсюда!

Что-то ворча под нос, пятеро солдат встали и вышли. Человек пятнадцать бойцов напряженно смотрели на меня.

– О чем задумались? Какие проблемы? Бунт организовываешь, Хайтбаев? Или ты зачинщик, Алимов?

– Нет-нет! – забормотал солдат. – Все хорошо.

– Хайтбаев, тебе, как боссу «мафии», я обещаю такую характеристику, что в университет не вернешься! Ишь ты, что удумали: русских молодых солдат каждый день избивать и за себя работать заставлять!

Вошел ротный и с ходу отвесил три затрещины: Тактагурову, Алимову и Хайтбаеву. Остальные невольно вжали головы в плечи.

– Ах, «анайнский джаляп», кутаки несчастные, я вам устрою сладкую жизнь! После рейда узбекский наряд по роте целый месяц! В полном составе! Касается всех! Якубовых, Хафизова, Рахманова и прочих участников бандитского сообщества. Исакову – никаких боевых действий. Вечный дневальный – через день! Чмо должно быть на хозяйственных работах, а не воевать. А вы за него в горах будете отдуваться! Разговор окончен, разойдись.

* * *

Ваня угрюмо посмотрел на офицеров, сидящих за столом.

– Мужики, ну начудили! Шуму-то, шуму на весь батальон. Мало мне склок с Подорожником – еще добавили.

Никак не даете уехать домой спокойно. Обязательно было мыть пол Исаковым? Да еще перед выходом в рейд? Балбесы. Всем успокоиться и переключиться в мозгах на войну!

Как надоела эта извечная проблема: офицеры-славяне и солдаты с Востока. И мы должны их заставлять служить и работать. Вот отсюда, из армии, корни национализма в стране.

– Ну что все злые и приуныли? Веселее, жизнь продолжается! Замполь, не докладывай, сами разберемся. Лейтенант Ветишин! Ты у нас всего на один боевой выход, что будет дальше, не знаю, но будь внимателен! Почему-то «мусульмане» тебя невзлюбили. Наверное, очень молодо выглядишь, не чувствуют командира! Малейшее неповиновение – давить в зародыше! Ну, с Богом! Выводить взвода на строевой смотр.

Бамианская мясорубка

В этом районе полк не работал ни разу, территорию контролировали десантники.

Вертолетами выбросили нас рано утром в центр горного хребта. Начиналось все хорошо. Солнышко, сверчки, ветерок, тишина. Выползли на задачу, когда было еще прохладно, закрепились, залегли. Ротному растянули над укрытием плащ-палатку: тень под палящими лучами – это великая вещь.

– Замполит, заползай, отдохнем пока!

– Да я с бойцами пойду, осмотрю склоны, может быть?

– Ну, осмотри. Молодость, все несет тебя куда-нибудь, мину на ноги ищешь.

Побив кроссовки о камни, обойдя взводные опорные пункты и разомлев от нахлынувшей жары, двинулся обратно. Когда вернулся назад, то сразу спрятался в спасительную тень укрытия командира.

В стороне от нас начался бой.

– Что там, Иван?

– Да Василия Ивановича молотят! Комбат с третьей ротой нарвался на «духов», укрепрайон штурмует. Орет, вертолеты вызывает. Посмотри в бинокль, – и протянул его мне.

Напротив друг друга возвышалось две вершины. На одной были наши, через распадок – «духи». «Духи» били из безоткатного орудия и гранатометов. Наши – из двух АГСов и миномета. Пулеметы работали без остановок. Бой разгорался все сильнее.

– Нас не вызывают?

– Нет, сказано наблюдать за левым флангом.

– Потери есть?

– Есть. И раненые, и убитые. Иваныч и Женька-ротный голосят по связи. Сейчас артиллерия заработает.

Артиллерия наконец-то накрыла высоту, однако стрельба не уменьшилась, не стихла. Разрывы ложились по всему укрепрайону мятежников, но им уходить в светлое время возможности не было. На открытом месте уничтожим быстрее. В промежутках, когда прекращала огонь артиллерия, на высоту заходили вертолеты и били, били, били. Вертолеты сменяли штурмовики, и вновь артиллерия.