Рейнтри: Призраки
Шрифт:
Он не хотел говорить ни о чем, кроме физического, поэтому раздвинул бедра Хоуп и стал ласкать ее. Она вздохнула и сомкнула вокруг него пальцы, мягко, но не слишком. Она гладила его, а он закрыл глаза и оставил все позади, растворяясь в чувствах. Это был секс. Это было хорошо, правильно и мощно, но все-таки это был просто секс.
К тому времени, когда он добрался до прикроватного ящика, ни один из них не думал ни о каких объяснениях. Все было так, как было.
Иногда кролик — всего лишь кролик.
Глава 11
Она должна была спать как ребенок, но, тем не менее, никак не могла заснуть. В голове крутилась тысяча вопросов. Забеспокоившись о том, что может разбудить Гидеона, Хоуп оставила его спящим в кровати, а сама стала бесшумно бродить
Проникающего из открытого окна лунного света и тусклого освещения ночника в ванной было достаточно для глаз. Гидеон в некоторой степени был приверженцем минимализма и избавлялся от ненужного хлама в доме. На стенах, тут и там, висели семейные фото, но нигде не было ни цветочных букетов, ни бесполезных безделушек. Она пробежалась рукой вдоль стоящего в спальне комода, на котором хаотично располагались керамическое блюдо для монет, брошенный шелковый галстук, маленький кусочек бирюзы и то, что она идентифицировала как еще один защитный талисман. Хоуп погладила пальцами маленький серебряный амулет, прицепленный к тонкому кожаному шнурку. Скажи ей кто-нибудь неделю назад, что нечто столь невинное и незначительное, как кусочек серебра, может служить защитой, она никогда бы этому не поверила. Теперь она понимала, что во многом ошибалась. Она подняла амулет и надела его на шею, где он лег рядом с тем, который подарил Гидеон. Табби все еще разгуливает на свободе, и, кроме того, сердце Хоуп сейчас нуждалось во всей защите, которую могло получить. Существует ли такая защита? Или для нее уже слишком поздно?
Хоуп подняла футболку Гидеона, которую он бросил на стул около комода, натянула ее и тихонько вышла на настил, ведущий к морю. Звук прибоя вместе с нежным светом луны успокаивали ее, а сегодня вечером она определенно нуждалась в успокоении.
Так быстро привязываться к кому-либо или чему-либо было совсем не в ее духе. Прежде чем принять какое-то решение, она со всех сторон обдумывала каждое свое начинание. В любой ситуации она всегда оставалась рассудительной и бесстрастной, пока не исчезали последние сомнения в том, что она движется в правильном направлении. Хоуп действовала подобным образом, начиная лет с одиннадцати, а может и еще раньше. И не совершала опрометчивых поступков.
А теперь оказалась глубоко связана с Гидеоном Рейнтри. Сексом, его тайнами и совместной работой. Ее душа попала в западню.
Она услышала, как сзади открылась дверь, но не обернулась. Гидеон босиком прошлепал к ней, и мгновение спустя она очутилась в его объятиях. Эти объятия были теплыми, сильными и чудесными. Стоять вот так было очень приятно. Ей это нравилось. Возможно, даже слишком нравилось.
— Я не хотела разбудить тебя, — прошептала она.
— Две ночи, проведенные вместе, и я просыпаюсь оттого, что ты находишься не там, где должна, — ответил он с легким неудовольствием в голосе.
Она откинула назад голову и расслабилась, прижимаясь к нему.
— Я точно также не привыкла в ком-нибудь нуждаться.
Он скользнул руками ей под футболку, погладил кожу, и накрыл ладонями груди. Его пальцы подразнивали чувствительные соски до тех пор, пока Хоуп не закрыла глаза и не качнулась к нему, ее тело отвечало быстро и безоговорочно. Она не должна была сейчас его желать, не должна нуждаться в нем с такой силой, что забывала обо всем остальном. Но она желала и нуждалась.
Его руки ласкали ее груди. Было ли это легким странным электричеством, что просачивалось сквозь ее кожу и посылало импульсы к самым сокровенным точкам? Или, возможно, ее бурные ощущения просто отклик женщины на мужские прикосновения? Наэлектризованные или нет, руки Гидеона были очень приятными, он прикасался к ней так, словно она принадлежала ему, словно точно знал, как сделать ее своей. Он наклонился и поцеловал ее шею, бесцеремонно, нежно, в высшей степени возбуждающе. Она задрожала.
Хоуп повернулась в его объятиях, подняла лицо, обняла его за талию и поцеловала. Он вышел на настил обнаженным — никто на берегу не мог увидеть их в этот час ночи, в этот самый темный час — и Хоуп бесстыдно пробежала пальцами по его спине, бедрам, ягодицам. Если верно то, что он мог сделать ее своей, то столь же верно и то, что она
одержима им, по крайней мере, сегодня ночью.Он глубоко поцеловал ее, возбуждая губами, языком и руками и требуя большего. Ее тело сжималось и расслаблялось, дрожало и быстро становилось неконтролируемым. Равно как и у Гидеона. Она чувствовала это в каждом нежном касании его рук; испытывала в поцелуях. Он легко поднял ее, издав низкий стон, звучащий как неудовлетворение или, возможно, нетерпение. Она обхватила его талию ногами. Он был близко, так близко.
— Тебе не нужно… — начала она, затаив дыхание.
— Уже подумал об этом, — ответил он охрипшим голосом.
Хоуп переместилась так, чтобы притянуть его еще ближе, вести в себя.
— Ты вышел сюда, надев презерватив? Да ты весьма уверен в своем очаровании, не так ли? — поддразнила она.
— Я был преисполнен оптимизма.
Кончик его восставшей плоти дразнил ее вход, и она начала опускаться на него, стремясь к нему и желая его так, что до сих пор удивлялась сама себе. За прошедшие двадцать четыре часа она занималась сексом больше, чем за все прошлые пять лет. И у нее никогда не было такого секса: всепоглощающего, мощного и красивого, лишенного неловкости и несбывшихся ожиданий. В объятиях Гидеона она ни разу не почувствовала даже мимолетного разочарования.
— Я рада, что ты проснулся, — прошептала она, прижимаясь губами к его уху. — Никогда раньше не занималась любовью в лунном свете.
Гидеон замер. Все его тело напряглось, мускулы сжались.
— Лунный свет.
Он торопливо снял ее с перил, на которые она частично опиралась, и отнес в глубокий полумрак у дома. Там лунный свет их не касался, но не было и перил, на которые можно опереться. Гидеон держал Хоуп, а она держала его. Ее спина была прижата к стене, и Хоуп чувствовала себя одновременно плывущей и устойчивой.
Когда он вошел в нее, глубоко и жестко, они полностью растворились друг в друге и в кромешной тьме. Хоуп не беспокоило, где они находятся. При лунном свете или дневном, в темноте или под солнцем. Под укрытием или только под луной и звездами. Пока Гидеон оставался с ней, пока держал ее, Хоуп ничто не тревожило. Инстинкт взывал к нему, но она чувствовала и нечто большее, чем настойчивая физическая потребность.
Она очень долго считала, что не сможет влюбиться. Ее мать, сестра, племянники — только в любовь к ним она осмеливалась верить. Романтическая любовь таила множество ловушек. Хоуп не просто не желала влюбленности, но и прилагала все усилия, чтобы избежать ее. Любовь была западней, угодив в которую, очень быстро начинаешь испытывать душевную боль. Этот внезапный взрыв эмоций, нахлынувший сейчас, когда Гидеон держал ее в объятиях и заполнял собой, приближая к освобождению, несомненно был вызван только силой секса.
Но пока он занимался с ней любовью, пока ее спина прижималась к стене, а ноги обвивали его, она не могла представить, что сможет испытывать подобные ощущения с кем-то другим. Она может влюбиться в него. Этот мужчина может стать центром ее вселенной и полностью перевернуть ее мир. Она может полюбить его со всеми этими призраками, световыми эффектами и всем остальным. Пугающая перспектива.
Они вместе достигли кульминации с криками и стонами, которые потерялись в глубоком поцелуе. Под звуки прибоя и сияние лунного света, вместе с дрожью тела пришел миг озарения, когда эти слова снова пришли на ум. Я могу влюбиться в тебя. Колдовское сияние Гидеона рассеяло тьму и вызвало у нее улыбку. «Я люблю тебя» рвалось с губ, но Хоуп удержала слова. Еще слишком рано для такого признания. А также слишком опасно.
Гидеон отнес ее в дом и нежно уложил на постель. Избавившись от презерватива, он вернулся к кровати, устраиваясь рядом. Она осталась в его футболке. Хоуп нравилось чувствовать ее на своей коже, этот изношенный хлопок, все еще немного пахнувший Гидеоном.
— Утром я собираюсь поехать на место убийства Корделл и оглядеться там, — произнес он. Его голос звучал ласково и хрипло.
— Ты хочешь сказать мы, верно?
Он помедлил.
— Я хочу, чтобы ты осталась здесь.