Рейвенор Отступник
Шрифт:
Карл. Его имя словно ужалило Кару, когда она подумала о нем. Нахмурившись, пыталась Кара понять свою собственную необъяснимую реакцию. Кем был для нее Карл, кроме как одиозным кретином?
Она попятилась. Ануэрт рассказывал Белкнапу какую-то длинную и запутанную историю из жизни своего рода.
– ...весьма пускается под откос во многих заведениях, – услышала она голос капитана, – что завсегда раньше были существа под именем «скваты», хотя многие школумы и прочие многоразумные полагают их только мифом, тем, что никогда не было. Но мой дорожайший великий старый дядьек калился мне, что Ануэрты
Каре не хотелось вмешиваться. Точнее говоря, она собиралась поговорить с Белкнапом наедине. Поэтому она попыталась тихо уйти.
– Кара? – оглядываясь, окликнул ее Белкнап.
Глаза на затылке. Бдительность бывшего имперского гвардейца, привычного стоять на часах.
– Просто проходила мимо, – пожала она плечами.
– Посиди с нами, – пригласил Белкнап.
– Нюхни чуток этой тупиловки, – улыбнулся Ануэрт, покачивая бутылку. – Мы просто бессмысленно болтологизируем.
– Чуть позже, наверное. Я не должна пропустить сеанс связи.
Она ушла, свернув в боковой коридор, ведущий к корабельному лазарету. Включив свет, Кара принялась копаться в стальных шкафчиках в поисках обезболивающего. Голова просто разламывалась.
Оно не могло вернуться. Не могло, верно? Пожалуйста,
Трон...
Кара остановила свои поиски, когда поняла, что уже задыхается. Паника не была для нее чем-то обычным. Она облокотилась на конторку возле стены, делая медленные и глубокие вдохи. Поблизости, упакованное в коробки, стояло дорогущее медицинское оборудование, приобретенное Рейвенором на Юстисе Майорис. Белкнап пользовался им, чтобы проверять и контролировать ее состояние. Он до сих пор брал у нее анализы раз в пару недель или около того. Последний раз он занимался этим по пути от Танкреда. И он не уставал восхищаться невероятностью ее выздоровления. Каждый раз анализы говорили одно и то же. Это доставляло ему радость.
Как она могла рассказать ему? Как она могла попросить его?
– Ты в порядке?
Кара рывком обернулась к Вистану Фрауке, стоящему в дверях.
– Прости. Ты напугал меня, – произнесла она.
– Я увидел, что здесь горит свет, – пожал плечами Фраука. – Ты в порядке?
– Голова немного побаливает, – призналась она, Фраука бросил недокуренную лхо-папиросу на палубу и, раздавив окурок каблуком, вошел в лазарет. Там он открыл шкаф со стеклянными дверцами и достал из него пузырек с капсулами.
– Вот эти штучки великолепно помогают, – сказал он.
– Это обезболивающее?
Он нахмурился, словно никогда не задумывался над этим.
– Думаю, да. Синие пилюльки сильнее всего, но вызывают забавные глюки и сушняк. Можно сказать, что они просто «перекрикивают» головную боль.
– Не знала, что ты страдаешь от головных болей, – сказала она, принимая пузырек из его рук.
– Ну... – протянул он.
– Человеку, страдающему от мигреней, я могу посочувствовать, – сказала она. – В противоположность, скажем, человеку, тайно экспериментирующему с лазаретной аптечкой.
– Значит, будем называть это мигренями, – с мудрым видом кивнул Фраука, – и не станем больше возвращаться к этому вопросу. Я только хотел помочь.
Он повернулся к двери.
– Извини, – окликнула его Кара. – Извини. Прости меня. У меня действительно очень сильно болит голова. Скажи, Вистан, твоя жизнь ведь довольно тосклива?
– Есть и свои радости. – Тупилыцик пожал плечами. –
Как правило, они довольно непродолжительны и интенсивны. Но в остальное время... Короче, спасибо, что обратила внимание.Кара набрала в стакан воды из-под ржавого крана и вытряхнула несколько капсул на ладонь.
– Две?
– Сам я обычно глотаю сразу три или четыре, – печально сказал он, потирая широкую грудь. – Но у меня и масса тела побольше, да и с утра дел не слишком много.
Она рассмеялась и проглотила две капсулы.
– Как мальчик? – спросила Кара.
– Почему бы тебе самой его не проведать?
Он провел ее по короткому соединительному коридору к маленькой комнатке, примыкающей к лазарету и хирургической палате. Только одна из шести кроватей была занята. Бледный, исхудавший Заэль лежал на ней в своем бесконечном сне, подключенный к системам жизнеобеспечения и биомонитору. Возле его кровати стояли единственный стул и тумбочка, на которой покоились лампа, информационный планшет и блюдце, полное окурков.
– Есть какие-нибудь изменения? – прошептала Кара.
– Ага. Он проснулся и принялся танцевать. Совсем забыл тебе рассказать.
– Трепло! – прошипела она с усмешкой.
– Когда он проснется, боюсь, я буду тосковать. – Фраука произнес эти слова с удивившей ее грустью. – Кто тогда будет слушать мои истории?
– Тебе чего-нибудь принести? – спросила она, но Фраука только покачал головой. – Что ж, спокойной ночи и... спасибо.
Она ушла. Фраука подошел к стулу и уселся на него, прикурив лхо-папиросу и включив планшет. Мерцание монитора отразилось на его лице.
– Так, где я остановился? – произнес он. – Ах да... «Ее розовые соски напряглись от возбуждения. Она запищала от восхищения, когда его набедренная повязка упала на палубу. Очень медленно он...»
– У тебя кровь из носа идет.
– Что?
– У тебя кровь из носа идет.
– Проклятие! – произнес Фраука, поднося палец к верхней губе.
Он отложил информационный планшет, раздавил папиросу в блюдце и извлек из кармана носовой платок. Вытерев нос, он уставился на замаранную ткань. Кровь у него шла уже не в первый раз. Старые пятна казались налетом ржавчины.
– Не сильно. Уже прекратилось.
– Но все-таки шла.
– Да. Ну и что? – Он убрал платок и пару раз шмыгнул носом.
– Что?
– Да, что? – Фраука достал новую лхо-папиросу. – Что? Почему ты спрашиваешь?
– Я жду ответа.
– Она просто шла. Заткнись уже.
– Без причины кровь из носа не пойдет.
– А я уверен, что так бывает. И в моем случае, сынок, я просто неудачно в нем поковырялся.
– В обеих ноздрях сразу?
– Окажи мне услугу. Заткнись. Я читаю.
– Мне уже надоели эти бесконечные грязные рассказы.
– А вот мне – нет, – отрубил Фраука, снова поднимая планшет. – «Ее полные груди были столь же белыми и округлыми, как и...» – Он опустил планшет и посмотрел на мальчика. – Ты хоть знаешь, что я должен сделать, если ты проснешься?
– Да. Я ощущаю тяжесть пистолета в твоем кармане и тяжесть обещания, данного тобой Креслу, в твоей голове.