Резервист

БМП к нам катила с ранеными, остальные собирали на месте боя оружие, трупы, все осторожно, чтобы не нарваться. Ранение товарища отрезвило многих.

Так вот, я подозвал медика и сказал:

– Наши из второго взвода взяли схрон с наркотой, там морфий в ампулах.

– Для людей или животных? – сразу уточнил тот.

– Без понятия, сам посмотришь. Отбери все то, что нужно, остальное сдадим. Тебе скоро немало работы предстоит, принимать людей из концлагеря, раненых, после пыток. В общем, медпомощь им нужна.

– Хорошо, товарищ капитан, гляну.

– Все, свободен.

Тут к нам подъехали две «Газели» с тревожной группой. Бойцы указали на меня, и к моему танку направился офицер, старший группы. Мы быстро обсудили, что было и как, и те тут же умчались, принимать нашу работу. Особенно диверсанты их интересовали. Тут и БМП с ранеными подъехала. Еще полчаса ожидали припозднившихся, сдали фугас, наркоту, не всю, медик мой там серьезно пошуровал, и мы отправились дальше. Отлично, прошли те самые два часа, что и были мне нужны. Я уже предупредил всех, что, как стемнеет, войдем в грозовой фронт, ливень сплошной, пусть готовятся. Когда дам сигнал, разведка оттягивается назад, мой танк идет впереди, движение с короткими дистанциями, чтобы не потерять друг друга из виду.

В общем, я готовился уйти в тыл к укропам.

Да, что касается раненых… Того, что в руку, отправили в госпиталь, машина уже подошла. Там кость задета, ему надо долго лечиться. А второму рану пластырем закрыли от грязи – царапина, даже шить не нужно.

Так и двигались, скорость движения в районе пятидесяти километров в час. По тем дорогам, что мы шли, где-то в районе ста восьмидесяти километров пройти нужно, но я раньше свернул к передовой, грозовой фронт уже тут был, и начался дождь. Ливень даже. Колонна изменила порядок движения, мой «шестьдесят четвертый» вышел вперед, и дальше шли плотно. Дрону такой дождь не помеха, работал сканером поиска биологических объектов. Тут асфальтированная дорога идеально подходила для быстрого передвижения в глубь территории противника. Ею со своей стороны пользовались укропы, с нашей – наши подразделения. Дорога в порядке, мосты целые, только на линии разграничения стояли бетонные надолбы и без всякой маскировки раскинуты противотанковые мины. Так не проскочить, а снять мины не дадут с опорного пункта, что эту местность контролирует. Однако там уже все спали, дрон постарался, так что я остановил танк за пять метров от мин и вызвал саперов. Троих хватит, остальным машины покидать не советовал, в общем, по желанию. Саперам, подбежавшим к танку и промокнувшим до нитки, велел снять мины. Справились быстро. А когда колонна проходила, все мины, уже разряженные, покидали к себе в кузов, пригодятся – там их штук двадцать.

Мы проскочили мимо опорного пункта противника без проблем. Парни из-за дождя этого даже не поняли, так и двигались. А шли мы к Павлограду, до него по этой трассе около ста двадцати километров, в полночь будем на месте. Причина, почему я рвусь именно туда, заключена в концентрационном лагере. Порядка шестисот человек там содержится, причем в непростых условиях, охраняют их нацисты, айдаровцы, многие состоят в «Правом секторе», и отрабатывают на пленных пытки, тренируют молодняк.

Я в курсе, что скоро лагерь решат ликвидировать, поначалу хотели отправить подальше всех, ближе к Львову, там нас еще долго не будет, но потом решили просто не заморачиваться и лагерь ликвидировать со всеми, кого там содержали. Это произойдет семнадцатого марта. Тайно, но наши вскроют и поднимут шумиху. Меньше двух суток осталось, не знаю, приняли ли тут такое же решение, но рисковать нельзя, пойдем выручать. Я раньше это хотел сделать, но меня дернули обратно из Славянска.

В лагере содержались именно военнопленные из ДНР и ЛНР за последние восемь лет, правда кого-то обменяли, им повезло. За восемь лет в этом лагере сгинуло больше двух тысяч наших парней. Сейчас свежие туда пребывают, есть и российские военнослужащие.

Колонна стабильно держала скорость тридцать километров в час, а когда ливень перешел в небольшой дождь и мы прошли полосу грозового фронта, прибавили скорость до пятидесяти, а потом, когда совсем от ненастья ушли, и до шестидесяти. По колонне стоял приказ радиотишины. Через пятьдесят километров остановились один раз, на двадцать минут. Сбегать отлить. Прапорщик заканчивал сушить форму саперов, они ему ее отдали, сами в кунге ехали. В бане сушилка есть. Ну а ко мне подошли взводные, у них возникли вопросы, похоже поняли, где мы находимся. Тем, кто страдал топографическим кретинизмом, объяснили другие.

Сам я у борта танка стоял, не прислоняясь, танк-то грязный, до самой башни, хотя вроде по асфальту в основном ехали, да, побитому, но все же. Хотя пока отъезжали от Донецка, несколько раз по полевым укатанным дорогам ехали, прямой трассы до Гуляйполя еще не было, не освободили, объездными дорогами пользовались. А размышлял я об этом грозовом фронте. Его появление, которое предсказал Второй, меня удивило. Как это я его пропустил и не в одной из жизней на этих территориях не помнил? Хотя то, что он мог быть я вполне допускал. В первой жизни Алексея Серова я в это время находился в руках СБУ, а когда занял тело Захарченко, то так в работе был, что и ядерный удар бы не заметил, не то что эту грозу, что также Донецк накрыла. Впрочем, уже ночь, я спал тогда и вполне мог пропустить.

А ко мне шли все трое взводных, как и мой старший разведчик. Он, заметив их, поторопился присоединиться. Кстати, снова выводить его вперед я не спешил. А что, Виденьем дорогу проверял, не хватало, чтобы они на мину налетели. Насчет засады, так тут дрон работал, сам дорогу проверял и на пять километров по сторонам. Вот об этом я и размышлял, пока стоял у танка, экипаж уже сбегал на обочину, тут чисто от мин и даже вполне сухо, когда подошли командиры.

– Товарищ капитан, – обратился ко мне мой зам по роте Васильев. – Навигатор показывает, что мы удалились от передовой на сорок километров. Мы что, в тылу у противника?

– Да, – был мой ответ.

Несколько секунд командиры ждали, явно ожидая продолжения, пока Васильев снова не нарушил тишину:

– Заблудиться на такое расстояние не просто сложно, невозможно, значит, мы для чего-то идем в тыл противника. Наш путь лежит к Гуляйполе, да, товарищ капитан, до меня довели, куда мы должны были прибыть, хотя вы этой информации не раскрывали. Мы можем узнать, почему вы изменили маршрут?

– Можете, – я с интересом изучал силуэт моего зама, его чуть подсвечивал подфарник БМП разведки, что стоял за моим танком. – Думаю, ничего страшного не произойдет. У Павлограда есть концлагерь…

– «Фабрика смерти», слышали. Вы хотите дойти до Павлограда и, уничтожив охрану, освободить узников? – явно не веря своим же словам, скорее сказал, чем спросил Васильев. – Вы сумасшедший, мы просто не дойдем.

– Почему же? Передовую прошли, хотя войск там не так, как в районе Донецка, но тоже порядочно. Сейчас мы в тылу, и нас примут за своих. Взять лагерь проблем я не вижу, все разведданные у меня есть. Потом обратно. Вывезти шесть сотен узников сложно, но в принципе возможно. Нужно будет втихую добыть как можно больше автомобилей. Даже автобусы пойдут. Также и вернуться проблем нет.

– Нет, капитан, погубить роту я не дам, – покачал головой Васильев и достал бумагу из внутреннего кармана. – Изучи.

Это был приказ из нашего штаба, что в случае неспособности командира роты Губарева дальше командовать подразделением роту принимает Васильев. Видать, подстраховался кто-то.

– И что?.. – спокойно поинтересовался я, подозревая что-то подобное. – Я тут старший офицер, и вы обязаны меня слушаться.

– Не обязаны. Помните, решается все общим голосованием.

– Вольница эта закончилась с началом спецоперации. Сейчас четко прописаны уставы, и их нужно выполнять. В случае отказа выполнять вы попадете под военный трибунал.

– Голосуем, – только и сказал Васильев, и, увидев, что офицеры кивают, я лишь пожал плечами. Да мне как-то пофиг. Если потребуется, я и один справлюсь.

* * *

Впервые сижу в камере следственного изолятора военной прокуратуры ДНР. Новый опыт. И камера, соседняя с той, где я в одной из жизней одного комбата резервистов пристрелил. За дело. Кстати, а кормят тут вполне неплохо. Оказалось, с одним из ближайших кафе заключен договор, по количеству задержанных или подследственных и готовится. Приносят в термосах, тут уже раздают в одноразовых тарелках. Я сижу второй день, оценить уровень приготовленных блюд успел. Правда не все ел, не знаю, что там за повара или раздатчики, но я всегда проверяю свою пищу, вот и находил микродозы чужой слюны. Кто-то плюнул в блюда. Причем в кастрюлю, не в термос, иначе концентрация слюны была бы выше. И я не ругаю того, кто так вымещал свои чувства на подследственных, тут сидели не самые приятные люди. Многих ожидали смертные приговоры. Я это не ел, «заряженное» выливал в унитаз, у меня своих запасов хватает. Из взятого в хранилище консервы и те же макароны закончились. Кормил освобожденных узников украинского концлагеря. Благо я сидел в одиночке, и никто не видел, как я делаю из воздуха блюда. Впрочем, изоляторную баланду я тоже не игнорировал, если та чистая была.