Резидент, потерявший планету

Этого рослого двадцатишестилетнего парня, с сужающимся к подбородку лицом и острым, с горбинкой, носом, никогда не привлекали ни землепашество, ни ремесло. Самая мысль, что нужно трудиться, ему претила. Уже в детстве Ильп прослыл в Выхма хулиганом и воришкой. Мать колесила по соседям, разносила по хуторам найденные в карманах у сына безделушки, со слезами на глазах умоляла простить и забыть. Ее жалели, в полицию не обращались. Но пару раз воришку отколотили как следует. Эльмар отлеживался и принимался за свое. После шестого класса он забросил тетради, книги, но в семье рабочие руки не прибавились: шлялся с такими же бездельниками, как сам, по деревне, резался в карты.

Когда остров оккупировали немцы, они загнали Ильпа на судоверфь в Трийги. Ильп начал бахвалиться перед гестаповцами тем, что саботировал советские порядки, уклонялся от работы, но особенно не выслужился. А когда он взломал кладовую и утащил ворох одежды и мешок продуктов, полиция сунула его за решетку. После освобождения Сааремаа Ильп занял счетоводческую должность в Курессааре. Складывать цифры он умел, да к тому же обладал каллиграфическим почерком. Теперь он изображал из себя борца с фашизмом, врага и жертву оккупационных властей.

Но и работа в городе его не привлекала. Настраивал трофейный приемник на волны западных станций, ловил каждое слово эмигрантских кругов. Завелись подозрительные дружки, появились листовки, переписанные каллиграфическим ильповским почерком. Он стал даже приторговывать огнестрельным оружием. Предупреждению из милиции не внял. Недоучка, бездельник и вор, на которого весною сорок пятого вдруг обратили внимание эмигрантские дельцы, неожиданно вообразил, что его ожидает карьера политического борца. В минуты пьяного застолья, в своих более поздних лесных скитаниях он разглагольствовал о том, что его не оценила ни родная деревня Выхма, ни родная волость Мустъяла, что островитяне — злейшие враги Ильпа и он еще покажет им дьявольскую жаровню.

Еще до всего этого милиция обнаружила в его комнате маленький склад огнестрельного оружия и препроводила Ильпа в камеру предварительного заключения. Ночью Ильп проделал в кирпичной стене дыру и бежал еще с одним заключенным.

Ограбления магазинов, насилие над продавцами, запугивание хуторян… Жертвой Ильпа падает крестьянин, боец батальона народной защиты Иоханнес Сийнер и односельчанин Роберт Пахапилль, «вина» которого была в том, что он при случайной встрече узнал бандита. Ильп стреляет в председателя сельсовета и в члена своей же банды, выражение лица которого ему показалось подозрительным.

У Ильпа нет ни четкого плана действий, ни понимания обстановки на Сааремаа. И люди, которые втягиваются им в банду, столь же мелки и беспринципны, как и их главарь. Но все они обладают великолепным знанием местности, физической выносливостью и способностью внушать на хуторах страх. Это на время спасает их от облав и преследований.

Туула, бывшего офицера «Омакайтсе», участника ряда нападений на советских работников, привело в банду желание стать полезным эмигрантской верхушке и перебраться на Запад с надежной оказией. Братья Метсы — Аренд и Юрго — успели совершить налеты на хутора в составе менее опытных банд и пришли под более надежное укрытие к Ильпу. Херберт Кяй, в свое время дезертировавший из Красной Армии, служил у немцев, позднее он скрывался на хуторе Лауры Куузе, женщины поистине эсэсовской закваски, с рябым лицом и загорающимся при виде крови взглядом. Оба искали, где обрести выход своим жестоким инстинктам, и примкнули к Ильпу. Беспечную, развратную Реэт Томп высмотрел и затащил в банду сам Ильп. Ушел с ними в лес и Харди Ааслайд: шофер, не чуравшийся «левых» доходов, он бежал после тяжелой аварии, решил, что в банде жизнь будет повольготнее.

И, наверное, картина этой воинственной компании была бы неполной, если бы не появился среди них, пожалуй, самый ловкий конспиратор из всей этой своры лесных братьев и немного более образованный Алекс Туул. Черноволосый, смазливый, любимец женщин, подвижный, сверхосторожный и почти никогда не открывавший своих истинных намерений и мыслей перед случайными спутниками по лесным скитаниям и разбою, Алекс тоже имел биографию дезертира. Почти одногодок Ильпа, 1920 года рождения, мобилизованный в начале войны в армию, Туул перебежал под Великими Луками к немцам. Судя по его дальнейшей жизни, в эти месяцы пребывания у гитлеровцев он прошел недурную подготовку в одной из диверсионных школ. Имея возможность уйти с немцами, остался в Эстонии, скрывался, а застигнутый на одном из хуторов на севере Сааремаа, убил солдата, который его караулил, и уже окончательно связал себя с лесным братством.

Ильпа и Туула, столь несхожих между собой по темпераменту, образованности, кругозору, объединяла жгучая подозрительность. Но если у Ильпа она шла от презрения к нему земляков, черной ненависти к большинству людей, то в Алексе Тууле — была вскормлена гитлеровской школой шпионажа и диверсии. Да и держались Ильп и Туул большей частью особняком от всей банды — притом один остерегался другого.

Алекса представил Ильпу его дядя — старый Туул. И никто в банде не знал о содержании их первого разговора. А разговор, между тем, был примечательный.

Сидели они в полночь на валунах под Выхма, разогретых еще дневным солнцем, и больше молчали. Когда стихали порывы ветра, налетавшего с побережья, один из них подавал реплику:

— Цель у тебя есть… настоящая?

— А у тебя есть?

И оба замолкали, пока скрип дерева не подавал им знак для продолжения этой ночной дипломатической игры.

— Мы как, Туул, так и будем зайцами гоняться по острову?

— Ты главарь, тебе и карты в руки. Возьмут нас здесь в кольцо — переберись на материк.

На сей раз затянувшееся молчание первым решился нарушить Ильп. С хрустом потянувшись всем телом, нарочито протяжно зевнув, он выдавил из себя:

— Так и рассвета дождаться можно… а меня баба ждет, теплая, ядреная.

— Ну и шагай к своей печке, — насмешливо бросил Туул. — Я-то тут при чем?

— Баба ждет, — повторил Ильп, будто и не услышав его реплики. — А я желаю, чтобы Эстония меня ждала, не то, чтоб одна баба.

— Эстонию и помани к себе, — в голосе Туула послышались новые ноты, казалось, он оценил серьезность момента. — Помани, попробуй.

Ильп помолчал. Прикидываясь равнодушным, он, как бы невзначай, спросил:

— Знаешь такие способы?

— Поищем, — откликнулся его собеседник.

— Я спрашиваю: знаешь? — упрямо повторил Ильп.

Теперь долго молчал Туул. Наконец выжал из себя:

— Что тебе сказать, Ильп? На материке красные крепко потрошат наших. Здесь еще больше глаз и засад, но кое-кто находит, что здесь можно кое-кому из наших кое с кем встречаться. Когда на острове вооруженные отряды, бдительность властей уже не та. Продержишься год-другой, и лесные братья к тебе примкнут. Под твое знамя.

Ильп ждал, ему чего-то не хватало в этом предложении, и Туул это понял.

— Я тебе помогу это знамя поднять, чтобы его издали было видно. Есть у меня для такого дела люди.

Договор их был заключен: договор бандита и человека, прошедшего школу абвера.

Бункер, объятый огнем

В этот вечер Эрика решила, что и она нынче сходит в театр. Днем пошла покупать билет, но объявление на окошечке кассы возвещало, что все билеты на сегодня проданы. На всякий случай, переспросила в кассе, и, услышав ответ, скорчила недовольную гримасу. Стоявший чуть поодаль молодой человек с прилизанной прической на маленькой, схожей с птичьей, головке громко рассмеялся и предложил Эрике лишний билет.