Резидент свидетельствует
Шрифт:
Когда после двухчасового отсутствия мы подъехали к представительству, то увидели, что подходы к нему были перекрыты цепью финских солдат, а входные двери и ворота во двор заблокированы полицейским нарядом. Нас, конечно, пропустили. Оказалось, что во время нашего отсутствия в представительство прибыл шеф протокола МИДа Хаккарайнен и сообщил о запрете советским гражданам выходить в город без разрешения полиции. Хаккарайнен заверил, что продукты для трехразового питания будут доставляться в представительство солдатами. Свободный выезд в город был разрешен только советнику представительства, т. е. мне, в сопровождении полицейской автомашины.
Через день в здание представительства прибыли начальник консульского отдела МИД и советник шведского посольства. Они объявили о том, что сотрудники
— Пока финская сторона не доставит этих инженеров в представительство для совместной эвакуации, мы не оставим здание представительства.
О сложившейся ситуации рассказал Орлову. Решили послать срочную телеграмму в Наркоминдел Молотову. В присутствии шведского представителя изложили суть случившегося и попросили в качестве ответной меры задержать в Москве такое же количество финнов. Шведский представитель принял телеграмму и обещал послать ее в шведское посольство в Москве для вручения ее Молотову. Мы стали ждать ответа.
Прошло три дня, в представительство явились те же лица, которые были первый раз, но с полицейскими, и потребовали эвакуироваться. Автобусы для посадки уже стояли у дверей. Нам стало ясно — Наркоминдел медлит с ответом.
На предложение финского представителя начать эвакуацию я потребовал немедленного удаления полицейских с территории советского дипломатического представительства на основании права экстерриториальности. Заявил, что до их ухода не намерен обсуждать цель их посещения. Полицейские и представитель МИДа Финляндии растерялись. Первым заговорил швед. Обращаясь к финскому мидовцу, он сказал, что в данном случае финская сторона нарушила международное право, и если не уйдут полицейские, то он откажется от посреднической роли. Таким образом полицейские были выдворены.
После этой небольшой психологической сценки представитель МИДа, уже более спокойным голосом, объявил о продлении срока отъезда из помещения диппредставительства еще на три дня, сказав, что это уже будет последним сроком. Я ответил ему, что если не доставят инженеров, то мы из здания не уйдем.
Эти последние три дня мы прожили в постоянной тревоге. Ежедневно по несколько раз объявляли воздушную тревогу, слышались взрывы наших авиабомб. Мы фактически не выходили из подвала, особенно женщины и дети.
В первый же день подвальной жизни ко мне подошел наш работник и рассказал, что товарищ М., моряк в прошлом, и его дружок К. с утра находятся в пьяном состоянии и балагурят. Тут меня осенила мысль: в одном из отсеков подвала должны находиться представительские водка, коньяк и коллекция вин. Мы быстро поднялись на четвертый этаж к Орлову. Он подтвердил, что кладовая подвала целиком заполнена дорогими винами, водками и коньяками советского и французского производства. Если ее откроют, то быть беде. Любители выпивки могут просто спиться. Приняли решение слить все спиртное в канализацию, оставив 5–6 бутылок в дорогу на случай необходимости в медицинских целях. Когда спустились в подвал, то ключ не потребовался, замок оказался сорванным. В кладовой уже побывали пьянчуги. Позвали М. и предложили ему слить все спиртное в канализацию. Надо было видеть, с какой жалостью и огорчением занимался он этим. Технология уничтожения была проста. М. отбивал в подвале горлышки бутылок и без разбора сливал содержимое в старое ведро. Пока доносил ведро до канализационного люка, расположенного на дворе, он обнюхивал его, цокал языком и тихо плакал горючими слезами. Но отпивать из
ведра он не решался. Когда сливал последнее ведро, М. признался, что в юности до революции служил на флоте, где каждый день перед обедом морякам выдавались 100 г водки. Там он привык к алкоголю, но такого коньяка, какой он сливал теперь, — ни разу не пил. Когда ему сказали, что это коньяк марки «Наполеон», он махнул рукой и изрек: «Ну что же, уничтожил «Наполеона», уничтожу и Гитлера!» От такой шутки заулыбались и все окружающие, с интересом наблюдавшие эту процедуру.В последний день нашего пребывания в здании представительства всем нам пришлось сильно поволноваться и провести бессонную ночь. Примерно в двенадцать часов дня в представительство прибыл начальник полиции Хельсинки и сообщил, что по сведениям, сообщенным в полицию по телефону, в здании советского представительства заложено взрывное устройство большой силы, которое взорвется сегодня в 24 часа ночи. Может быть, это ложное сообщение, но полиция считает необходимым предупредить об этом.
— Что касается нас, — сказал полицейский, — то мы уже начали проверку всего здания по наружному периметру, вам же рекомендуем проверить внутреннюю часть здания, подвалы, дымоходы, гаражи и автомашины, находящиеся во дворе здания.
Это сообщение нас крайне встревожило. Спешно собрал разведчиков, распределили места проверки и, не разглашая причин осмотра здания, начали поиск мины. В темном подвале и на чердаке осмотрели все закоулки, но мины не обнаружили. Оставалось осмотреть несколько дымоходов — они двухметровыми пиками грозно возвышались над остроконечной крышей здания. Туда и самый ловкий трубочист не сможет добраться без приспособлений. А как же нам залезть туда и посмотреть, не опущена ли в дымоход страшная мина? На мой вопрос к собравшимся: кто может совершить восхождение на такую крутизну, все стояли, молча задрав голову, оценивая свои возможности для подвига, но доброхота не оказалось. В это время к нам подошел М., который вчера плакал, сливая «Наполеон» в канализацию. Узнав, о чем мы размышляем, он просто сказал:
— Сбегаю за резиновыми сапогами, возьму лестницу — и мигом осмотрим дымоходы.
Кто-то высказал сомнение, но М., гордо подняв голову, сказал:
— На корабле я лазил по мачтам не на таких высотах, пройтись же по крыше для меня — это то же самое, что прогуляться по палубе.
За двадцать минут он осмотрел все дымоходы, но и там мины не обнаружил. Стали обсуждать, как действовать дальше. Большинством приняли решение: считать провокацией заявление полиции о подложенной взрывчатке. Учитывая такую возможность, что полиция сама подложила с внешней стороны здания взрывчатку и взорвет ее в 24 часа, посланник Орлов дал указание, чтобы находящиеся в здании сотрудники к 23 часам разошлись по квартирам и разместились в комнатах, окна которых выходят во двор здания. Взрыва, к счастью, не произошло.
По-иному проходила эвакуация сотрудников консульства Советского Союза в Петсамо. С первого дня войны северная часть Финляндии управлялась немцами, которые в первый день войны решили скрытно захватить здание консульства, — их интересовала секретная документация. Воспользовавшись сильным туманом, они плотным кольцом окружили консульство и стали ломать входные двери. Двери были дубовые и не поддавались. Тогда трое немцев приставили лестницу к окну второго этажа, где находилась шифровальная комната, и начали выламывать оконную железную решетку. В это время шифровальщик сжигал секретную почту, но печь не работала, и он развел огонь в железной коробке прямо на полу. Бумага горела слабо и сильно дымила. Но как только немец разбил стекло окна, бумага от притока воздуха вспыхнула ярким пламенем, и немец, увидев это, закричал:
— Пожар! Пожар! — и кубарем бросился вниз. Для шифровальщика хватило пяти минут, чтобы сжечь шифры и другую секретную информацию. Когда была взломана входная дверь в консульство и в шифровальную комнату, вошедший немцы увидели только пепел да начавший гореть деревянный пол. Огонь был быстро потушен… В отместку они вывели из дома всех мужчин и поставили их лицом к стене с поднятыми руками, женщин заставили собрать домашние вещи, дав всем не более, чем полчаса, их посадили в военную грузовую машину и отправили в Хельсинки.