Ричард Длинные Руки – гауграф

– Что, мой господин?

Я скривился.

– Был бы рыцарь… но хвастаться победой над простолюдином как-то для рыцаря зазорно.

– Однако, – сказал он, опешив, – такой огромный…

Я снова махнул рукой.

– Простолюдин и есть простолюдин, каким бы здоровым дураком ни вымахал. Никто не хочет остаться, чтобы снять шкуру? Тогда не задерживаемся, не задерживаемся! Ишь, цирк нашли… Мужчины по таким пустякам не останавливаются.

Небо странно лиловое, хотя только-только миновали полдень, отряд идет ровным тяжелым шагом, а я, спасаясь от пыли, уже привычно выезжаю вперед и шарю взглядом по горизонту. Граница между Армландией и Турнедо осталась далеко позади, теперь надо выбирать безлюдные места, а все гербы и баннеры я строго-настрого велел спрятать от чужих взглядов.

– Сэр Ричард, – раздался сзади бодрый голос Ульриха, – я с вами!

Мой Зайчик смотрел на его коня с таким же недоверием, как и я. Конь под ним в самом деле непростой, с виду обычный боевой жеребец, не слишком крупный, с тонкими сухими ногами и гибкой шеей, но по ней две толстые жилы.

– Двужильный? – спросил я.

– Двужилец, – согласился Ульрих с гордостью.

Могучие жилы, вздутые по верху шеи. Идут от затылка и ныряют под седло, что сразу выделяет его из ряда обычных коней.

Зайчик время от времени уходил вперед на большой скорости, однако Ульрих не отставал.

– Можем и еще быстрее! – крикнул он задорно. – Только я тогда вообще ничего не вижу… И ветром сдувает, как прилипший лист.

– Быстрее не понадобится, – крикнул я в ответ. – Можно поворот проскочить…

Зайчик остановился, продавленная колесами телег и подвод дорога словно расколота громадным топором: расходится на две сперва медленно и неохотно, даже некоторое время идут рядом, затем загибаются в стороны, как лепестки гигантского цветка.

– Ну вот, – сказал Ульрих недовольно, – накаркали вы, сэр Ричард! По какой?

– Не местный, – ответил я. – Давай по-мужски, сперва налево, а когда окажется, что не туда, вернемся и попробуем праведный путь.

Он ухмыльнулся и посмотрел на меня с уважением.

– Да, я слышал, что вы – стратег, теперь вижу.

Далеко впереди показалась вереница верблюдов, с обоих боков свисают огромнейшие тюки, впереди на ослике едет, загребая длинными ногами горячий песок, худой человек в непомерно просторной для него белой рубашке, что закрывает ему ноги до колен.

– Надень плащ, – велел я.

– Он уже увидел, – возразил Ульрих, – что мы рыцари.

– Не от него прячемся, – пояснил я.

– А от кого?

– От тех, кто там дальше.

Ульрих нехотя надел плащ и набросил капюшон на голову, пряча не только шлем, но и лицо. Я тоже укрылся, хотя наше благородное происхождение признают хоть по коням, хоть по нашим сапогам с золотыми шпорами, которые дозволено носить только рыцарям. Однако же, если человек прячет лицо, значит, он не желает, чтобы его узнавали. А это значит еще, что ему можно не кланяться и не называть «вашей милостью».

Проводник на ослике коротко поклонился, проезжая мимо, верблюды важно прошествовали, в тюках, судя по всему, шерсть и сотканные из нее одеяла, только последний дромадер несет в корзинах съестные припасы.

Мы промчались не больше полумили, как на перекрестке дорог увидели небольшой и довольно захудалый постоялый двор.

– Прекрасно, – сказал сэр Ульрих бодро. – Сэр Ричард?

– Да понял я, – ответил я, – понял…

Он спросил обиженно:

– На что вы намекаете?

– Что вы хотите узнать, – сказал я, – куда ехать, в хорошей обстановке. В смысле, за накрытым столом, с кубком вина в руке…

Он вскинул брови, лицо стало, как у оскорбленного в лучших чувствах ребенка.

– Сэр Ричард, разве не естественнее все вызнавать на постоялых дворах?

– Да, конечно, – согласился я нехотя, – только знаете ли…

– Что, сэр Ричард?

Я сказал со вздохом:

– Не деритесь.

Он спросил удивленно:

– Не драться?.. Ну, конечно же! С чего я стану драться?

– Да не знаю, – ответил я в неопределенности. – Как-то уж привычно, что если трактир, то обязательно драка. Есть даже устойчивое словосочетание «трактирная драка».

Он пожал плечами.

– Никогда не дрался в трактирах!

– А на постоялых дворах?

– Тоже никогда, – заверил он.

– Хорошо, – сказал я с облегчением. – Тогда зайдем. Но только спросим насчет дороги к Стальному Клыку! И – ничего больше.

Он заверил:

– А нам ничего больше и не надо!

Я слез с коня и почувствовал, что уже ошалел от нещадного блеска неба и оранжевой земли, поскорее бы окунуться в прохладную полутьму трактира. Сэр Ульрих соскочил бодро, но придержал разлетающиеся края плаща, даже надвинул капюшон на глаза пониже, подражая мне.

Когда я толкнул дверь, ощутил, что в самом деле пьян сверканием, глаза устали, а здесь просто рай, хотя и пахнет подгорелым маслом и несвежим сыром. В трактире всего четыре стола, но только за одним пусто, а так, такие же, как и мы странники, мелкие торговцы, ремесленники, пастухи…

Хозяин заспешил к нам, узнавая сеньоров, но не подавая виду, раз мы сами не изволим показывать свое знатное происхождение. Причины могут быть разные, нужно выказать уважение чужим желаниям. К тому же совать нос в чужие дела бывает не только неприлично, но и опасно.

– Вина, – велел сэр Ульрих таким тоном, словно под грубым плащом странника у него королевская мантия, а под капюшоном – корона. – И что-нибудь перекусить. Легкого, морда, понял?

– Есть каплуны, зажаренные в своем соку, – предложил хозяин, – есть молодые гуси, только что с вертела…

– Тащи на стол, – разрешил сэр Ульрих.

Я старался не обращать внимания на косые и настороженные взгляды, но вскоре о нас забыли, так как мы вели себя тихо, а я только начал присматриваться, кто же здесь выглядит посмышленее и понятливее, чтобы подступиться к нему с расспросами.

Дверь резко распахнулась. На пороге появился высокий мужчина в доспехе из плотной кожи. Солнце освещало ему спину, я не видел лица, только черный силуэт, но и по нему определил, что вошедший громаден и силен. Во мне сразу же зашевелилось враждебное: всякий, кто сильнее меня, несет угрозу. И даже тот, кто не сильнее, но держится вот так: растопыривает локти, смотрит угрюмо и надменно…

Он шагнул в сторону, в зал вбежали пятеро, один сразу бросился к хозяину, на ходу выдергивая из ножен длинный острый нож, двое встали с обнаженными мечами у крайних столов, а двое раскрыли мешки, и только тогда первый с порога проревел страшным голосом: