Ричард Длинные Руки – курфюрст

Они выглядели польщенными, хотя, конечно, еще как морщились, некоторых вообще плющило, но держатся и бодро смотрят боевыми хомяками.

Урант сказал со вздохом:

— Однажды мы пробовали выставить у него по дороге корыто с вином! Скотина вылакал все и пошел дальше, как ни в чем не бывало. Столько добра пропало… Думаешь, гномам легко вино добывать?

Я спросил быстро:

— Думаешь, может опьянеть, если ему в корыто налить импера… гномьего вина?

Он кивнул, но в голосе звучало острое сожаление:

— Да, может, и опьянеет… Но это же сколько вина пропадет!

Я сказал твердо:

— Знаю. Я не смогу его делать потом целый год, а то и два. Но разве это не стоит того, чтобы освободить ваш… наш народ от чудовища? Я как истый гном готов пожертвовать запасами своей драгоценнейшей магии, чтобы остановить это исчадие! И сделать наш великий народ свободным и независимым ради процветания и прогресса во имя мира и демократии!

Урант смотрел с великим почтением, кто-то за моей спиной:

— Это будет великая… даже величайшая жертва… не пить это вино целый год!

— А то и два, — уточнил Урант с ужасом в голосе.

Гномы смотрели на меня молча, понимая торжественность момента. Я произнес слегка дрожащим от переполняющего меня высокого волнения голосом:

— Что мы ни сделаем ради нашего подземного отечества! Все мы совершим ради его славы, процветания и повышения добываемости драгоценных камней в породах девона и мезозоя. И пусть этот великий дар драгоценнейшего вина будет моим сердцем Данко, но остановить терьярдера мы должны любой ценой!.. Несите корыто!

Когда притащили корыто, из которого тот гад в прошлый раз вылакал все вино, а потом отправился дальше как ни в чем не бывало, я засомневался, смогу ли его наполнить. Хоть моя мощь и растет, но когда творю вот такое, то теряю силы, меня морозит, как при сильнейшей простуде, а еще Логирд сказал, что чем больше таким вот пользуюсь, тем быстрее сползаю во Тьму.

— А где поставите? — спросил я.

Урант указал взглядом в темную бездну.

— Там есть тропка, по которой он ходит всегда.

— Других нет или просто любимая?

— Других нет, — пояснил он. — Там вообще нужно по узкому карнизу над самой бездной.

— Я пройду?

— Он же проходит…

— А спихнуть этого гада?

— Ну да, будто не пытались! Всякий раз находятся умники, что доказывают, что мы не так делали…

— Я не доказываю, — сказал я поспешно.

Несколько гномов деловито принесли на плечах толстые мотки неких странных веревок, похожих на чудовищную леску, толщиной с большой палец ноги, не меньше.

За ними тяжело топало еще с десяток гномов, они, как бурлаки, тащили такие же бесконечные нити.

Я кивнул в их сторону.

— Это что?

Урант понял правильно, сказал важно:

— Веревки из священной арахниды.

Я переспросил, не веря своим ушам:

— Из паутины?

Он взглянул на меня остро.

— Знаешь?

— Немного, — пробормотал я, — тоненькая ниточка в сто раз прочнее стальной… А эти, гм, боюсь и представить…

Он сказал важно:

— Такими, судя по легендам, был связан сам Фенрир, самое страшное чудовище на свете. Так что если только терьярдер опьянеет…

— А не проще сразу убить?

— Мы не знаем, как это сделать.

— Тогда… столкнуть в такую яму, откуда точно не выберется до скончания мира.

Он кивнул.

— Да, такие предложения были. Но есть идея получше. Если свяжем, сумеем приспособить, мы хозяйственные, сам понимаешь… Смотри, правильно готовят сеть?

Многие были готовы оставить пир и двинуться на страшный бой с терьярдером. Во всяком случае, об этом говорили громко и уверенно, но когда Урант сказал, что ему достаточно всего четверых, большинство тут же с довольным урчанием повернулось к богато накрытому столу и ухватилось за кубки с вином.

Добровольцев пришлось назначать, а они еще и делали вид, что ну вот ничего не слышат.

В детстве я видел растрескавшийся на солнце старый кирпич, муравьи бодро сновали по нему, сокращая дорогу, так вот сейчас я чувствовал себя таким же муравьем, что пробирается по трещинам в земной тверди все ниже и ниже.

Земля продолжает расширяться, подземные пустоты становятся все огромнее. Через какие-нибудь пару миллионов лет земная кора начнет проваливаться под собственным весом, как крыша, которую перестали поддерживать снизу, но пока идем по этим ущельям, я не вижу свода, а трещина узким клином уходит в немыслимую глубину. Догадываюсь, что до того момента, когда стены соприкоснутся, спускаться пришлось бы очень долго, сейчас противоположную стену едва вижу даже со своим зрением.

Далеко и страшно внизу, на самом дне этой ужасающей пустоты в земной коре течет по иссиня-черной земле, недобро поблескивающей острыми иглами, извилистая огненная змея, настолько гигантская, что даже я сразу узнал реку из лавы, раскаленной и потому легкой настолько, что вода рядом покажется густым клеем.

Впереди возник зеленый с рыжим свет, лицо Уранта стало пугающе незнакомым. Я охнул, он оглянулся в недоумении.

— Ты чего вдруг?

— Откуда этот свет? — спросил я.

Он изумился.

— Ты его видишь?

— А ты?

Он негодующе фыркнул.

— Я гном! Я тут все вижу. Но если и ты видишь, то… может, и не врешь, что ты тоже гном, только урод какой-то неудавшийся.

Он некоторое время шел молча, потом вздохнул.

— Тут придется свернуть…

Я видел, что сворачивать придется поневоле, хотя дорога впереди чистая, и спросил:

— Дальше тупик?

— Нет, — ответил он злобно, — но там живет эритарея. Эта сволочь почему-то всегда там ложится отдыхать!.. Только на ночь проход открывается.

Я удивился, что у гномов существует понятие дня и ночи, только непонятно, что под этим понимают, но смолчал, не мое дело — метеорология, Урант пролез в тесную щель, долго мы шли, задевая стены обеими руками, даже я понял, что идем в обход, затем снова вышли на простор, где противоположная стена теряется в серо-желтом тумане.

За спинами тяжело сопит, то догоняя нас, то сильно отставая, четверка крепкоплечих гномов с веревками и огромным корытом из невероятно прочного камня, даже и не знаю, что за порода.