Ричард Длинные Руки – курпринц
Шрифт:
Сабриния вскрикнула:
— Что ты делаешь!
Крик ее прозвучал такой отчаянный, что я наконец уверился в ее замысле. Клавель, не отвечая, пожирал торопливо, глотал, как голодный волк, не пережевывая, наконец быстро поднял миску ко рту и жадно выпил соус.
Она прокричала диким голосом:
— Не делай…
Никто ее не успел остановить, когда она подбежала и выхватила у него тарелку с такой легкостью, словно та из дерева, а не тяжелого золота.
Клавель откинулся на спинку кресла, лицо из багрового начало быстро бледнеть, но перестало дергаться, расслабилось,
— Достойнее так, мама…
Она вскричала в отчаянии:
— Сын мой!.. Кровь моя…
— Она… на тебе, — прошептал Клавель. — Нельзя… так…
Лицо его начало синеть, голова дернулась. Он попытался встать, но с грохотом завалился на пол вместе с креслом.
Первым подбежал герцог Кристофер Экклестон, приподнял голову принца и поспешно отпрянул, глядя с ужасом на свои руки.
— Он отравлен!
Взгляды всех в зале обратились к Сабринии. Она с плачем бросилась к сыну, упала на его тело и отчаянно зарыдала:
— Зачем?.. Зачем, сын мой?.. Ты сегодня стал бы королем… как ты всегда хотел!.. Корона была уже твоя… Почему? Ну почему?
Я шевельнулся, выходя из дурацкого ступора, Ричмонд вздрогнул, перевел неверящий взгляд на меня.
— Полагаю, — проговорил я резко, обращаясь к рыдающей королеве, — потому что в нем все же пробудилась совесть, которой у вас никогда не было!.. И не он так уж хотел стать королем. Этого вы хотели и всячески толкали его к трону!.. Стража, взять ее!
Никто не посмел и приблизиться к королеве, но Фил Коллинс и Мэтью Эрлбах подскочили и ухватили ее за руки, для них существует только принц Ричард.
Она сопротивлялась и не выпускала безжизненное тело сына.
Я обернулся к герцогу Экклестону.
— Надеюсь, благородный сэр, вы сможете беспристрастно рассказать всем, что случилось?
Он, все еще бледный и вздрагивающий, сказал неверным голосом:
— Да-да, конечно, все было на моих глазах… Сэр Джон тоже все видел…
Граф Берроуман ответил от стены трепещущим голосом, не двигаясь с места:
— Я видел все. И смогу подтвердить хоть под присягой, хоть на Страшном суде!
Стражи наконец оторвали кричащую королеву от трупа и кое-как вытащили из комнаты.
Ричмонд откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Лицо снова из бледного стало желтым.
Я потрогал его лоб, на всякий случай поделился немного своей жизнью, но он все так же не двигался и не подавал признаков жизни.
— Ваше величество, — сказал я настойчиво. — Родина в опасности!.. Хватит предаваться скорби. Сам Господь сказал свое веское слово и поставил точку в этом мрачном деле. Мене, текел, фарес!
Он прошептал так тихо, что я едва-едва расслышал:
— Но зачем жить… Я потерял сразу жену и сына…
— Вы потеряли их намного раньше, — резко сказал я. — А то, что было на виду, вы старались не замечать… Даже сейчас, как вам не стыдно, вы же поняли по ее лицу и поведению, что она подала вам отравленное мясо!
Он произнес тяжело:
— А что мне оставалось…
— Как что? — спросил я свирепо. — Вы разве не король? Нет, вы разве не мужчина?
— А кто знает точно, — спросил он тихо, —
как должен себя вести мужчина?.. Возможно, это был лучший выход… Я ухожу из жизни, а они двое будут радоваться. Возможно, Клавель был бы получше королем, чем я…Я покачал головой, вздохнул, потом посмотрел на застывшего у двери графа Берроумана.
— Дорогой граф! К вам личная просьба. Быстро сходите в мои покои и немедленно приведите сюда того… кого там найдете.
Он ответил с великим облегчением:
— Ваше высочество, все сделаю!
И разом исчез из этого ужасного места, а тем временем еще двое стражей вынесли тело Клавеля, подняли и поставили упавшее кресло на место. Прибежал испуганный лекарь, ему сунули под нос тарелку с остатками соуса. Тот побелел и начал оправдываться, что он ведать не ведает, он не повар, а лекарь.
Двери распахнулись, граф Берроуман, весьма удивленный сам, ввел бледную и трепещущую Линнетту.
Она сразу с жалобным криком бросилась к Ричмонду, обхватила его голову и вскрикнула отчаянно:
— Он жив?.. Он не умирает?
Ричмонд вздрогнул и в великом изумлении распахнул глаза. Линнетта счастливо вскрикнула, жемчужные слезы прорвали плотины нижних век и побежали по щекам, превращаясь в блестящие ручейки.
— Слава Господу, я снова тебя увидела!.. Теперь можно и умереть!
Ричмонд начал открывать рот для ответа, но я перебил строгим голосом:
— Придется жить, леди Линнетта. На вас возложена важная обязанность… вы должны держать его величество в добром здравии, чтобы он продолжал править так же мудро и великодушно, что недалекими людьми воспринимается как слабость.
Она повернула ко мне голову.
— Сэр Ричард!.. Но вы нас не оставите?
— Я буду всегда с вами обоими, — заверил я, — куда бы меня ни забросила судьба. А ваши противники пусть знают, у короля Ричмонда есть верный и надежный друг, чья армия в случае необходимости всегда поспешит на помощь!.. А теперь, дорогие мои, мне пора покинуть вас. Труба зовет…
И все-таки немедленно вскочить на коня и пуститься в обратный путь не удалось. Сперва пришлось подтверждать сбежавшимся придворным, а потом и членам Высшего Королевского Суда рассказ герцога Экклестона и графа Берроумана, затем ко мне подошел растерянный епископ, перекрестился, не выпуская из другой руки большой крест.
— Ваше высочество, — сказал он вздрагивающим голосом, — вы не видите в случившемся перст Господа?
— Именно, — согласился я. — Королю я уже сказал, что сам Господь разрубил этот гордиев узел. А вас что-то тревожит?
Он вздохнул.
— Да, тревожит. Точнее, смущает. Самоубийца… гм… это же…
Я сказал резко:
— Совершить самоубийство — это нарушить правила вежливости, явившись к Господу без приглашения.
Он проговорил медленно и с явным трудом:
— Вы совершенно правы, ваше высочество, самоубийство — тяжкий грех… Господь дает жизнь, только он и может ее забрать взад. Потому курпринц… э-э, принц будет наказан по всей строгости Божьей заповеди. Однако я в великом сомнении… очень давно меня не раздирали вот такие противоречивые чувства…