Ричард Длинные Руки — ландлорд

Я втянул ноздрями сильный зовущий аромат только что приготовленного мяса, рот наполнился слюной, я торопливо сглотнул и заметил, что у Растера точно так же дернулся кадык.

— А в гостях, — сказал я, — оказывается, хорошо?

— Хорошо, — согласился Растер. Подумав, добавил: — В сарае хуже.

— А дома?

— Дома у меня нет.

Грузный рыцарь, что напротив, взял со стола огромный пирог, разломил на две половинки, я скользнул по нему взглядом, отвернулся, потом ощутил что-то необычное, снова повернулся и устремил на него взгляд. Слишком огромен, широк, в чем чувствуется звериная мощь. На редкость маленькие, но широко расставленные глаза, а переносица даже шире, чем нос с его подрагивающими крыльями. Массивная нижняя челюсть, настолько тяжелая, что как-то сразу зачисляешь ее хозяина в придурки, которому только врубаться впереди войска во вражеские ряды, так как ни на что другое не годен и не способен.

Небрит по меньшей мере пару недель, если не больше, густые черные волосы растут из-под самых глаз и огибая губы, опускаются на шею...

Во мне что-то тихонько охнуло. Уши рыцаря тоже покрыты этими же густыми волосами, как и шея и... руки. Если все тело можно укрыть одеждой, то нельзя жить, не снимая перчаток, так вот кисти покрыты такими густыми волосами, что можно не сомневаться: такие же и на всем теле.

Он коротко взглянул в мою сторону, в глазах мелькнула злоба, но я наклонился к нему через стол и сказал легко:

— Мне повезло, что вы здесь, сэр, а не в моем Срединном Королевстве.

Он прорычал зло:

— А в чем дело?

— Женщины у нас обожают волосатых мужчин, — сообщил я и постарался, чтобы в моем голосе прозвучала легкая зависть. — Почему-то это считается признаком мужественности, хотя я знаю немало примеров, когда достойными людьми оказывались совсем лысые... Более того, знал двоих, у которых даже бороды не росли, монголоиды какие-то, так они были и сильными, и мужественными...

Он всхрапнул, готовый ответить что-то резкое, но смолчал, потом сказал тем же недовольным голосом:

— Не знаю. Не думаю, что у вас живут какие-то дуры.

— О нет, — сказал я горячо. — Наши женщины как раз умны, из-за чего мы и страдаем! Ну скажите, кому нужна умная женщина?

Он посмотрел на меня с подозрением.

— А чем плоха умная?

— Ну знаете, — ответил я обиженно, — для дуры я всегда самый умный и самый замечательный! А для умной надо стараться еще как... Да и то не уверен, что не раскусит...

Он подумал, сказал уже не так уверенно:

— Действительно умные умеют прикидываться дурами. А те, которые говорят правду, это так... полуумные.

Я захохотал, хлопнул его по плечу. Мне показалось, что ударил по валуну, из которого торчат конские волосы, но он воспринял этот жест как проявление симпатии, на что я и надеялся, наконец-то улыбнулся, показав острые звериные зубы.

— А вы, сэр Светлый, — сообщил он с некоторым недоумением, — вообще-то... неплохой рыцарь. И как воин... гм... и вообще вы чем-то мне нравитесь.

Я отмахнулся.

— Не берите в голову. Я человек простой, ничего не держу за спиной, а все ляпаю, как корова хвостом... или из-под хвоста, не помню.

Он коротко хохотнул.

— Вы мне нравитесь, сэр Светлый. Кстати, нас не представили... Я — барон Диас да Гамес. Под моим знаменем двести рыцарей и три тысячи пеших воинов.

— Ого, — сказал я, ибо такие цифры в самом деле впечатляют. — Тогда вы главный претендент на руку госпожи Беатрисы?

Он отмахнулся.

— Меня не выберет, это точно. Я прибыл поддержать своего приятеля, виконта Франсуа де Сюрьенна. Но, думаю, у вас шансов даже больше...

Я тоже отмахнулся, повторив его жест.

— А меня бы и выбрала, сам не хочу в женихи. На свете так много интересного! А женившись, нужно врастать корнями в землю, заниматься хозяйством... Нет, я не готов расстаться с вольным ветром приключений. Чтобы стать хозяином — нужно мужество другого рода. У меня его недостает.

Он ухмыльнулся.

— Вы откровенны, сэр Светлый. Другие обычно подбирают иные слова.

— Покрасивше?

— Ага. И повозвышеннее.

— Ах, барон, — сказал я сокрушенно, — у вас тело волосатое мужчинам на зависть, а у меня — душа волосатая.

Слуги наполнили нам кубки, мы звонко сдвинули их над столом. Похоже, я заполучил еще одного приятеля. Кстати, очень неслабого.

А первый, который сам объявил себя моим другом, на другой половине стола пожирает все, до чего дотягиваются его руки, а когда остаются одни обглоданные кости, я слышу треск и грохот, будто там работает камнедробилка.

Музыканты стараются заглушить чавканье и плямканье, за столом полупьяное веселье, я потихоньку поднялся и выскользнул из зала. В двери заглядывают оруженосцы и привилегированные слуги, на мордах жадное любопытство.

Передо мной расступаются почтительно, я прошел через анфиладу помещений, в открытые двери пахнуло свежим воздухом двора, вперемешку с ароматом конского и мужского пота.

Саксон неутомимо распоряжался воинами, заменяя охрану на воротах, разбирал споры, проверял оружие и доспехи, раздавал чертей за недостаточно бодрый вид.

Я подошел, прислушался, стараясь держать на лице улыбку человека сытого и всем довольного. Саксон оглянулся несколько раздраженно.

— Сэр... э-э... Светлый? Чем могу помочь? Я отмахнулся.

— Все в порядке. Надоело жрать и пить. Мы рыцари, а не эти... Нам нужен звон и лязг мечей, крики убитых жертв и стоны мертвых трупов врага! Вот это настоящий пир для мужчины... Не так ли?

Он поморщился, ответил уклончиво:

— Да, конечно, для вас это пир...

— А для вас?

— Для меня это все работа, — ответил он мрачно. — Когда в ответе за сорок остолопов, не до пира...

— Замок охраняют сорок человек? — спросил я. — Это немало.

Он нахмурился, но не стал в лоб спрашивать, на чью разведку я работаю и в какой валюте получаю за секретные сведения, пожал плечами.

— Когда как. Сами знаете, обычно замки охраняют человек десять. А то и того меньше.

— Знаю, — согласился я. — Потому и удивился.

Он буркнул:

— А что, пусть в казарме штаны протирают? Только в кости играть да девок щупать? У нас народ такой: через неделю забудут, с какого конца за меч браться. Надо гонять, надо.

Я беспечно засмеялся.

— Это любви вам не добавит.

Он сказал раздраженно:

— О любви пусть женщины думают. А мужчины должны делать дело.