Ричард Длинные Руки – маркиз

Он помотал головой.

– Не верю! Я знаю, где можете промахнуться по незнанию, а где никогда не сделаете ошибку, потому что… потому что…

Он замялся, я возразил доброжелательно:

– Да что вы, я очень грубый и неотесанный человек.

Он отчаянно помотал головой.

– Не верю! Человек, который неосознанно соблюдает порой тончайшие нюансы этикета, может допустить грубый промах… у меня вообще иногда появляется ужасная мысль, что вы это нарочно, хотя не пойму, зачем это вам? Однако даже грубые промахи не делают такого человека неотесанным, как ликующе стараются представить вас наши острословы!.. И леди Элизабет это чувствует, женщины вообще намного чувствительнее мужчин. Потому она и злится. Она одна чувствует ваше странное превосходство даже в вопросах придворного этикета, однако, в отличие от меня, не может понять, откуда у нее это чувство, потому злится и на себя, и на вас…

– Ну, это чисто по-женски.

Он посмотрел на меня умоляюще.

– Сэр Ричард, а вы не могли бы… как-то поменять свое поведение? Не знаю почему, но я за вас переживаю!

Я виновато развел руками.

– Боюсь, это уже прилипло. Чтоб изменить, надо что-то уж совсем какое-то… и не знаю даже! Давайте лучше я расскажу, как и обещал, кое-что из тенденций моды в моем медвежьем…

Он ахал и ужасался, но слушал с превеликим вниманием. Я нарисовал на листах, как мог, те наряды, что мог вспомнить, от времен Пушкина до нынешних. От коротких юбок и джинсов он пришел в ужас, хотя и признал, что нечто в этом есть, нарядами тургеневских девушек восторгался, жадно расспрашивал, из чего и как, на что я резонно ответил, что мужчины не слишком заморачивают себе этим головы, для нас куда важнее, чтобы даже длинную юбку было легко задрать…

Он понимающе, хоть и кисло улыбнулся, эстет, переспросил, что делает у женщин такие вот приподнятые задницы, это очень, очень даже…

– Эротично, – подсказал я.

Он покраснел от жутко грубого и даже похабного слова, оглянулся по сторонам и прошептал:

– Да-да, за неимением другого, более изысканного слова, примем пока это… Это придает даже самым одухотворенным и возвышенным девушкам неповторимый шарм…

– Ага, – согласился я. – Смотришь в ее чистое лицо, слушаешь возвышенные речи о поэзии, а краем глаза видишь оттопыренную жопу… Это здорово! В моде очень важны контрасты. Я слышал, что туда вставляют китовый ус. Я имею в виду платье. Не знаю, что это за ус такой, и есть ли он на самом деле, но слышал пару раз.

Он быстро и напряженно думал, перебирал что-то в памяти, наконец кивнул.

– Да, я знаю, что это. И теперь даже понимаю, как можно использовать его легкость и упругость. Благодарю вас, маркиз!

– Да ерунда, – ответил я великодушно.

– Ну что вы, это очень важно! Общество должно развиваться!

– Ага, – согласился я. – Ну да, ага…

– Правда, – сказал он со вздохом, – пока даже не представляю, как преодолеть косность и сопротивление общества…

– Начните с монарших особ, – посоветовал я. – У нас король Людовик, пока был молод, носил обтягивающие штаны по самые… вот досюда. А летом вообще щеголял еще и в коротких. До колена. Все видели его полные ляжки и красиво вылепленную голень. И вся страна носила такие же. Когда же постарел, а ноги окривели и опадагрились, стал носить вот здесь толстые такие буфы, чтобы скрыть ляжки, а штаны стали не только широкими, но со всякими вот тут и вот тут, видите? И вся страна тоже стала носить такое же.

Он сказал таинственно:

– Советник Его Величества барон Эльрих все уши прожужжал сюзерену, что вы не из заброшенной дыры. Мол, в провинции народ драчливый, но намного проще… Значит, я прав, вы вращались в кругу очень высокопоставленных лиц. Возможно, при дворе самого императора?

Я помотал головой.

– Что вы, сэр Гандлер! Я много бродяжничал и потому много видел. Это не добавило мне ума, но добавило знаний. Даже не знаний, а… информации.

– А что это?

– Тоже знания, – объяснил я неуклюже, – но не те, которые человек добывает, а какие сами лезут, виснут, цепляются, и вот уже крупица умного погребена под толщей анекдотов, смешных случаев, впечатлений от драк, выпивок, совращенных женщин и просто любовниц… Словом, мусорные знания. Как у любого. Если и есть там жемчужины, то сам не отыщу в той куче…

Он кивал понимающе, на миг взглянул с некоторым беспокойством, я решил, что слишком разумничался, и сказал уже другим тоном:

– С другой стороны, разве не главная радость для мужчины – пить с друзьями, сражаться с врагами и стараться обольстить как можно больше женщин? Ха-ха-ха!..

Он улыбнулся.

– Да-да, маркиз. Вы живете полной жизнью.

Город показался слишком уж картинно вычищенным и просто вылизанным. Даже простолюдины в добротной одежде, хотя, конечно, здесь, как и везде, простолюдины – это простолюдины, сытые и красномордые, но только люди благородных сословий могут носить пурпурные и голубые цвета, оружие, шляпы с перьями, сапоги со шпорами, кованые пояса и прочее, что закреплено только за дворянством.

Однако и с этими ограничениями простой люд выглядит упитанным, зажиточным и весьма даже довольным жизнью. И тоже занимается на своем уровне ритуальными плясками перед самками, не столь изощренными, как в высшем свете, но все же сложными и утомительными.

Я часто видел парочки и группы молодежи, многие стараются уединиться, из таких мест доносится игривое хихиканье девушек, которых тайком щиплют за дойки, и довольный хохоток распаленных парней.

На меня поглядывали с интересом, но без опаски, девушки строили глазки и приспускали с голых плеч лямки сарафанов, торговцы зазывали к прилавкам с товаром, а хозяин гостиницы прокричал с порога, что есть свободные комнаты для благородных, хорошая еда и очень исполнительная и готовая ко всем причудам прислуга.

Трижды мне попались на перекрестках бродячие музыканты: хорошенькие женщины задорно и умело отплясывают, мужчины играют, а в толпе хлопают в ладоши и притопывают.

Бродячие актеры в передвижном театре дают представление, я остановился, засмотревшись на красивую женщину на диво в коротком платье, что, понятно, говорит о ее профессии. Она танцевала, стараясь закрутиться так, чтобы подол взлетал выше бедер, а двое актеров на разные голоса разыгрывали мистерию, а еще трое прыгали с горящими факелами, изображая, наверное, мировую катастрофу.

Когда отгремела Великая Битва Магов, услышал я, земля горела и плавилась, горы рушились в пропасти, а на месте провалов поднялись огнедышащие вулканы. Моря вскипали и падали горячим дождем, и немногие уцелевшие люди прятались в глубоких пещерах, где их ждала гибель от голода.

Все молили небо о милости, просили спасти их, но небо осталось глухо. Однако смилостивился Самаэль, отворил врата ада и велел железным демонам доставить умирающим муку. Ее сперва так и ели, пока снова не научились печь хлеб. И еще Самаэль велел выйти из недр ада могучим багерам, что до сих пор бороздят королевства во всех направлениях, перевозя людей, их вещи и даже скот.

С тех пор во всех землях высятся храмы великому и благородному Самаэлю, который изначально дрался с Творцом за сотворенного им человека, защищая его, но жестокосердный Творец изгнал человека из рая.

Здорово, подумал я ошарашенно, искусство и пропаганда – сиамские близнецы… Хорошо здесь поставлено. Впрочем, на самом деле изменилось не так уж и много. Вообще могли бы составить мифологию, в которой мир сотворил всемогущий и мудрый Самаэль, а мелкий пакостливый Бог ему только мешал и мелко подгаживал.

Да и вообще церковь крепко пустила корни в сознании людей, потому что сколько бы ни было этих групп, все их можно назвать скорее ересями, чем возвратом к язычеству. Даже всеобщее поклонение Самаэлю как Спасителю идет от обломков перевернутого христианства, а не от культа Зевса, Анубиса или каких-нибудь Пернатых Змеев.

Хотя, конечно, Сатана прав, здесь победу над Творцом одержал, одержал…

Одна улица понравилась и насторожила: непривычно широкая, удивительно прямая, а вместо утоптанной земли под ногами – сплошной камень. Ну, не сплошной, но и не вымощено булыжником, а именно массивные каменные глыбы гранита вбиты в грунт вплотную одна к другой, а щели между ними засыпаны обломками поменьше.