Ричард Длинные Руки – монарх

Аббат медленно кивнул.

– Ты все-таки… сделал… это.

– Я упражнялся долго, – сообщил я. – Хотя, конечно, трясет.

– Тебе это пригодится, – произнес он.

Спуститься в тайные храмы падших ангелов, мелькнула мысль, в самом деле круто и показательно. А то что-то я давно не блистал личными подвигами, обычно либо наблюдаю с вершины холма за масштабными сражениями, либо ношусь из королевства в королевство, как простой гонец, что говорит прежде всего о моей неспособности наладить почтовую и прочую курьерскую службу.

– Сигизмунд со мной?

– Мы его услали, – ответил отец Муассак мрачно. – Чтоб не просился с тобой. Ему нельзя…

– Что случилось?

– Он паладин, – объяснил за отца Муассака камерарий Ансельм и отвел взгляд в сторону, поелозил им по полу, но так и не поднял, – понимаешь, брат во Христе, он чистый паладин…

Я сказал саркастически:

– Ах, вот в чем дело!

– Душе его, – ответил камерарий уже строже, – обеспечено место в раю. А твою на Страшном суде будут рассматривать очень долго…

Отец Муассак хмыкнул.

– И споров будет много. Ладно, отец Бенедарий, я готов.

– Я тоже, – сказал отец Велезариус нетерпеливо.

– И мы, – повторили за ними остальные отцы почти в один голос.

Я ощутил приближение чего-то мощного, это как при близкой грозе волосы начинают потрескивать, но не успел ничего сказать, мир вспыхнул красным огнем. Сильнейший жар опалил кожу, через мгновение перед нами выросла Защитная Стена, горячий воздух с такой силой надавил на барабанные перепонки, что я ощутил себя глубоко на дне моря.

Мне показалось, стена из лиловой стала теперь розовой, хотя сохраняется и часть прежнего цвета. Отец Хайгелорх перехватил мой взгляд и сказал с сочувствием:

– Заметил?.. Реагирует на давление с той стороны. Демоны поднимаются из глубин.

Отец Кроссбрин сказал нервно:

– Если брат паладин еще не дрогнул, мы готовы исполнить указание отца настоятеля.

– Дрогнул, – признался я. – Еще как дрогнул. Вообще-то я часто это, дрогиваю, но куда деваться? Мы постоянно приперты к стене. А кто не приперт, тот и не живет… Давайте, пока я не расплакался.

Хайгелорх знаком велел мне задержать дыхание, я напрягся, чувствуя, как их объединенные усилия продавливают меня сквозь Защитную Стену, словно гвоздь через ком глины. Я лишь стискивал челюсти и старался не потерять сознание в диком буйстве красок, что сменяется то абсолютной чернотой, то ослепительным светом.

На той стороне полез в сумку, пальцы обожгло прикосновением к холодному металлу. Даже в этой жаре и духоте, где и камни раскалены, черная корона остается сама по себе, сохраняя свой мир и свою мощь.

Стиснув челюсти, все же страшно, хорошо – никто не видит, я вытащил ее с таким усилием, словно держу скалу, и, взяв в обе руки, начал поднимать над головой.

Мелькнула трусливенькая мысль, что в прошлый раз, когда опустил вот так на свое высокое и мудрое чело, это случилось в храме в присутствии полусотни священников и монахов высшего ранга, даже не знаю их всех, а здесь один, совсем один, даже Сигизмунда нет, перед которым бы хорохорился и выказывал доблесть.

Однако руки поднялись хоть и неохотно, но без дрожи, а когда опустил этот черный обод на голову, чувствуя зловещий холод, ничего не стряслось, за исключением того, что сперва ощутил в себе больше мощи, просто нечеловеческой мощи, а затем появилась уверенность, что если восхочу и возжелаю, то никто меня не остановит, а я сдвину вон ту скалу с той же легкостью, как отбрасываю с дороги пинком камешек.

Уже без усилий я двигался вниз по извилистым туннелям из красного камня. Не покидало ощущение, что иду не то по артериям, переносящим кровь, не то вообще по капиллярам, когда те сужаются так, что задеваю головой свод.

Из стен красный свет, что уже перестал казаться зловещим. Мир чудовищный, но странное ощущение, идущее от короны, в конце концов убедило, это мой мир, мне и здесь хорошо, я не чужак, здесь мой народ и мое стадо…

Я перепрыгивал с камня на камень, иногда бросался в темно-красную пропасть, откуда взлетают фонтаны раскаленной магмы, плавно опускался на края скал и, раскинув руки в блаженном ощущении неистовой мощи, срывался вниз, уже зная, мне все здесь подвластно.

Я встретил их на такой глубине, которую раньше не мог и вообразить, они вытаращили на меня глаза, у кого их по четыре, у кого восемь, есть и вообще безглазые, но все равно смотрят на меня, а потом передние ряды начали с грохотом опускаться, но не преклонили колена, а простерлись ниц, уткнув морды в красную землю.

Я открыл рот и закрыл, а рука остановилась раньше, чем кончики пальцев коснулись рукояти меча Вельзевула. Эти чудовища не просто признают мою власть, они повинуются полностью, слепо и бездумно. Если я велю им перебить друг друга, они это сделают. Когда-то это слепое повиновение было их сильной стороной и надежно защищало общество, но все же слабые и разобщенные люди, что вечно спорили друг с другом и почти никогда не соглашались, постепенно догнали их в развитии и даже обошли.

И теперь вот эти, чудовищная помесь сошедших с небес ангелов и потерявших стыд женщин, как сказано в Библии, уязвимы как никогда. У ангелов заложено это повиновение изначально, оно перешло и этим вот. Только ангелы бездумно повинуются Творцу, а эти, отколовшиеся, своему Темному Повелителю.

Сейчас я – Темный Повелитель, сумевший с помощью священников и монахов Храма Истины в какой-то мере, пусть и не до конца, преодолеть зов мира тьмы и животных страстей.

И что я могу сказать им?

Я подошел ближе, плащ давит на плечи, хотя невесом, а меч Вельзевула в состоянии отнять жизнь любого из этих существ, бессмертных или не бессмертных.

Глава 2

Отцы на мой зов откликнулись сразу, я ощутил головную боль и жар в теле. Подступила тошнота, но не противился, и через несколько минут, показавшихся мне вечностью, сильные руки ухватили меня и выдернули из стены.

Отец Велезариус спросил жадно:

– Ну как?

Я прохрипел:

– Давайте к аббату… чтобы не повторяться…

За моей спиной раздался властный голос отца Кроссбринера:

– Он весь горит! Быстрее взялись за руки. Ну, разом…

Мир вспыхнул и рассыпался, а через мгновение мои подошвы ударились в твердый пол с такой силой, что колени подогнулись, но отцы держат под руки и упасть не дали.

Прохладный воздух мощной струей ворвался в мои раскаленные, как угли в горящем горне, легкие. Я закашлялся, протер слезящиеся глаза и поклонился аббату Бенедарию.