Ричард Длинные Руки - паладин Господа
Шрифт:
Последние слова она добавила совсем шепотом, но жаркий румянец все же залил ее щеки. Она смотрела умоляюще. Гендельсон заколебался, затем лицо потвердело, в глазах появилась решимость. Он подобрал поводья коня и сказал звучным рыцарским голосом:
– Прощайте, леди Альдина!.. Нам надо спешить.
Дремучие леса остались позади, наши кони карабкались по голым склонам и косогорам. Земля изрыта оврагами, холмы теснятся, как стада овец, все чаще попадаются скалы, а то и каменистые возвышенности, кладбища рассыпавшихся от древности гор.
Я снова и снова вспоминал красотку, что из рук в руки передал мне вампир.
Не в этом ли приманка с крючком для героя?
Некоторое время я поворачивал эту идею так и эдак, наконец решил, что справлюсь. Самаэль как-то упустил, что меня ждет Лавиния. А это такой весомый фактор, что я ради своей непорочности пожертвовал спасением или выволакиванием целого народа из болот и озер обратно на сушу.
На вершине холма мы остановились перевести дух. В лицо дул холодный ветер, в темном небе холодно поблескивают осколки мирового льда. Пора развести костер и перевести дух, но я все смотрел вперед, надеясь пройти перед ночлегом еще хотя бы милю.
Там, на горизонте, вспыхивают зловещие багровые огни. Иногда я смутно видел лиловый отблеск, что уходит в небо и растворяется. Если мы не сбились с дороги, то там лежит Кернель.
На второй день после леди Альдины прямую дорогу преградило коричневое болото. Вода мутная, словно только что по ней прошли тысячи ног и подняли со дна ил, но широкие листья кувшинок застыли, как приклеенные. На них греются под скудными лучами солнца лягушки… если это лягушки, слишком уж толстые, безглазые, но с высокими гребнями на спинах, как у злых рыб.
Пучками торчат покрытые слизью тростники. Значит, болото неглубокое, но я всегда с содроганием захожу в воду, если не вижу дна. Болото тянется направо и налево, теряется в плотном тумане. Впереди тоже туман, я с тоской думал, что будет, если там в тумане тростники исчезнут. Это означает только глыбь, что еще хуже и даже хужее.
– За этими болотами прямой путь к Кернелю, – сказал Гендельсон тихо. – Там каменистая равнина, удивительная равнина, словно вымощенная огромными плитами…
– Вы там бывали, сэр?
– Нет, но я много читал: – Он перехватил мой взгляд, сказал почти виновато: – Я вообще люблю читать и… читаю много. Там узкая долина, хотя и очень ровная, на ней гремели все важнейшие битвы последних трехсот лет. Там все пропитано кровью, стаями летают призраки… Но, хотя это и лучшая из дорог… или, вернее, потому что это лучшая из дорог, она считается дорогой армий Карла.
– Но империя Карла далеко…
– Лучшая дорога принадлежит сильнейшему, – сказал он с горечью. – А сильнейший сейчас – Карл!.. И горе тому, кто попадется на его пути.
– Не плачьте, сэр, – бросил я. – О Зорр он уже обломал когти.
– Когти, но не зубы.
– А зубы вышибем мы, – пообещал я гордо.
Под ногой твердь расступилась, я ухнул с головой
в трясину. К счастью, успел инстинктивно разбросать руки, пальцы ухватились за корни, вынырнул, но грязная вода стекает по лицу, одежда сразу промокла, а под рубашкой быстро-быстро извивается какая-то ополоумевшая от ужаса рыбешка. Или жабенок.Волосы сзади прищемило, это Гендельсон, оказывается, тащит меня за шиворот. Я выплюнул изо рта сгусток слизи, что норовил пробраться в глотку, сказал хрипло:
– Сэр Гендельсон, спасибо, но вы сами не провалитесь… У вас еще та задница.
Он все же помог выбраться на твердое, здесь по колено, тогда лишь сказал сварливо:
– Что-то вы чересчур засматриваетесь на мою задницу. Но у меня есть не только она, сэр Ричард!
– Извините, сэр Гендельсон, – пробормотал я. – Я хотел сказать, что вы весь… можно сказать целиком… уф-уф!.. еще та… в смысле человек с весом.
– Да, – ответил он с вызовом, – я – человек с весом!
Через болото продирались весь день. Я уже жалел, что тащим за собой коней, без них бы шли втрое быстрее. Ночь застала на одном из островков, там три жалких болезненных деревца, жесткая болотная трава. Огонь развели скудный, только и надежды, что по болоту к нам не станут подбираться крупные звери. А если и станут, то по шлепанью и плеску издали услышим самых упорных, кто еще не утоп по дороге.
Доели мясо, Гендельсон ехидно напомнил, что пора бы подшибить что-то из такого, что можно в пищу. Я отомстил, сообщив, что употреблять можно абсолютно все, ибо съедобным или несъедобным делают только человеческие ритуалы, запреты, суеверия, дурость и тупость, выбирайте по своему ясновельможному вкусу.
– А как же тогда Господь Бог… – начал Гендельсон.
Он умолк, задрал голову. Я тоже вскинул взгляд на темное небо. На фоне звезд пронеслась черная тень. Было в ней что-то жуткое, более жуткое, чем если бы это летел дракон. Это летела, казалось, сама костлявая смерть с ее угловатыми, словно нарочито изломанными крыльями.
Мы застыли, Гендельсон укрылся за деревом. Черная тень прошла над самыми нашими головами. Сверху обрушился пронзительный крик, ужасный, режущий, взламывающий перепонки. Я прижал к ушам ладони.
Жуткая тень ушла в ту сторону, куда мы двигаемся все дни, но я видел, как она сделала широкой разворот. На этот раз на ее спине отчетливо мелькнула фигурка согнувшегося навстречу ветру человека.
Я сказал торопливо:
– Он летит снова!.. Чтоб ни звука!
– Я не смогу, – простонал Гендельсон.
– Зажмите уши! – велел я злобно. – Коленями!
Он согнулся у самой земли, но лунный луч прорвался сквозь облака и упал на его скрюченную фигуру. Гендельсон вскрикнул и попытался заползти с другой стороны дерева. Крылатый зверь хрипло каркнул, звук был металлический, абсолютно не животный. Я затаился в тени, ладонь вспотела на рукояти молота.
Зверь пролетел над Гендельсоном, наездник быстро метнул дротик. Я услышал сухой стук, дерево вздрогнуло. Я не поверил своим глазам, дротик пробил дерево насквозь на палец выше головы Гендельсона. Острие высунулось с другой стороны. Гендельсон вскрикнул и помчался, как заяц, на другую сторону островка. Зверь сделал быстрый и широкий разворот, помчался над самой землей. Клюв распахнулся, блеснули острые зубы. А наездник уже держал в руке второй дротик…