Ричард Длинные Руки - сеньор
Шрифт:
– Ладно, – сказал я нетерпеливо, – разрабатывайте!
Он сказал нерешительно:
– Это очень деликатный процесс… Вы не хотели бы внести что-нибудь… какие-то элементы… в память о своих родителях?
Я подумал, сказал хмуро:
– Даже не знаю. Двухголового орла, что ли? Или вообще трехголового? Одна голова – хорошо, две – просто удобно, а три – уже чудо-юдо.
Сенешаль удивился:
– Зачем такой урод? Такие рождаются, но долго не живут. Обычно мрут еще в птенчестве.
– Мой жил долго, – заверил я. – Хотя, может быть, он был одноголовым, а две на старом нашем гербе потому, что пока рисовали, головой крутил?..
Мы подошли к очагу, я взял уголек и поставил тут же на стене жирную точку. Сенешаль и пара челядинов почтительно смотрели, как я быстрыми движениями нарисовал вокруг нее шесть эллипсов, как если бы вокруг Солнца носятся шесть планет по сильно вытянутым орбитам. Так древние демокриты представляли атом, и хотя он совсем не таков, но для тех, кто в танке, вполне, вполне.
Сенешаль смотрел долго, а когда поднял голову, лицо стало очень серьезным. Глаза показались застывшими, темными, а что в них пряталось, разглядеть не мог.
– Вы в самом деле хотите, – сказал он ровным голосом, – чтобы я поместил это… это на герб?..
– Валяйте, – сказал я, хотя на душе вдруг заскребли кошки. – Это всего лишь значок моего старого-старого рода, здесь его никто не знает и не помнит, так что на меня никто не кинется с выставленным копьем, будто я претендую на его бабу.
Он кивнул, сказал негромко:
– Я все сделаю. Только вы зря рассчитываете, что этот герб никто не знает и не помнит.
Я насторожился.
– А кто помнит?
– Я видел в детстве нечто подобное, – проговорил он колеблющимся голосом, – на одной вещице. Ее доставили с дальнего юга. Говорят, таков герб древнейшего ордена Темных Паладинов. Этот орден возник очень давно, никто не знает когда, но по уцелевшим летописям известно, что о нем упоминали в Третью Войну, в Пятую, в Шестой он активно участвовал, но его уничтожили как будто бы полностью, однако между Седьмой и Восьмой снова были замечены его темные воины… вы уверены, что хотите этот герб?
На лице его было сильнейшее желание, чтобы я отказался, но я же рыцарь, как могу, я напыжился и сказал высокомерно:
– Да, пусть будет. Но без наглости, не стоит выпячивать в самую середку. В уголочке, а в середку что-нибудь скромное… Звездное небо, к примеру.
Я хлопнул его по плечу и пошел дальше. Впереди гремело железо, слышались раздраженные взволнованные голоса. Я заторопился в ту сторону, навстречу торопился Гунтер, за ним еще двое, оба с мечами наголо. Гунтер вскликнул издали:
– Ваша милость! Наконец-то…
– Что случилось?
– Там в трапезной маг сидит!
– Наш?
– Да. Как он спустился, никто не видел.
– Есть, наверное, захотел, – предположил я, хотя от дурного предчувствия стало холодно. – Что говорит?
– Хочет срочно говорить с вами. Я бы повел его искать вас, но не знал, где искать.
– Верно, – сказал я, – пойдем послушаем.
Рихтер сидел в общем зале за столом для челяди, не снимая шляпы, но кто знает, что у него за обычаи, или же он просто лысый и все еще стесняется розовой плеши, нас увидел с порога, вскочил, вскрикнул сразу же патетически:
– Ваша милость, над замком беда!..
– Реет?
– Нависла!
– Крылья черные? –
спросил я деловито. Махнул рукой: – Да ладно, это я так. Шутю от дрожания фибров. Сам, как собака, землетрясение чую со вчерашнего вечера. Но что именно? Да ты садись, интеллигенция!Глава 4
Он рухнул за стол, лицо серое, усталое, веки покраснели. Возможно, даже спина исцарапанная. Гунтер рявкнул пару слов, воины исчезли, а вместо них пришли испуганные слуги, начали расставлять по столу блюда с холодным мясом, сыром, принесли вина. Я сел, кивнул Гунтеру, чтобы присоединялся. Рихтер положил на стол руки, худые, жилистые, но, судя по костям и сухожилиям, когда-то это был крепкий мужик, мог бы отличиться и среди воинов. Я ощутил некоторое уважение, ведь принято считать, что в умные идут слабые да хилые, еще туда попадают калеки, которые уже воевать не могут, а силы пока что есть, этот же сразу пошел в умные, преодолев немалое сопротивление друзей, родни, невесты и всех баб, мол, для мужчины нет ничего лучше, чем в доспехе и при мече.
– Я не знаю точно, – ответил он с напряжением в голосе. – Но это может случиться уже сегодня… Я чувствую, как магические силы сгущаются и сгущаются. Уже достигли такой плотности, что даже слабый маг может… очень многое.
– Атака магов?
Он покачал головой.
– Боюсь, хуже. Маги только прорвут занавес, что установил прежний владелец замка. Или который был здесь издавна. Может быть, изначально.
– А ты можешь оценить толщину этих защитных стен из магии?
Брякнул и сам ощутил, что брякнул, но от растерянности за что только не хватаешься. Рихтер ответил серьезно:
– Велика, но не менялась сотни лет. Даже если не слабела, то и противники не спали. Сейчас готовы проломить, да, проломить. У меня мыши уже кричат, предупреждают. Думаю, кто-то копил силы не одно столетие… Так что направлено не против вас лично. Просто вы успели нажить смертельных врагов среди соседей, маги их используют для…
Он умолк, подбирая слово, я сказал:
– Для десанта. Это и понятно, пушечное мясо. Маги придут подобрать трофеи. Но как собираются пройти по такому узкому мосту? Перебить их будет легко… Или прикроют магическим щитом? Сделают невидимыми или неуязвимыми?
Рихтер после паузы признался с явной неохотой:
– На беду, ничего этого не знаю. Могу сказать только, что защитные силы слабеют к ночи. Наиболее слабые – в момент полнолуния… В полночь. Если кто-то и попытается проникнуть, то это случится не при солнечном свете.
Я скривился.
– Предпочел бы, чтоб наоборот. Ладно, и то какая-то определенность. Ночью стражу удваивать!
Тяжелое молчание воцарилось за столом. Гунтер вдруг сказал в пространство:
– А если откроют Ворота Бальда?
Я молчал, слышу впервые, Рихтер задвигался, проскрипел недовольным голосом:
– Это все легенды.
– Но я слышал… – заикнулся Гунтер, Рихтер оборвал хмуро:
– Слухи, слухи, слухи… Никто никогда ничего не видел, а пересказывают, пересказывают! Это мечта человека о быстрых перемещениях. Идет караван из одной страны в другую, идет день, неделю, месяц, а пройдена едва ли треть пути, по дороге приходится терпеть лишения, отбиваться от разбойников, нечисти, голодать и страдать от жажды… Вот тут и рождаются россказни про какие-нибудь двери или даже ворота. Мол, караван пройдет р-р-раз и – на месте!