Ричард Длинные Руки – вице-принц
Шрифт:
— Ой, — сказала она и опасливо подгребла под себя ноги. — Зачем вам такие страсти?
— Жить интереснее, — сообщил я. — Говорят, жизнь состоит из мелочей. Ну, вот и хочу, чтоб эти мелочи были более яркими, цветными, необычными…
Она помотала головой.
— Женщинам никогда не понять мужчин.
— А мужчины, — сказал я, — если бы и смогли понять, что думают женщины, все равно не поверили бы.
— А мне кажется, — отпарировала она, — мужчины только делают вид, будто не понимают женщин. Это им дешевле обходится.
Я сказал смиренно:
— Все от Бога, за исключением
— Вы уже наметили маршрут?
Я покачал головой.
— Мысли и женщины вместе не приходят.
Она сердито отвернулась и сделала вид, что спит. Я осторожно укрыл ее одеялом и пошел к Норберту. Двух странников уже растянули на земле, привязав руки и ноги к вбитым в землю колышкам, а Норберт, опустившись на корточки, негромким голосом задавал вопросы. Бобик расположился с другой стороны и время от времени порыкивал, показывая снежно-белые клыки.
Глава 4
Воины кто стоит, кто сидит тоже на корточках. Лица пленников показались мне чересчур спокойными, Норберт перехватил мой взгляд и буркнул нехотя:
— Вон тот уже мертв… Этот что-то задумал, но, боюсь, тоже помрет, ничего не сказав.
— Но это люди?
Он с некоторой неуверенностью кивнул.
— Да… но только чем-то отличаются. Были бы в Сен-Мари, там бы ваши алхимики, как вы их называете, быстро бы разобрались, а что мы тут можем? Только нож под ногти да угли подгрести к пяткам…
— Примитив, — согласился я. — Развитая демократия отличается разнообразием всевозможных пыток и методов изощренного допроса, а мы пока еще в неразвитом тоталитаризме. Хорошо, используйте подручные методы и человеческую сообразительность. Если мы стремимся построить гуманное общество с либеральными ценностями, мы должны научиться пытать долго и умело!.. Продолжайте.
Я вернулся к костру, полный уверенности, что ничего пленник не скажет. Не знаю, откуда у меня такая уверенность, но то ли я все больше адаптируюсь к этому миру, вживаюсь в его нейронные связи, то ли при общей разрухе после Войн Магов осталась некая структура, далекая и неосязаемая, что как-то поддерживает людей или незаметно влияет на них. Или не столько поддерживает, как учит, помогает осваиваться.
Я, конечно, все свои успехи приписываю себе, я же сама круть и совершенство, но иногда в голову приходит дикая мысль, что нечто огромное выделяет меня, как более продвинутое существо в этом мире, и потому допускает меня чаще, чем других, к спрятанным остаткам старой техники и учит меня лучше и глыбже, чем остальных.
Потому у меня этих амулетов, созданных в другие эпохи, больше, чем у любого другого, кого я здесь знаю…
Я вспомнил Юг, и настроение сразу упало. Вот там точно у Великих Магов этих амулетов больше…
Заснуть я так и не заснул, хотя ненадолго впадал в нечто вроде дремы, когда критическое мышление отключается и в голову приходят самые дикие предположения и невероятные по дерзости или глупости, это как посмотреть, мысли.
Рано утром снова раздули угли и набросали сверху веток, Норберт сообщил хмуро, что второй пленник тоже умер, его даже и не пытали как следует. Тело осталось человеческим,
и вообще с обоими ничего не произошло, пару часов уже лежат, задубели.— Заройте, — посоветовал я, — а то птицы отравятся. Или, хуже того, сами станут не совсем птицами.
Он перекрестился.
— Господи…
Позавтракали в молчании, Лиутгарда все больше, как вижу, привыкает, что правая грудь обнажена, да и воины Норберта уже принимают эту роскошь как данность, что не мешает им смотреть на нее с восторгом и со всех ног бросаться выполнять любое пожелание.
Я помалкивал, погруженный в стратегические думы, а Норберт властным движением длани послал своих людей в седла, сам еще раз поклонился принцессе и особенно легко вскочил на коня, красуясь каждым движением, вот уж чего я не ожидал от всегда сурового и до не могу сдержанного вожака легкой конницы.
Согласно его статусу командующего легкой кавалерией, он поехал с нами третьим впереди отряда, я вообще должен бы в середине, но Лиутгарда тоже принцесса, а главное — еще какая, потому она гордо и красиво оставалась на своем месте, а мы с Норбертом двигались справа и слева.
Он изо всех сил старался смотреть только вперед, но глазные яблоки то и дело сами поворачиваются в орбитах, устремляя взор на принцессу, естественно, теперь самую прекрасную из всех принцесс на свете.
Я постепенно ускорял бег Зайчика, поглядывая на коня Норберта, тот послушно перешел с рыси в галоп, затем в карьер, я зафиксировал скорость, покосился на раскрасневшуюся от быстрой скачки принцессу.
— Ваше высочество?
Она ответила живо и с явным облегчением.
— Принц?
— Как вы?
Она поняла вопрос, даже не повела бровью в сторону Норберта, но в голосе звучала радость:
— Раз не умерла, то все… в порядке!
— Отличные новости, — одобрил я. — А как вы вообще планируете с фрейлинами? Алиенора мчалась во главе целого отряда фрейлин!
Она чуть повела глазом в сторону Норберта, говорить нужно так, чтобы он не понял, ответила навстречу ветру и грохоту копыт:
— Думаю, со мной рискнут двое, от силы — трое. Хотя, конечно, у меня фрейлин двенадцать, как и положено принцессе.
— И как, — поинтересовался я, — они последуют с вами и в бой?
— Думаю, да…
— Как и вы?
Она отвела взгляд в сторону, жаркий румянец, полыхавший на ее щеках, разгорелся еще ярче.
— Вы имеете в виду…
— Именно, — подтвердил я.
Румянец разлился шире, алый цвет начал медленно подниматься к скулам.
— Вряд ли они решатся…
— Но вы им рассказали?
На ее щеках румянец уже не румянец, а багровое зарево, даже начало сползать на шею.
— Да…
— Они отказались?
— Не наотрез, — ответила она, пряча взгляд, — но сказали, что никогда не решатся.
Я сказал утешающе:
— Видно будет. Когда начинается схватка, все мы меняемся. Трус становится еще трусливее, а храбрец храбрее… но иногда все случается наоборот.
Норберт, догадавшись, что мы обмениваемся полузашифрованными репликами, делал вид, что ничего не слышит, время от времени оглядывался на свой отряд, что плотной массой мчится позади, не отставая.